«Наша цель – стать ненужными»
Экономисты Эстер Дюфло, Абхиджит Банерджи и Майкл Кремер, получившие в этом году премию по экономике памяти Альфреда Нобеля за использование экспериментальных методов в борьбе с бедностью, в конце прошлой недели выступили с традиционными нобелевскими лекциями, которые лауреаты читают в Стокгольмском университете. Редакция Econs.online составила краткий конспект.
Абхиджит Банерджи, профессор MIT:
– Идея рандомизированных контролируемых испытаний (randomized controlled trial, RCT), которую социальные науки позаимствовали у биологии, очень проста. Мы сравниваем две группы случайным образом выбранных людей: экспериментальную и контрольную, с которой ничего не происходило. Когда я стал заниматься RCT, мне говорили: «Пожалуй, это любопытно. Но разве это экономика?»
Нам говорили, что RCT описывают частные случаи и не позволяют давать ответы на общие вопросы, находить единые истины. У классической экономики свой подход к общим вопросам. На основе данных делаются заключения о том, как ведут себя люди. Эти заключения становятся предпосылками экономических моделей, которые должны предсказать, что случится в самых разнообразных обстоятельствах. Но часто для этого требуется довольно специфический взгляд на поведение человека (человек в первую очередь хочет денег) или на то, как работают рынки (а они должны работать хорошо). Вот на таких предпосылках основываются прогнозы.
RCT идут другим путем: мы предлагаем сначала протестировать идею в различных условиях, а потом уже делать заключения. Эти два подхода могут дать нам очень разные ответы на один и тот же вопрос – я покажу это на примере.
Социальные науки уделяют много внимания тому, как люди передают друг другу полезную информацию. Это может быть очень важным: например, если разразилась ужасная эпидемия, то как лучше всего сообщить людям о том, как себя вести, чего избегать? Нужно определить, через кого лучше всего передавать такую информацию. Модель скажет вам, что это должен быть человек с большим количеством социальных связей внутри того или иного сообщества. Но как найти такого человека? В полевых экспериментах мы идем неформальным путем и просто советуемся с местными. Мне сразу сказали, что надо обратиться к сплетникам. Мы провели эксперимент, в котором распространялась информация о прививках. В трех разных группах мы сообщили сведения либо наиболее уважаемым членам сообщества, либо случайным людям, либо сплетникам. В группах, где информация передавалась через сплетни, привитых детей в итоге оказалось вдвое больше, чем в остальных сообществах. Экономическая теория не оперирует понятием «сплетни», мы бы не получили такого ответа, если бы не проводили полевые эксперименты.
Сплетники действительно часто занимают центральные позиции в своих сообществах, что соответствует представлениям классической экономики. Но она не учитывает, что сплетники эффективнее всего распространяют информацию, потому что они получают выигрыш от самого факта ее распространения – им просто нравится общаться с людьми и говорить им: «Представляешь, что я тут услышал!» Если бы мы ограничились классической теорией, мы бы не пришли к идее задействовать сплетников.
Классическая экономика занимается по-настоящему большими темами, говорят критики экспериментального подхода: экономический рост, стабильность, капитализм, социализм… Я согласен, что экономика поднимает большие вопросы, но я не уверен, что она действительно всегда способна дать ответы на них.
Один из больших вопросов – ловушка бедности: почему людям так трудно выбраться из нищеты? Долгое время было принято считать, что, получив финансовую помощь, люди теряют стимулы самостоятельно работать над улучшением своей жизни. Есть две теории, пытающиеся объяснить, почему бедные остаются бедными. Первое объяснение – технологическое: они не могут использовать машины и оборудование, без которых невозможно качественно увеличить доходы. Второе – психологическое: на них давит их тяжелое положение, и они теряют мотивацию повышать свою эффективность. Исследователи провели серию экспериментов, тестирующих различные виды поддержки: субсидии наличными деньгами, предоставление средств производства (например, коров), консультации психологов и др. Один из экспериментов показал, что люди, получившие корову и вместе с этим небольшой временный заработок, пока они не начнут продавать молоко, были продуктивнее других: их устраивали на временную работу по производству сумок, которое организаторы запустили на деньги спонсоров. Участники эксперимента, несмотря на обязанности по уходу за коровами, делали больше сумок и быстрее, потому что уже не чувствовали давления своей нищеты. Если RCT – это не экономика, то лучше бы ей стать именно такой.
Эстер Дюфло, профессор MIT:
– Я не собиралась становиться экономистом. Как дочь математика, я хотела быть ученым. Как дочь терапевта, которая много работала в развивающихся странах, я хотела менять мир к лучшему. Тогда я не доверяла экономистам. Как и большинство людей: опросы показывают, что экономисты – среди специалистов, пользующихся наименьшим доверием общества, когда речь идет об их профессиональной деятельности. Экономисты лишь незначительно опережают политиков по уровню доверия. Даже прогнозам погоды доверяют вдвое больше, чем экономистам. Я считала, что экономика – это хорошо продуманный обман, который нужен, чтобы обосновать действующее мироустройство при помощи не самых увлекательных математических изысканий. И вот, 28 лет спустя, я экономист и немного меняю мир к лучшему.
Наш подход многие критикуют. Нам говорят, что мы проводим маленькие эксперименты в идеальных условиях, а если применить их широкомасштабно, мы не получим такого же эффекта. Что результаты будут верными только для конкретного места, в котором проходил эксперимент, и в других регионах эффект может быть иным. Что, когда наши выводы начнут применяться на практике, всякое может случиться. Короче говоря, как считают наши критики, идея о том, что можно от маленького эксперимента перейти к государственной программе, – миф. Может быть и так. Но в любом случае выясняется, что все работает иначе: воздействие на политику, диалог с политиками происходит совсем не так, как мы себе представляли.
В теории процесс должен происходить так: вы проводите небольшой, но хорошо продуманный эксперимент, тщательно отслеживаете, что происходит на земле, формулируете выводы, готовите увлекательные материалы для политиков и чиновников, и они внедряют предложенное вами в государственные программы. В реальности все иначе.
Есть случаи, когда результаты экспериментов распространяются сами собой и нам не нужно целенаправленно представлять их политикам и чиновникам. В 2000-е гг., как вы, вероятно, хорошо помните, микрокредитование было самой горячей темой. Об этом много писали в СМИ – во многом благодаря Мухаммаду Юнусу, который получил Нобелевскую премию в 2006 г. Масштаб был огромным: такими программами охвачено около 200 млн человек, это могло бы изменить мир. В прессе было много историй успеха о том, как микрокредитование может помочь людям. Но у нас было мало фактических доказательств, которые подтверждали бы это. Вскоре после присуждения Нобелевской премии отношение стало меняться (надеюсь, с нами этого не произойдет): пресса стала писать об историях с плохим концом – историях людей, попавших в ловушку микрокредитов. Но у нас по-прежнему было недостаточно данных, чтобы судить о том, помогает ли микрокредитование преодолеть бедность.
Понемногу исследования накапливались, и мы смогли проанализировать результаты нескольких полевых экспериментов в совокупности, а не как отдельные специфические истории. Выяснилось, что все они говорят об одном: значимый эффект от микрокредитования не наблюдался. Оно не ухудшало ситуацию, но и не меняло жизнь обычного человека к лучшему. Наибольшую выгоду от микрокредитов смогли получить те заемщики, у кого уже было свое дело, но для большинства эффекта не было. Пресса сменила тон на нейтральный. «Частичное чудо» – пожалуй, это был лучший заголовок, The Economist придумывают хорошие заголовки. Изменилось и обсуждение мер государственной политики, и отношение ко многим микрофинансовым организациям, изменилось и само микрокредитование.
Переход от эксперимента к государственной политике также может происходить по-разному. Во многих развивающихся странах в школы ходит много детей, но они немногому там учатся. Есть множество экспериментов, авторы которых пытались выяснить, в чем проблема: детям не хватает учебников, учителям слишком мало платят, у детей или у родителей нет мотивации и так далее. Ответ оказался иным. В большинстве случаев проблема в самой школьной программе и подходе к детям. Многие развивающиеся страны в прошлом были колониями, и в них до сих пор сохраняется так называемый элитарный подход к школьному образованию, потому что изначально эти системы обучения разрабатывались для небольшой прослойки местных элит, которые должны были работать на колониальные власти. После того как эти страны обрели независимость, поменять систему образования оказалось непросто. В результате детей учат не на том уровне сложности, который им доступен, а на уровне, который очень далек от того, что может освоить большинство детей.
Решение кажется обманчиво простым: преподавать им на доступном им уровне. Учителя с интересом занимались переподготовкой, но, возвращаясь в свои школы, не пользовались новыми знаниями. Интервью показали, что учителям нравилась новая система, но у них не было времени этим заниматься, потому что они должны следовать школьной программе, это обязательно по закону, то есть не стоит их за это винить, это их работа. Мы преобразовали программу: теперь учителя должны были не только выполнять стандартную школьную программу, но и официально осваивать новую. Сейчас эта программа широко внедряется – в Индии, в нескольких африканских странах – и в ней уже участвует несколько миллионов школьников.
В целом мы пытаемся сделать так, чтобы в какой-то момент мы, экономисты, применяющие экспериментальный подход, стали больше не нужны правительствам – чтобы они научились самостоятельно тестировать новые меры так, как это делаем мы в наших полевых экспериментах. Многие правительства уже создали подразделения, которые занимаются RCT, – например, в Перу. Но конечная цель – распространить этот подход повсеместно и стать ненужными.
Майкл Кремер, профессор Гарварда:
– Экспериментальный подход может быть очень полезным при создании инновационной политики или продукта. В других сферах, например в биологии, научный прогресс и технологические инновации дополняют друг друга. В экономике мы только приближаемся к этой стадии развития: когда наука и благосостояние людей развиваются вместе.
Экспериментальный подход заставляет нас работать по-новому: эксперименты дают экономистам более яркое и глубокое понимание контекста – во многом потому, что заставляют нас проводить много времени «в полях». Большинство экономистов, которые занимаются эмпирическими исследованиями, работают с готовыми базами данных, а экспериментальный подход заставляет исследователей разговаривать с фермерами, учителями, студентами, предпринимателями там, где они живут и работают.
Один из экспериментов, которые мы проводили, показал, что фермеры зачастую предпочитают не покупать удобрения даже со скидкой, хотя это выгодная инвестиция. Традиционные экономические модели показали бы, что фермеры, будучи совершенно рациональными агентами, должны ухватиться за такую возможность. Раньше, когда экономистам попадались такие данные, они продолжали придерживаться предпосылки о рациональности и искали все более сложные объяснения, которые укладывались бы в представления о рациональном экономическом агенте. Исследователи, специализирующиеся на экономике развития, применили экспериментальный подход, чтобы протестировать различные объяснения: и основывающиеся на представлениях о рациональности, и использующие теории поведенческой экономики. Эксперименты показали, что поведенческие модели могут быть очень полезны на практике. В случае с фермерами и удобрениями дело было в прокрастинации. Мы выяснили, что если давать небольшую скидку на удобрения, которая действует в течение короткого периода времени, то создается ощущение дедлайна и продажи удобрений растут сильнее, чем при большей скидке без ограничения по времени.
