Новая теория модернизации
Общества, находящиеся в схожих географических и экономических условиях, тем не менее, могут формировать очень разные типы государств. Среди этих типов на одном полюсе находятся слабые государства с ограниченными возможностями регулирования экономических и социальных отношений, на другом – деспотические, доминирующие над гражданским обществом. Между двумя крайностями существует узкий коридор – в котором государство и общество уравновешивают друг друга, сотрудничая и в то же время соперничая и тем самым поддерживая баланс. Если он нарушается, есть риск выпасть из коридора в сторону либо одного, либо другого полюса.
Эту концепцию экономисты Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон описали в книге «Узкий коридор: Государства, общества и судьба свободы», которая служит своего рода продолжением их бестселлера «Почему одни страны богатые, а другие бедные». В «Узком коридоре» три типа государств названы, соответственно, Отсутствующим Левиафаном (анархия), Деспотическим (жесткое и репрессивное государство) и Обузданным (инклюзивные институты). Очевидно, что во всех трех типах присутствует самоподдерживающаяся, самоусиливающаяся динамика, но в полной мере понять ее источники и масштаб нельзя без изучения роли культуры, считают Аджемоглу и Робинсон: этому вопросу они посвятили свое новое исследование, дополняющее разработанную ими структуру взаимоотношений государства и общества.
В новой работе авторы «очерчивают теорию», в которой взаимосвязь распределения власти и культурных конфигураций ведет к трем различным и самоподдерживающимся путям политического развития – трем разным «левиафанам», с разными отношениями между государством и обществом, разными институтами и разными экономическими структурами. Изменение этих отношений требует опоры на изменения культурных конфигураций – то есть того, как люди используют атрибуты своей культуры для согласовывания ожиданий и формулирования обоснований происходящего.
Фактор мировоззрения
Теория модернизации – один из краеугольных камней современной политической науки – предсказывает, что по мере того, как общества становятся богаче и образованнее, то есть модернизируются экономически, они модернизируются и политически, идя по пути большего уважения гражданских прав, свобод и обретения других характеристик, ассоциируемых с западными демократиями.
Но это совсем непохоже, например, на авторитарный Китай – стремительно модернизирующийся экономически, имеющий самый большой в мире средний класс и самые передовые коммуникационные технологии. Доход на душу населения в Китае превысил, в ценах 2011 г., $13000 – это на 20% больше, чем в Великобритании 1945 г., когда произошел критический поворот в ее политической истории – принятие «плана Бевериджа» по построению государства всеобщего благосостояния с опорой на высокодемократическую политическую структуру, пишут Аджемоглу и Робинсон.
Можно заявить, что Китай – исключение, которое только подтверждает правило, или что, наоборот, теория модернизации «сломалась» на Китае. На самом деле проблема с теорией модернизации в другом – она устанавливает связь между экономикой и политикой, не зависящую от культуры и институтов, и предполагает определенную конечную точку, например как «конец истории» у Фукуямы (в одноименной книге знаменитого американского политолога и философа «конец истории» наступает, когда демократия распространится по всему свету, тем самым положив конец идеологическим противостояниям, революциям и войнам). Но на практике взаимовлияние экономики и политики нельзя отделить от культурных и институциональных факторов, и это означает, что не существует единственной «конечной точки», к которой неумолимо движутся все общества.
Отношения между государством и обществом зависят не только от экономических и политических факторов, но и от определенных мировоззрений, которые поддерживают и легитимизируют существующие институты и распределение политической власти, объясняют авторы.
У многих обществ имеется довольно стабильный набор культурных установок (атрибутов), определяющих такие ключевые понятия, как важность иерархии, роль семьи и гендерные роли, высшие идеалы (например, добродетель и честь), а также соответствующие обычаи, традиции и ритуалы. Эти атрибуты могут быть объединены в различные культурные конфигурации, каждая из которых имеет разное значение для разных людей и обществ, и каждая обеспечивает оправдание – легитимизацию – различных политических договоренностей и социальных иерархий.
Следовательно, то, почему экономический рост под эгидой Деспотического Левиафана не ведет автоматически к появлению демократических институтов, нельзя понять без учета культурных ценностей – которые убеждают в том, что правление опирающихся на добродетель лидеров законно и что обычные люди не должны бросать им вызов и стремиться быть услышанными.
Однако такая концепция вовсе не предполагает неизменности культурных конфигураций, подчеркивают Аджемоглу и Робинсон. По их мнению, следует учитывать два важных момента: 1) податливость культурных конфигураций и возможность их «пересборки» из некоторого набора стабильных культурных атрибутов; 2) существование множества вероятных долгосрочных траекторий развития обществ, в которых существуют одинаковые отношения между экономикой и политикой, – такие общества вовсе не обязательно будут двигаться в одном и том же направлении или одинаково реагировать на структурные изменения. То есть один и тот же набор культурных атрибутов может порождать множество различных культурных конфигураций, и по мере изменения политического баланса сил и других структурных условий может возникнуть новая культурная конфигурация, легитимизирующая другой государственный режим, рассуждают авторы.
Аджемоглу и Робинсон рассмотрели каждый из трех типов Левиафанов, чтобы лучше понять влияние культурных конфигураций на формирование политических режимов.
Деспотический Левиафан и добродетель
Деспотического Левиафана нельзя до конца постичь, не учитывая культурную конфигурацию, которая подразумевает, что вертикальное правление «сверху вниз» легитимно, правители добродетельны или наделены божественными полномочиями, а вмешательство простых людей в дела государства неуместно. Такая культурная конфигурация используется как лидерами для укрепления своих позиций, так и гражданами для адаптации к жизни в деспотическом государстве и со временем затрудняет укрепление гражданского общества, поддерживая сохранение дисбаланса сил. Чем дольше существует Деспотический Левиафан, тем больше укореняется соответствующая культурная конфигурация и тем легче становится узаконить правление элит – будь то императоры или коммунистическая партия.
Подобную конфигурацию, основанную на синтезе деспотизма и конфуцианства, можно наблюдать в Китае, в котором до сих пор сильно распространены идеи конфуцианской философии. Конфуций нарисовал картину идеального общества, объединенного ритуальной добродетелью и сыновней почтительностью, у которого имеются могущественные лидеры, а «простолюдины не обсуждают дела правительства». Правительство же не нуждается в подотчетности и будет работать лучше всего, если лидеры будут заботиться о добродетели и искать Дао (Путь). Эта философия оказывала влияние на китайскую политику на протяжении 2500 лет, несмотря на повороты династической политики, завоевания, европейский колониализм, экономический упадок, крах государства и, наконец, коммунизм.
Очевидно, что одними репрессиями сменяющие друг друга китайские династии вряд ли могли добиться контроля над населением, но, если люди убеждены, что существующая система правления («сверху вниз») легитимна, вероятность ее сохранения возрастает. В свою очередь, усиливающееся государство, стремящееся повысить свою легитимность, занималось укреплением культурной конфигурации – иллюстрацией служит система имперских экзаменов, окончательно институционализированная династией Сун. В этой системе люди, претендовавшие на государственные должности, должны были в том числе показать знание конфуцианской философии – таким образом государство могло навязать свою интерпретацию этих идей людям, вступающим в управление государством. Теперь китайское правительство спонсирует институты Конфуция по всему миру.
Иной баланс политической власти мог бы привести к другой культурной конфигурации, как показывает пример Тайваня, где конфуцианство еще сильнее, чем в материковом Китае (так как Тайвань не пострадал от Культурной революции). Хотя после коммунистической революции Тайвань долго находился под деспотическим правлением Чан Кайши, в результате социальных и экономических изменений, последовавших за земельными реформами и индустриализацией, режим на Тайване сменился на более демократический. Культурная конфигурация в государстве изменилась, однако использовались те же основные атрибуты конфуцианской культуры – политическое участие широких масс оправдывалось тем, что недобродетельные правители не могут оставаться у власти (по словам Конфуция, «государство не сможет выстоять, потеряв доверие народа»).
Отсутствующий Левиафан и летающее каноэ
При Отсутствующем Левиафане культурная конфигурация также синхронизируется с распределением политической власти, однако действует в диаметрально противоположном Деспотическому Левиафану направлении.
Когда общество и социальные нормы сильнее государства, государственные институты атрофируются – население отвергает иерархию и относится к влиятельным людям как к опасным и недостойным доверия выскочкам. Это препятствует созданию иерархии или построению государственных институтов, а отсутствие таких институтов еще больше укрепляет эту культурную конфигурацию.
Подобный тип культуры распространен среди людей, живущих в политически децентрализованных обществах, где большинство конфликтов разрешается с помощью традиций, норм или принудительных компромиссов. В таких обществах, чтобы предотвратить экономическое или политическое доминирование отдельных групп, не поощряется накапливание слишком большого богатства или власти, а тех, кто становится богатым или могущественным, могут заподозрить в колдовстве или нечестности.
В качестве примера последствий, которые может повлечь за собой нарушение социальных норм в таких сообществах, Аджемоглу и Робинсон приводят один из мифов острова Китава в Меланезии, описанный антропологом Брониславом Малиновским (в книге «Избранное: Аргонавты западной части Тихого океана»). Главный герой мифа, Мокатубода, обладавший магическими способностями, построил летающее каноэ и вызвал дождь, что помогло ему собрать больше урожая, чем собрали другие жители острова. Однако вместо того, чтобы возвысить Мокатубоду, китаванцы пресекли использование повышающей производительность инновации: «Его братья и племянники наточили копья, ударили его, и он умер».
Когда в политически децентрализованных обществах начинается процесс государственного строительства, зачастую он сопровождается серьезными изменениями существующей культурной конфигурации, верований и практик. Так, частью процесса строительства зулусского государства королем Чакой стал введенный им запрет на деятельность заклинателей дождя, а также ограничение власти колдунов и знахарей, писали Аджемоглу и Робинсон в книге «Узкий коридор».
Обузданный Левиафан и народный суверенитет
Культурная конфигурация при Обузданном Левиафане отличается несколькими особенностями. Во-первых, в отличие от культурных установок Деспотического Левиафана, сохраняется подозрительное отношение к тем, кто обладает политической властью. Однако, в отличие от установок Отсутствующего Левиафана, эта подозрительность выражается в институциональной форме: в голосовании и участии в политическом процессе, в деятельности организаций гражданского общества.
Во-вторых, для людей становится естественным доверять обезличенным институтам и признавать связанную с ними политическую иерархию (авторитет суда, бюрократов, политиков).
В-третьих, на основе первых двух пунктов возникает модель «народного суверенитета», согласно которой политическая власть исходит от людей, которые затем могут делегировать ее государственным институтам. Эти институты могут получить дополнительные полномочия и взять на себя больше ответственности, но должны оставаться подотчетными народу и действовать от его имени.
Модель «народного суверенитета» в дальнейшем способствует балансу между недоверием людей к политической иерархии и их желанием доверять институтам и расширять их возможности. Здесь возникает «эффект Красной королевы» (см. врез) – возможности государства и общества эволюционируют вместе, и чем сильнее становится государство (например, с точки зрения его способности регулировать экономику или обеспечивать соблюдение законов и правил), тем более активным и настойчивым должно стать общество, чтобы его обуздать.
Это динамичный процесс, требующий значительных институциональных изменений, как в политике, так и в культуре: полномочия, которые необходимо приобрести обществу и гражданам, чтобы оставаться в «узком коридоре свободы», носят политический характер, но должны подкрепляться соответствующими культурными конфигурациями.
Пример подобной динамики – Славная революция XVII в. в Англии, назревшая в результате нескольких важных изменений (усиление роли и возможностей национального государства при Генрихе VII и Генрихе VIII, появление мелкопоместного дворянства джентри на фоне экспроприации и продажи церковных земель Генрихом VIII, обогащение торговцев и промышленников благодаря развитию международной торговли). Результатом Славной революции стало утверждение в стране конституционной монархии и вовлечение в политический процесс более широких слоев общества, однако это эпохальное изменение не было сугубо политическим – оно было сопряжено с появлением радикально новой культурной конфигурации.
В ее центре было понятие народного суверенитета, противопоставленное прежнему божественному праву королей. В классическом «Левиафане» 1651 г. Томаса Гоббса было сформулировано понятие «естественного состояния» общества и общественного договора, Джон Локк продвинул эту концепцию дальше, предложив почти современную концепцию народного суверенитета, согласно которой суверенитет принадлежит людям, делегирующим его правителю при условии, что он действует в их интересах. Без этой новой философии вряд ли мог произойти значительный рост политического участия, но и сама идея народного суверенитета, в свою очередь, коренится в политических изменениях, вызванных требованиями и восстанием недавно обогатившихся купцов, промышленников и дворян.
Левиафаны и модернизация
Описанные типы политической и социальной динамики не поддерживают теорию модернизации в ее классическом виде, отмечают Аджемоглу и Робинсон. При Отсутствующем Левиафане экономическая модернизация происходит редко и практически невозможна, поскольку экономические механизмы такого режима не поощряют технологические изменения или крупномасштабную торговлю, повышающую производительность. Полностью экономическая модернизация не исключается, так как некоторые люди или группы иногда могут накопить достаточно власти или реорганизовать экономические отношения, однако если такое происходит, наиболее вероятен переход от Отсутствующего Левиафана к Деспотическому, который не предполагает вовлечения широких масс населения в политический процесс.
При Деспотическом Левиафане экономическая модернизация возможна, однако она может принять форму «деспотического роста», когда государство и элиты играют определяющую роль, и в ходе модернизации их господство укрепляется. Быстрый экономический рост может усилить власть Деспотического Левиафана, который начинает контролировать больше ресурсов и может использовать их для подавления протестов или поощрения своей поддержки.
При Обузданном Левиафане экономическая модернизация и переход к более демократическим политическим институтам действительно могут идти рука об руку, однако эти изменения не происходят автоматически, как предсказывает теория модернизации, а требуют новой культурной конфигурации, поддерживающей политические изменения.
Более того, одни и те же экономические изменения могут в одних обществах усилить деспотическое правление и укрепить поддерживающую его культурную конфигурацию, а в других проложить путь к демократизации.
Появление новой культурной конфигурации зависит от исторического баланса сил между государством и обществом (а также элитами и гражданами), от институтов и от природы преобладающих культурных конфигураций. Но даже при наличии больших возможностей для определенной трансформации политических институтов, такой как демократизация, то, произойдет она или нет, зависит в том числе от «культурных предпринимателей», предлагающих новые культурные конфигурации, и от «политических предпринимателей», координирующих политические действия. Такое «предпринимательство» не может возникать по умолчанию в любом обществе в любую эпоху или, если возникнет, необязательно увенчается успехом, даже если все остальные условия этому способствуют, заключают Аджемоглу и Робинсон: изменение культурных конфигураций требует интенсивной борьбы за него самого общества.
