Новые грани неравенства
Все масштабные эпидемии за два последних десятилетия сопровождались ростом доходного неравенства, и никакие усилия правительств по перераспределению доходов не помогли избежать долгосрочных негативных последствий массовой потери работы и доходов. По расчетам Всемирного банка, в странах, которые были охвачены эпидемиями, в течение пяти лет после их окончания доходы менее обеспеченных групп населения сокращались, на рынке труда снижалась доля людей, не имеющих высшего образования, а индекс Джини, один из наиболее распространенных показателей для измерения доходного неравенства, повышался в среднем на 1,5 процентного пункта.
Но коронавирусный кризис оказался уникальным и с точки зрения доходного неравенства. Благодаря беспрецедентным антикризисным мерам, нацеленным в первую очередь на поддержку групп с низкими доходами, а также из-за сокращения доходов населения в целом, в 2020 г. доходное неравенство в ряде стран не выросло. Например, в Германии, Испании, Франции, Италии и Швеции неравенство во время пандемии сначала увеличилось, но с мая 2020 г. стало снижаться и достигло докризисных показателей уже в сентябре 2020 г. Впрочем, такие данные не должны внушать излишнего оптимизма, подчеркивает профессор Гарвардского университета Стефани Станчева в докладе, который в апреле был представлен на заседании экспертной группы Europe’s Economic Policy Journal по борьбе с неравенством. Позитивный результат экстренных мер краткосрочен, тем более что кризис обострил множество других форм неравенства – от гендерного и зарплатного до неравенства в потреблении и сбережениях, и последствия этого будут ощущаться еще много лет, продолжает Станчева.
Неравенство на рабочем месте
Пандемия создала новую форму неравенства – между теми, кто может и не может работать из дома. При этом таких возможностей было намного больше у более высокооплачиваемых работников. Например, весной 2020 г., когда доля «удаленки» резко выросла, в Великобритании работу из дома выполняли около 60% работников с наиболее высокими зарплатами (70000 фунтов в год в 2019 г.) против 20% работников с низкими (10000 фунтов в год). В США на тот момент на «удаленке» было 45,5% высокооплачиваемых работников (с зарплатой от $100000 в год) против 18,4% людей с зарплатой ниже $50000 в год.
Впрочем, даже в тех случаях, когда низкооплачиваемые работники имеют возможность работать удаленно, их производительность может быть ниже, чем у белых воротничков, что отчасти связано с отличиями в условиях труда из дома и другой формы неравенства, которое обострилось во время кризиса, – цифрового неравенства. В пик пандемии от доступа к интернету зависела возможность не только работать, но и учиться, получать информацию о развитии ситуации вокруг кризиса и поддерживать социальные связи. Главными проигравшими здесь снова стали группы с низкими доходами и люди, живущие в отдаленных регионах.
Разница в доступе к «удаленке» в различных географических точках может усиливать не только неравенство между разными доходными группами, но и неравенство между регионами. Например, в Германии возможность работы из дома выше в богатых регионах, а в Великобритании доля тех, кто имеет доступ к «удаленке», различается в разных регионах вдвое. Разные возможности «удаленки» для представителей разных отраслей и отличия в производительности такой работы создают и другой диспаритет – между различными секторами экономики. Если сотрудники финансовой и страховой сфер и IT-индустрии, работая из дома, увеличивают производительность, то такие результаты недостижимы для представителей сфер образования, развлечений или для административного персонала.
Пандемия усугубила и неравенство между высоко- и низкооплачиваемыми профессиями. Чаще всего работу теряли низкооплачиваемые работники. Например, в апреле 2020 г. в Великобритании были уволены или отправлены в вынужденный отпуск более половины таких работников (52,7%) против 15,1% высокооплачиваемых. В Австралии в этот же период вероятность увольнения для низкооплачиваемых работников выросла до 14%, в то время как для высокооплачиваемых – только до 2,6%. В США с января 2020 г. по середину апреля работу потеряли 37% низкооплачиваемых работников против 14% высокооплачиваемых. При этом уровень занятости последних, опустившись до минимума в середине апреля, уже в середине мая 2020 г. восстановился до предкризисного, в то время как для низкооплачиваемых работников он оставался на 20% ниже и в сентябре. Проблему усугубляет так называемый «эффект рубцевания», то есть долгосрочные негативные последствия случившегося. Уволенные в кризис зачастую еще долго не могут найти новую работу и за время ее поиска могут утратить часть имеющихся навыков. Ситуация выглядит еще серьезнее, если учесть влияние на рынок труда автоматизации и цифровизации, которые повышают спрос на высококвалифицированную рабочую силу, оставляя в стороне низкоквалифицированных работников.
Неравенство сбережений
В целом пандемия привела к снижению потребления и расходов, но и здесь наблюдается серьезная диспропорция между представителями групп с разными доходами. Общий объем расходов сократился в основном за счет представителей группы с высокими и средними доходами, которые традиционно тратят больше. Но если они сократили траты преимущественно из-за карантинных ограничений мобильности и торговли, то группы с низкими доходами, чья потребительская корзина в основном состоит из товаров первой необходимости, сделали это из-за потери доходов. В Великобритании более 45% сокращения потребления во втором квартале 2020 г. пришлось на домохозяйства, чей годовой доход до пандемии был выше 40000 фунтов, в то время как вклад домохозяйств с доходом ниже 20000 фунтов в сокращение потребления был меньше 10%. В США расходы домохозяйств из топ-25% по доходам сократились с февраля по март 2020 г. на 30% против снижения на 20% у группы, относящейся к 25% населения с самыми низкими доходами. При этом в июле 2020 г. наиболее обеспеченные все еще тратили на 13% меньше, чем годом ранее, а люди с низкими доходами к этому времени полностью восстановили прежний уровень расходов, поскольку ключевую роль в восстановлении их потребления сыграли меры поддержки.
Зеркальным отражением вышеописанного тренда стал рост неравенства в сбережениях. В целом пандемия привела к росту сбережений: по подсчетам Moody’s, за период с начала кризиса до конца I квартала 2021 г. мир накопил дополнительные $5,4 трлн, что эквивалентно 6% глобального ВВП. Этот тренд не обошел и Россию, где, несмотря на снижение реальных располагаемых доходов в 2020 г. на 3,5%, рост объема сбережений по сравнению с 2019 г. ускорился более чем вдвое. Однако основной прирост накоплений в мире обеспечили домохозяйства с высокими доходами, сократившие потребление. Опросы Банка Англии показали, что к августу-сентябрю 2020 г. сбережения в Великобритании увеличили 42% домохозяйств с высокими доходами против 22% домохозяйств с низкими доходами. Во Франции, где сбережения во время пандемии выросли на 45 млрд евро, 70% «пандемических» накоплений пришлись на представителей верхнего доходного квантиля. А в США, по расчетам Goldman Sachs, две трети прироста сбережений пришлись на богатейшие 40% населения.
Новое государство благосостояния
В своей работе Станчева, которую журнал The Economist включил в число лучших молодых экономистов, желающих изменить мир, а не только разобраться, что в нем происходит, не только ставит диагноз ситуации с неравенством после пандемии, но и предлагает рецепты социально-экономического «выздоровления». Оно пойдет быстрее, если власти будут действовать сразу по нескольким направлениям, а не ограничиваться только мерами в области перераспределения или только в области регулирования рынка труда или поддержки образования, пишет Станчева. Главной идеей социально-экономической политики может стать построение новой модели государства благосостояния с качественными рабочими местами.
Станчева выделяет три фазы экономической деятельности, для каждой из которых необходим свой комплекс мер. Предпроизводственная фаза (pre-production stage) определяет то, с какими знаниями, навыками и возможностями люди приходят на рынок труда. Ключевая задача мер на этой стадии – преодоление неравенства возможностей. С одной стороны, для этого необходимо развитие системы образования, которое позволит сократить неравенство в качестве образования для детей из разных социальных групп.
Второе направление, которое должно способствовать преодолению неравенства возможностей, – это налогообложение наследства. Исследования показывают, что налоги на наследство очень непопулярны, поскольку зачастую неверно интерпретируются: люди считают, что таким образом создается двойное налогообложение, которое бьет в первую очередь по среднему классу. Чтобы усовершенствовать налогообложение наследства, необходимо, чтобы налогами облагались не просто все случаи перехода активов к наследнику после смерти собственника, а совокупный прирост активов конкретных наследников. При этом необходимо установить нижний порог, который позволил бы освободить от такого налога представителей среднего класса. Налогообложение наследства должно быть сфокусировано на наиболее обеспеченных семьях, рекомендует Станчева.
На производственной фазе (production stage) эти меры необходимо сочетать с улучшением качества образования и созданием так называемых «хороших рабочих мест», то есть работы с нормальными условиями труда, которая делает доступными нормальные условия жизни и предоставляет социальные и пенсионные гарантии и возможность карьерного роста. Это не только позволит снизить неравенство, но и повысит производительность труда, пишет Станчева.
Сейчас в большинстве европейских стран экономическая политика сосредоточена на росте производительности, инноваций и обеспечении экономического роста, в то время как за снижение неравенства отвечает социальная политика. Такое разделение исходит из представления о том, что все, кто хочет найти хорошую работу, ее находят. Но пандемия очень наглядно показала масштаб существующих форм неравенства, включая впечатляющее неравенство возможностей, а хороших рабочих мест – основы роста благосостояния в мире в течение двух последних десятилетий – все меньше, пишет Станчева, приводя в пример уже опробованные инициативы, которые помогли справиться с частью перечисленных проблем в отдельных странах. В их числе – программа профессионального тренинга в США, обеспечивающая кадрами локальных работодателей, и британская программа поддержки занятости в регионах с низкими доходами и занятостью, которая предусматривает финансирование из бюджета до трети инвестиционных планов промышленных предприятий в таких регионах, позволяя сохранить рабочие места, которые без такой поддержки просто исчезли бы, и программы для улучшения дистанционного обучения в США, Европе и Южной Корее.
На постпроизводственной фазе (post-production stage) наступает время для политики перераспределения – то есть различных выплат от государства и прогрессивного налогообложения доходов, а не только наследства, как на предпроизводственной стадии. Во многих странах ОЭСР налогообложение бизнеса постепенно сместилось с капитала на труд. Во многом это стало следствием растущей мобильности капитала по мере расцвета глобализации. Но в то же время это несет множество рисков: у компаний усиливаются стимулы размывать налогооблагаемую базу и направлять инвестиции исключительно на технологии, которые позволят заменить труд людей, а не на развитие человеческого капитала. Станчева рекомендует пересмотреть этот подход и сосредоточиться на более эффективном налогообложении капитала, включая борьбу с налоговой оптимизацией, международный обмен налоговой информацией и улучшение администрирования. «Политика выздоровления» – это не краткосрочные интервенции ради смягчения негативных эффектов пандемии, заключает Станчева: сейчас в центре внимания должны быть среднесрочные и долгосрочные меры, которые помогут начать «лечить» дисбалансы, существовавшие до пандемии и обострившиеся во время кризиса.
