Неравномерное влияние: способны ли центробанки сократить неравенство доходов
Неравенство определяет экономические возможности, социальную мобильность людей и тем самым влияет на экономическое развитие, влияет на характер циклических колебаний экономической активности, а также на долгосрочные последствия этих колебаний для возможностей наиболее уязвимых групп населения. Влияет ли неравномерное распределение доходов и сбережений на трансмиссию денежно-кредитной политики – и способна ли денежно-кредитная политика повлиять на снижение роста неравенства: этой теме была посвящена одна из сессий Международного финансового конгресса.
«Эконс» приводит выдержки из дискуссии.
Алексей Заботкин, заместитель председателя Банка России:
– В течение последних десятилетий уровень благосостояния в мире вырос, но это сопровождалось ростом экономического неравенства. Факторы, которые обусловили такую динамику, – это долгосрочные тенденции: технологические сдвиги, глобализация, вытекающие из этого изменения на рынке труда и, видимо, недостаточные меры экономической политики, в первую очередь структурные. И обозначенные факторы, и ответные меры находятся за периметром влияния денежно-кредитной политики и другого инструментария центробанков, но вместе с тем внимание центробанков к неравенству выросло: в последние пять лет в своих публичных выступлениях представители центробанков чаще отмечали неравенство, чем в 2010-х или 2000-х гг.
Пабло Гарсиа-Сильва, член правления Центрального банка Чили:
– Мы видим, как финансовая нестабильность создает почву для роста неравенства. Это происходит потому, что в условиях финансового стресса растут риски – и те домохозяйства и фирмы, которые более уязвимы, страдают сильнее. Нестабильность также означает, что некоторые производственные отношения исчезают, пропадают рабочие места, экономика теряет в производительности. Другой ключевой показатель – инфляция. В Латинской Америке были эпизоды гиперинфляции, и они ведут к росту неравенства. И с точки зрения центробанка финансовая и ценовая стабильность важны для того, чтобы сдерживать рост неравенства. Помочь людям понять, как работают финансовые рынки, кредиты и сбережения, чтобы они не брали на себя излишнего риска, – это тоже то, что могут делать центробанки для сокращения неравенства.
Аннет Киобе, постоянный представитель МВФ в России:
– Глобальное неравенство – разрыв между богатыми и бедными – резко выросло с 1980-х гг. Неравенство внутристрановое, особенно в развитых государствах, также росло. Топ-1% населения [по доходам] владеет все большей долей дохода, это отражает два фактора: высокую отдачу от инвестиций и высокое неравенство в зарплатах. Например, корпоративные прибыли часто выливаются в высокие зарплаты и бонусы управленцев.
В развивающихся и низкодоходных странах неравенство было достаточно стабильным, но более высоким. В России по сравнению с другими странами с формирующимися рынками средний уровень неравенства доходов, зато неравенство богатства гораздо более выраженное, и оно растет. Объяснение – стагнирующий рост зарплат, из-за которого работникам со средним и низким уровнем дохода сложно сберегать и создавать благосостояние.
Ирина Денисова, профессор Российской экономической школы:
– В России данные о распределении доходов начали собираться по признанной методологии только в 1990-е гг. Замеры [более ранних периодов], которые есть, говорят, что доходное неравенство было не очень высоким: в конце 1980-х гг. индекс Джини был равен 0,37 (0 – абсолютное равенство, когда все доходы распределены равномерно, 1 – абсолютное неравенство, когда все доходы принадлежат одному человеку. – Прим. «Эконс»). При относительно невысоком исходном неравенстве экономика с недоразвитостью институтов, которые могли бы сглаживать эти эффекты, привела к значительному росту экономического и доходного неравенства. В 1990-х и 2000-х гг. оно росло, а потом стабилизировалось, сейчас коэффициент Джини в России около 0,41 – это уровень США. На рынке труда неравенство выше, но за счет перераспределения происходит выравнивание.
Но у неравенства есть разные измерители. Есть показатель того, сколько доходов и активов принадлежат 10% самых бедных и 10% самых богатых – этот разрыв вырос после 1990-х гг. колоссально, теперь на долю 10% самых богатых приходится почти половина доходов. Но и внутри этих топ-10% высокое неравенство, топ-1% владеет 20% общего дохода. То есть общее неравенство и его рост связаны с тем, что 10% самых богатых отрываются от 90% остальных, а самый верхний 1%, и даже одна десятая этого 1%, богатеет еще быстрее.
Оценки поколенческого неравенства по России сейчас тоже появляются, и тут мы тоже примерно на уровне США: 40% вероятности того, что вы оказываетесь в определенной части распределения доходов, связано с тем, что ваши родители были в этой части. То есть на 40% ваше место в распределении доходов предопределено тем, были ли бедными или богатыми ваши родители, – это характеризует относительную социальную немобильность. И это то, что вызывает значительные опасения, поскольку проблема устойчивой бедности более серьезная.
Пабло Гарсиа-Сильва:
– Пандемия стала большим шоком, причем интересно, что с этим эффектом одновременно столкнулся весь мир, а вот восстановление было очень неравномерным и внутри стран, и между странами. В Латинской Америке пандемия сильно ударила по работникам в том числе из-за того, как там работает рынок труда: то, что было важным буфером в предыдущие кризисы, – неформальная занятость – в этот раз не могло прийти на помощь, потому что такая занятость зависит от межличностных контактов, которые стали опасны из-за коронавируса. Также важен гендерный аспект экономического эффекта пандемии: по культурным причинам за детьми и за домом следят женщины, и из-за того, что дети не могли ходить в школу, женское участие в рабочей силе в коронакризис пострадало сильнее, чем в другие рецессии. Третий эффект – превалирование малого и среднего бизнеса в корпоративной структуре региона, а этот бизнес чаще связан с ритейлом, ресторанами, которые пострадали особенно сильно.
Люди начали тратить пенсионные накопления, снимать их со счетов, этот эффект будет ощущаться и в будущем – пенсии сократятся. Это ведет к финансовой нестабильности: трейдеры, работающие с пенсионными бумагами, вынуждены их ликвидировать, чтобы предоставить ликвидность домохозяйствам, изымающим средства из пенсионной системы. Центробанку пришлось помочь пенсионным фондам. Соотношение преимуществ и издержек тут очень неоднозначное: чем больше вы задействуете этот механизм, тем меньше результат. В последнее время средства снимали и богатые домохозяйства, которые в меньшей степени пострадали от пандемии: они просто перекладывали деньги из одного кармана в другой, это не влияло ни на потребление, ни на занятость, но издержки системы росли. Аналогичную ситуацию мы видели в других юрисдикциях – в Перу, Австралии, – хотя не могу сказать, что это глобальная тенденция.
Аннет Киобе:
– Вопрос о том, насколько денежно-кредитная политика влияет на рост или снижение неравенства, неоднозначен. Анализ показывает, что в целом ее воздействие не является существенным. Но что для каждого конкретного домохозяйства значит смягчение монетарной политики, зависит от его дохода, задолженности, благосостояния. Например, богатые люди с инвестициями в активы выигрывают от смягчения монетарной политики за счет роста стоимости активов. В то же время для небогатых людей снижение ставки, стимулирующее экономическую активность, означает сохранение занятости – при рецессии они могли бы лишиться работы и разрыв с богатыми вырос бы еще больше. При низких ставках проще добиться рефинансирования – так денежно-кредитная политика помогает тем, кто берет кредиты.
Пабло Гарсиа-Сильва:
– Центробанк, который занимается таргетированием инфляции, должен понимать, насколько домохозяйства склонны экономить и тратить. Некоторый сегмент домохозяйств склонен к высокому уровню потребления, а есть домохозяйства другого типа с другим уровнем дохода, финансовой грамотности, которые не склонны тратить активно. Денежно-кредитная политика работает по-разному в зависимости от структуры населения. Если экономика больше ориентирована на сбережения, граждане не будут рады низким ставкам. А если они склонны тратить, то их устраивают низкие ставки.
В развитых странах сейчас идут дискуссии в том числе о том, что более мягкая денежно-кредитная политика может способствовать росту экономического благосостояния, и это действительно работает в случае с экономиками – эмитентами резервных валют, центробанки которых имеют системное воздействие на мировую экономику. Малые открытые экономики, такие как Чили, сталкиваются с другой ситуацией: ценообразование активов здесь завязано на мировые циклы и меньше подвержено влиянию нашего центробанка, мы больше зависим от ЕЦБ или ФРС.
