Как постоянные вспышки COVID-19 изменят мировую экономику, останется ли Лондон главным европейским финансовым центром и как методы экономического анализа проникают в другие научные дисциплины: главное в блогах экономистов.
  |   Маргарита Лютова Эконс

До сих пор неясно, когда мир перейдет в постпандемическую фазу, так что экономическая политика должна учитывать сценарий «длительного COVID», призывают эксперты Института мировой экономики Петерсона (PIIE) Оливье Бланшар (в прошлом – главный экономист МВФ) и Жан Пизани-Ферри в блоге организации. До последнего времени о том, что пандемия будет достаточно длительной, в основном говорили только эксперты в сфере здравоохранения, но после появления новых штаммов коронавируса стало понятно, что не стоит исключать и достаточно пессимистичные сценарии, пишут авторы. Один из таких сценариев – периодические волны заражения, которые будут оставаться угрозой, пока в некоторых частях мира нет доступа к эффективной вакцине, и из-за которых власти по всему миру будут вынуждены то вводить, то вновь отменять различные санитарные ограничения. Бланшар и Пизани-Ферри выделяют три ключевые особенности этого сценария, которые могут оказать наиболее сильное влияние на экономику: сохранение ограничений на трансграничные поездки, новые издержки карантинов и долгосрочные изменения в структуре спроса и предложения.

Трансграничные перелеты до сих пор не восстановились: в декабре 2020 г. их объем составил всего 64% от допандемического уровня. В начале 2021 г. границы все еще закрывались: например, в Великобритании запрещен въезд граждан из более 30 стран, а для всех остальных обязателен 10-дневный карантин. Если ограничения такого рода сохранятся надолго, экономические последствия будут очень масштабными, и пока далеко не все из них можно оценить количественно. В некоторых секторах непосредственный ущерб очевиден – например, в авиации и туризме. Другие эффекты оценить сложнее, но они могут быть куда более глубокими. Так, ограничения на трансграничные поездки могут негативно сказаться на глобальных производственных цепочках. Исследования показывают, что живые межличностные контакты крайне важны для бизнес-связей: например, после введения более жестких правил въезда в Шенгенскую зону для жителей Эквадора и Боливии торговля этих стран с Испанией, их основным европейским партнером, существенно снизилась.

В целом, если переход в постковидную фазу не будет ярко выраженным, вряд ли стоит рассчитывать на резкий и бурный рост, на который многие надеялись, предостерегают авторы. Люди могут продолжить сберегать, опасаясь неопределенности в будущем, а компании в такой ситуации будут не готовы инвестировать и также продолжат накапливать ликвидность – все это негативно скажется и на потенциальном выпуске, и на совокупном спросе. Правительствам, вероятно, придется тем или иным образом поддерживать спрос, а это станет дополнительным бременем для бюджетов. Сейчас преждевременно говорить о том, какой будет следующая фаза пандемии и как долго она продлится, но, если вакцины не помогут быстро вернуться к нормальной жизни, экономическую политику, которая предусматривала экстренные меры на короткий срок с последующей поддержкой восстановления, придется пересмотреть, заключают авторы.


Потеря первой работы, жизнь с родителями и отказ от поступления в университет: блог Федерального резервного банка Сент-Луиса подводит итоги первого года пандемии для молодежи США. Экономические кризисы традиционно оказываются для молодых поколений болезненнее, чем для людей более старшего возраста, а удар коронакризиса по молодежи еще более сильный – из-за негативных последствий локдаунов для образования, а также для сферы услуг, где часто занята молодежь. В феврале – апреле 2020 г. занятость в возрастной группе 18–29 лет снизилась на 24% против 12–13% в группах 30–49 лет и 50 лет и старше. Потеря работы привела к сокращению расходов молодого поколения – в первую очередь на жилье. Июльский опрос показал, что в 2020 г. 52% американцев 18–29 лет жили с родителями против 47% до пандемии. С февраля по июль 2020 г. количество молодых американцев, живущих с родителями, выросло на 2,6 млн человек.

Пандемия негативно сказалась и на образовании молодых поколений в США. В целом количество учащихся в университетах к осени 2020 г. сократилось по сравнению с показателями годичной давности. Это неожиданно – обычно во время рецессий количество студентов росло: пока было сложно с трудоустройством, люди предпочитали заниматься своим образованием. Так произошло и в этот раз с аспирантурой – осенью 2020 г. количество зачисленных возросло на 3,6%, но в то же время число поступивших на первый курс после школы сократилось на 13%. Вероятно, это связано с тем, что люди стали скромнее оценивать потенциальные выгоды высшего образования, тем более что с переходом на дистанционное обучение студенты лишаются выгод социализации. К тому же во время финансовой неопределенности расходы на дорогостоящее образование куда более чувствительны. Таким образом, из-за пандемии некоторые выпускники колледжей отложили выход на рынок труда, а некоторые старшеклассники – поступление в колледжи.


Методы экономического анализа могут широко применяться и в других дисциплинах, но не могут быть полноценной альтернативой другим подходам: влиятельный экономист Дэни Родрик пытается примирить коллег по цеху с исследователями из других областей. Экономисты часто занимаются вопросами других научных дисциплин: последствиями рабства для современного американского общества, причинами расцвета правого популизма в последние годы, различиями в уровне межличностного доверия в различных сообществах и многими-многими другими. В таких исследованиях экономисты отходят от того, чем традиционно зарабатывают свой хлеб, – анализа спроса и предложения. Такое пересечение научных границ не всегда воспринимается дружелюбно, признает Родрик, в первую очередь из-за методов, на применении которых настаивают экономисты. Они опираются на различные статистические инструменты, чтобы показать причинно-следственную связь между тем или иным фактором и исследуемым явлением, – этот метод часто неправильно интерпретируют, что и порождает конфликты между научными дисциплинами.

В наиболее влиятельных эмпирических работах экономисты чаще всего стремятся доказать, что фактор X оказывает прогнозируемое и статистически значимое влияние на явление Y. В естественных науках для этого используются лабораторные эксперименты, которые помогают исключить воздействие вариаций в окружающей среде. Экономисты для этого иногда проводят рандомизированные эксперименты (randomized controlled trial, RCT), но в вопросах истории и общественной жизни такого рода исследования зачастую невозможны, поэтому экономистам приходится прибегать к умозрительным статистическим подходам – например, поиску связей между количеством осадков и гражданскими войнами.

Даже качественные исследования такого рода часто воспринимаются в штыки историками и политологами. Дело в том, что экономисты не дают ответа, что именно становится причиной гражданских войн, – они лишь приводят доказательства того, что одним из факторов может быть количество осадков (чем меньше дождей, тем меньше урожай, из-за чего сокращаются доходы и нарастает социальная напряженность), причем необязательно самым главным фактором. Но зачастую выводы таких работ некорректно подаются как исчерпывающий ответ, что вызывает еще большее раздражение у представителей других научных дисциплин. Экономические исследования лишь в редких случаях могут быть полноценной заменой синтезу, который осуществляют историки, но могут дополнять их исследования – главное, объективно признавать ограничения методов экономического анализа.


Выход Великобритании из общего европейского рынка в финансовом секторе был куда более упорядоченным, чем в сфере торговли товарами, указывает эксперт аналитического центра Bruegel Николя Верон. Финансовые организации по обе стороны Ла-Манша тщательно прорабатывали этот переход в новую реальность, чтобы избежать операционных проблем, да и сотрудничество регуляторов в вопросах финансовой стабильности было эффективным, несмотря на драматическое развитие отношений Европы и Великобритании. Теперь законодательное регулирование, скорее всего, останется неизменным на длительный срок, и по нему британские компании финансового сектора больше не имеют возможности беспрепятственно предлагать свои услуги на общем европейском рынке – у них теперь такие же права, как у компаний из других стран, не входящих в ЕС, например из Японии, Сингапура или США. В некоторых сегментах финансового рынка положение британского бизнеса даже хуже, чем у компаний из третьих стран. Более того, логично, если Еврокомиссия попытается так или иначе снизить зависимость Европы от Лондона как финансового центра, продолжает Верон: в ближайшие годы Великобритания и Европа в вопросах финансов продолжат удаляться друг от друга.

Таким образом, сравнительное преимущество Великобритании как лучшего места в Европе для финансового бизнеса вряд ли вновь станет таким же, как до Брекзита. Негативный макроэкономический эффект для британской экономики, скорее всего, будет умеренным за счет компенсирующих эффектов – ослабления национальной валюты, снижения завышенных цен на недвижимость в Лондоне и стимулов для активизации экономической активности в других областях. Что касается Европы, то ее финансовый сектор должен выиграть от Брекзита – вопрос в том, насколько велик будет выигрыш и какой стране он достанется. Пока основные претенденты на то, чтобы принять у себя планирующие переехать из Лондона международные финансовые компании, – Амстердам, Дублин, Франкфурт, Люксембург и Париж, с учетом их специализации (например, инвестиционный банкинг во Франкфурте или биржевые торги в Амстердаме).