Хрупкий экономический бум, рецепт для будущих пандемий и судьба «чрезмерных» сбережений
Крупнейшие экономики мира переживают небывалый бум, и это не статистический эффект низкой базы, считает Джим О’Нил, глава британского аналитического центра Chatham House, ставший знаменитым как автор акронима BRIC. Еще в прошлом году О’Нил был настроен оптимистичнее многих прогнозистов, ожидая по-настоящему бурного посткоронавирусного восстановления. Судя по опережающим индикаторам, даже оптимистичный прогноз оказался недостаточно оптимистичным. В США индекс PMI, составляемый на основе опросов менеджеров по закупкам, по итогам марта составил 64,7 пункта – данные были опубликованы 1 апреля, и можно было бы предположить, что это розыгрыш: это рекордное значение с 1983 г. И рекорды наблюдаются не только в США: в Канаде и Великобритании значения индекса PMI сильно превзошли прогнозы и оказались максимальными за последнее десятилетие, рекорды зафиксированы и в некоторых экономиках ЕС, включая и те страны, где вновь наблюдаются вспышки COVID-19. Значение индекса PMI еврозоны и вовсе оказалось максимальным за всю историю блока. Намечающийся бурный рост – не просто статистический феномен, уверен О’Нил: это следствие масштабных монетарных и фискальных стимулов, щедрых адресных антикризисных мер и массового прироста сбережений (пусть и вынужденных). Вопрос в том, как долго продержится такой рост.
Это будет зависеть от множества факторов: как быстро будут потрачены накопившиеся во время локдаунов сбережения, как долго правительства будут продолжать поддерживать экономическую активность и как поведут себя финансовые рынки, которые и сами находятся под влиянием вышеперечисленных переменных. Тем более что, как ни странно, с приходом администрации Джо Байдена ситуация на рынках стала более напряженной. Кроме того, в краткосрочной перспективе сложно учесть масштабные структурные факторы – например, изменение климата, состояние государственных финансов, напряженность между США и Китаем или проблему неравенства. Будет ли нынешний рост выигрышным для большинства людей и в какой мере они смогут получить от него выгоды – отдельный вопрос, продолжает О’Нил. Наконец, остается надеяться, что мировая экономика не увидит возвращения высокой инфляции: если она ускорится, все нынешние хорошие новости окажутся скоротечными, заключает он.
Развивающиеся экономики с беспокойством следят за ростом процентных ставок в США и других развитых странах, опасаясь повторения паники на рынках восьмилетней давности, отмечают экономисты МВФ в блоге организации. В 2013 г. сообщения о том, что ФРС намерена свернуть программу скупки активов раньше, чем ожидалось, спровоцировали бегство капитала с развивающихся рынков. Рост ставок в развитых экономиках может быть тревожным сигналом для развивающихся экономик, но недавнее исследование МВФ показало: важно, какими именно факторами вызван рост ставок на развитых рынках. Если причина в оживлении экономической активности или даже росте инфляции, то совокупный эффект для развивающихся рынков может быть позитивным или нейтральным (например, ускорение инфляции может быть связано с подъемом потребительской активности, что может быть позитивным для стран, экспортирующих товары на развитые рынки). Но если рост ставок в развитых экономиках вызван так называемыми «сюрпризами монетарной политики», последствия оказываются куда менее позитивными. Так, рост ставок на 1 п.п. в США вследствие такого «сюрприза» приводит к увеличению долгосрочных ставок на развивающихся рынках в среднем на треть процентного пункта, а если это экономика со спекулятивным кредитным рейтингом – то на две трети. Это может спровоцировать моментальный отток капитала и ослабление национальных валют по отношению к доллару, напоминают экономисты МВФ.
В реальности процентные ставки в развивающихся экономиках всегда находятся под влиянием сразу нескольких факторов из числа описанных выше, и пока что преобладают «хорошие новости» о восстановлении экономики. Но в то же время рост ставок в США (с менее 1% по 10-летним казначейским облигациям в начале года до 1,75% в середине марта) во многом связан с неопределенностью во взглядах рынка на будущее инфляции и покупок активов Федрезервом. Кроме того, большие объемы госдолга, которые США планируют разместить до конца года, могут вытеснить с рынка бумаги развивающихся экономик, продолжают авторы. Развивающиеся страны, таким образом, оказались в крайне неустойчивом положении: ставкам в развитых странах есть куда расти, а благосклонность инвесторов может быстро улетучиться. Центробанки развитых экономик могут прийти на выручку развивающимся странам, улучшая коммуникации: сообщения о будущем монетарной политики должны стать предельно прозрачными, и важно обновлять информацию по мере развития ситуации в экономике.
Сами же развивающиеся страны могут снизить негативные последствия изменения глобальных финансовых условий для своих экономик за счет более мягкой монетарной политики. Плохая новость в том, что не все могут позволить себе снижать ставки из-за ускоряющейся инфляции (например, центробанки России, Турции и Бразилии в марте уже повысили ставки), хорошая – в том, что во время пандемии многие центральные банки в развивающихся странах существенно смягчили политику и таким образом выиграли пространство для маневра на случай резкого оттока капитала. Анализ МВФ показал, что экономики, где центробанки более прозрачны, где фискальная политика основана на бюджетных правилах и где кредитный рейтинг выше, смогли сильнее смягчить политику во время кризиса. Пока аппетит инвесторов к риску остается достаточно сильным, и, учитывая возможное ухудшение ситуации в будущем, для развивающихся экономик сейчас наступил подходящий момент заняться повышением финансовой устойчивости, предупреждают экономисты МВФ.
Пять важнейших уроков на случай новой пандемии: Тимоти Тейлор, управляющий редактор Journal of Economic Perspectives и автор блога Conversable Economist, выделяет основные выводы из недавно опубликованного сборника Economic Policy for a Pandemic Age: How the World Must Prepare («Экономическая политика в эпоху пандемии: Как мир должен подготовиться») под редакцией экономистов Института мировой экономики Петерсона Моники де Болле, Адама Позена и Мориса Обстфельда (главный экономист МВФ в 2015–2018 гг.). После года пандемии меньше всего хочется думать о пандемиях будущего, признает Тейлор, но, как отмечают авторы сборника, стоит учитывать вероятность того, что COVID-19 может стать «хронической пандемией» на долгое время, и лучше поскорее извлечь уроки из первого коронавирусного года.
Во-первых, необходим скоординированный сбор информации о геноме вируса как внутри стран, так и на международном уровне, чтобы как можно скорее выявлять новые штаммы, разрабатывать тесты и вакцины. Во-вторых, огромное количество тестов и отслеживание контактов должны повсеместно стать базовой практикой. Авторы сборника приводят в пример Южную Корею: власти страны, учитывая опыт прошлых эпидемий, предельно упростили процедуры сертификации тест-систем для выявления COVID-19 и быстро одобрили тест-системы от множества поставщиков – в отличие от США, где тестов не хватало из-за сложных разрешительных процедур. В марте 2020 г. Южная Корея проводила в 31 раз больше тестов на душу населения, чем США.
В-третьих, необходимо существенно облегчить логистику вакцинации. Сейчас в большинстве стран мира люди должны сами зарегистрироваться на том или ином государственном сайте и приехать в назначенное место и время – то есть предполагается, что у людей есть доступ в интернет, возможность добраться, выделить время в своем графике и, главное, что люди будут готовы преодолевать все эти барьеры, чтобы сделать прививку. Вакцинация должна стать намного удобнее и происходить непосредственно на рабочих местах, в аптеках, передвижных пунктах или в популярных общественных местах – например, в церквях. В-четвертых, развитые страны должны помнить, что в их собственных интересах активно помогать развивающимся экономикам бороться с вирусом, потому что иначе они никогда не смогут победить инфекцию на собственной территории, поэтому забота исключительно о собственном населении может быть допустима только на первом этапе. В-пятых, необходимо предусмотреть возможности существенного расширения производства первоочередных товаров на случай необходимости, прежде всего тестов и средств индивидуальной защиты. Бизнес вряд ли будет заинтересован в поддержании незагруженных мощностей, которые могут и вовсе не пригодиться, поэтому такие задачи в первую очередь должны стоять перед государством. Сегодня политических лидеров часто оценивают по тому, насколько успешно они справляются с коронавирусом, но, возможно, куда важнее смотреть на то, как они готовятся к следующей пандемии, заключает Тейлор.
Дополнительные сбережения населения, вынужденно накопившиеся за время пандемии, скорее всего, не станут источником средств для резкого роста потребления, указывают экономисты Федерального резервного банка Нью-Йорка в неофициальном блоге организации Liberty Street Economics. Из-за того, что во время пандемии людям пришлось сократить потребление, даже если их доход не сократился, у многих сформировались так называемые «излишние сбережения», которых не было бы при сохранении докоронавирусных трендов. По оценкам, в США такие дополнительные сбережения составляют порядка $1,6 трлн и продолжают расти. Некоторые экономисты опасаются, что, как только все пандемические ограничения окажутся в прошлом, эти средства сразу же будут потрачены и взрывной прирост спроса может стать дестабилизирующим фактором для экономики. Но эти опасения напрасны, считают авторы.
Во-первых, «излишние» сбережения – это бухгалтерский эквивалент «дополнительного» госдолга. Государственный долг – это в некотором смысле деньги, которые население одолжило само у себя. Власти США направили на борьбу с пандемией порядка $2 трлн, и большая часть этой суммы была привлечена за счет заимствований. Согласно теореме рикардианской эквивалентности, государственные расходы, которые финансируются за счет долга, не влияют на потребление, потому что домохозяйства предусмотрительно предпочитают сберегать, так как впоследствии им могут потребоваться дополнительные ресурсы на уплату налогов – ведь государство может поднять налоговую нагрузку, чтобы расплатиться по своим долгам. Это, конечно, в теории: если бы принцип рикардианской эквивалентности в полной мере работал в реальности, то антикризисные выплаты населению, средства на которые были привлечены за счет роста госдолга, никогда не были бы потрачены. На практике на потребление пошло порядка одной трети средств, которые граждане США получили от государства в качестве антикризисной помощи. Еще треть пошла на обслуживание долга, а оставшаяся треть ушла в сбережения. При этом исследования показывают, что примерно те же пропорции наблюдались и во время предыдущих кризисов, когда власти помогали населению прямыми выплатами.
Во-вторых, сбережения делали в первую очередь те, кто и так был к этому склонен или решил придерживаться такой стратегии, видя тяжелые экономические последствия пандемии. Эти люди вряд ли будут готовы быстро потратить эти деньги, как только у них появится возможность. Таким образом, в лучшем случае в США стало чуть меньше домохозяйств, которые в случае кризиса столкнутся с трудностями из-за отсутствия подушки безопасности. Наконец, эти дополнительные $1,6 трлн вряд ли стоит считать существенной суммой в сравнении с $130 трлн совокупных сбережений жителей США, сформированных до пандемии. Конечно, часть «излишних» сбережений будет потрачена на отложенное потребление, такое как туризм и развлечения, как только COVID-19 останется в прошлом, считают авторы. Все это не исключает быстрого восстановления экономики после коронавирусного шока – вывод говорит лишь о том, что расходование избыточных сбережений не будет одним из его основных драйверов.
