Мировой средний класс, конец «китайского чуда» и три дилеммы ЕЦБ
Несмотря на кризисы, в текущем десятилетии все больше людей будут переходить из бедности в средний класс – правда, в основном это будут жители Южной Азии, пишут в блоге Института Брукингса экономист Всемирного банка Вольфганг Фенглер и его соавторы. К 2030 г. этот субрегион, включающий в себя Индию, Пакистан, Бангладеш, добавит 40% в прирост глобального среднего класса, который увеличится с нынешних 3,7 млрд до 5 млрд человек. В итоге каждый пятый из них будет из Южной Азии, и почти две трети – из Азии в целом. До 2020 г. глобальный средний класс был примерно на две трети западным, к 2020 г. за счет преимущественно Восточной Азии, прежде всего Китая, доля азиатских потребителей достигла 50%, а стран ОЭСР – сократилась вдвое до 40%. Теперь настал черед Южной Азии пополнить мировой средний класс, и даже замедление китайской экономики, влияющее на весь регион, не скажется на этом тренде, прогнозируют авторы.
Этот тренд не будет нарушен и нынешними кризисами – продовольственным, энергетическим, геополитическим, из-за которых мир в целом станет беднее, а прирост новых участников глобального среднего класса только в одном 2022 г. окажется на 22 млн человек, или на 16%, меньше в сравнении с прошлогодним прогнозом World Data Lab: в том числе 12 млн потребителей с Украины, 5 млн из России и 3 млн из Китая, в последнем случае из-за политики «нулевого ковида», не смогут преодолеть, как ожидалось ранее, минимальный «порог вхождения» в глобальный средний класс – расходы от $12 в день по паритету покупательной способности (в долларах 2017 г.). Азия, более того, в 2024 г. переживет еще один переломный момент: впервые в истории континента доля тех, кто относится к среднему классу (расходы $12–120 в день) и к высшему классу потребления (от $120), превзойдет долю бедных и уязвимых.
Однако профиль класса потребителей из Азии отличается от западного среднего класса двумя важными аспектами: 1) в Азии доминирует низший средний класс (расходы $12–40 в день) – те, кто впервые покупает товары длительного пользования, такие как холодильник или телевизор; 2) несмотря на то что потребители этого «начального уровня» тратят немного, их число в Азии очень велико – на данный момент 1,7 млрд человек, это две трети всего глобального «низшего среднего класса», тогда как доля Азии в глобальном «высшем потребительском классе» составляет лишь 14%. Общий рост среднего класса в Азии не сделает мир более инклюзивным автоматически, приходят к выводу эксперты ОЭСР: одного этого недостаточно для снижения неравенства, несмотря на эмпирические свидетельства о связи роста среднего класса с позитивными институциональными изменениями.
Закончилось ли «китайское экономическое чудо», спросил экспертов Project Syndicate: то, вернется ли Китай к быстрому росту после негативного шока своей политики «нулевого ковида», важно не только для его фирм и потребителей, но и для всего мира. Политика «нулевого ковида» позволяет местным властям усиливать или ослаблять ограничения в зависимости от динамики заболеваемости, блокируя жилые кварталы или даже отдельные здания, но иногда в локдаун попадают целые города и даже провинции. Индекс транспортной мобильности, построенный экономистами ФРБ Нью-Йорка и фиксирующий активность трафика между 120 крупными городами Китая, показывает, что влияние ограничений 2022 г. было самым сильным за все время с начала пандемии в 2020 г.; а индексы экономической активности свидетельствуют о ее новом снижении в строительстве, услугах, производстве. Из-за ограничений траектория экономического роста Китая опустилась значительно ниже той, которая ведет к официальной цели на этот год в 5,5%, заключают экономисты ФРБ Нью-Йорка. Консенсус-прогноз Bloomberg составляет 4,5%; при этом средние темпы китайской экономики за 1991–2021 гг., по данным МВФ, составили 9,2% и лишь дважды за эти 30 лет опускались ниже 6% – до 5,95% в 2018 г. и в пандемическом 2020-м до 2,2%.
Ставка на «нулевой ковид» – далеко не главная проблема для экономики Китая, чья модель роста переориентирована на госсектор, единодушны эксперты, опрошенные Project Syndicate. Проблемы нарастали много лет – высокое бремя долга, нерациональное использование капитала, низкий уровень образования, снижение совокупной факторной производительности, перечисляет Джордж Магнус, научный сотрудник Китайского центра Оксфордского университета. Кроме того, глобальные связи, которые помогали Китаю процветать три десятилетия, теперь под пересмотром – как со стороны правительств стран и глобальных компаний, так и со стороны самого Китая – из-за вопросов национальной безопасности и геополитических рисков. Следующее чудо произойдет, если Китай сможет достичь роста в 3% в таких условиях, считает Магнус. Сейчас правительство Китая сталкивается с дилеммами, некоторые из которых созданы им самим, отмечает Эсвар Прасад, профессор Корнеллского университета: как снизить долю заемных средств, сохранив экономический рост; как сократить энергоемкое производство, пока экономика опирается на тяжелую промышленность; как совместить рыночную финансовую дисциплину с усилением госконтроля; как поощрять инновации, сокращая размеры частных предприятий.
Феноменальный рост экономики Китая в 1990-х и 2000-х был не чудом, а результатом намеренной экономической децентрализации, указывает Нэнси Цянь, профессор Школы менеджмента Kellogg и основатель China Econ Lab: чудеса случайны и неповторимы, тогда как экономическая политика – результат усилий и может быть улучшена. Политика «нулевого ковида» рано или поздно завершится, а вот дальше у Китая есть два пути, полагает Цянь: интерпретировать вызовы COVID-19 и российско-украинского конфликта как необходимость возрождения реформ с упором на экономическое благополучие граждан – или же как причину вернуться к дореформенной мантре о приоритете идеологии над благосостоянием. Первый путь сделает экономику Китая еще сильнее, второй ведет в стагнацию.
Но важно иметь в виду, что экономический рост является лишь одним из источников легитимности Коммунистической партии Китая, наряду с социальной стабильностью и национализмом, добавляет Анджела Хуюэ Чжан, директор Центра китайского права Гонконгского университета. Это объясняет попытки правительства соблюсти баланс между стремлением достичь целевого роста в 5,5% в этом году и реализацией стратегии «нулевого ковида», которая важна для социальной стабильности и национальной гордости, отмечает она.
«Три головные боли» создает инфляция для Европейского ЦБ, несмотря на то что в Европе она ниже, чем в США: контролировать инфляцию и сохранять финансовую стабильность ЕЦБ намного сложнее, чем ФРС, заключает заместитель директора Bruegel Мария Демерцис. По прогнозу ЕЦБ от середины мая, в 2022 г. инфляция в еврозоне составит 6,1%, рост экономики – 2,7%; еще в марте прогноз составлял 5,1% и 3,7% соответственно, и это очень сильный пересмотр за столь короткое время, отражающий последствия военного конфликта на Украине и создающий для ЕЦБ три проблемы. Первая – в том, что инфляция и выпуск движутся в противоположных направлениях, а это значит, что политика сдерживания роста инфляции приведет к дальнейшему замедлению темпов роста экономики. Вторая – в высокой дисперсии инфляции по странам: стандартное отклонение индекса потребительских цен по странам еврозоны в 2022 г. достигнет 4 процентных пунктов – подобный всплеск дисперсии наблюдался в начале глобального финансового кризиса, тогда как обычно он не превышает 1 п.п.
Третья сложность также связана с расхождением – спредов по долговым бумагам, отражающим степень риска; у разных стран она разная. В период турбулентности спреды растут, но отличие текущей ситуации в том, что сама денежно-кредитная политика способна вызвать эту финансовую дивергенцию: повышение ставок приведет к росту спредов и к росту разницы в стоимости облуживания долгов. Учитывая значительный вес суверенных облигаций в балансах европейских банков, увеличение спредов может привести к финансовой нестабильности. Помимо этого, оно ухудшает трансмиссию денежной политики, что, в свою очередь, угрожает ценовой стабильности и – в конечном счете – европейской валюте. До сих пор, пока денежно-кредитная политика была экспансионистской, задачи ценовой и финансовой стабильности двигались одним курсом, теперь же они расходятся в противоположных направлениях. Это не только затрудняет их одновременное выполнение, но и требует переосмысления самой архитектуры единого монетарного союза, считает Демерцис.
