Опасная пандемическая рациональность, женский человеческий капитал Японии и «оранжевая экономика»
Когнитивные искажения могут быть одним из факторов, способствующих распространению коронавирусной инфекции, и одно из наиболее опасных – чрезмерная самоуверенность, указывают аналитики Федерального резервного банка Нью-Йорка по итогам анализа опросных данных. Они включили вопросы о COVID-19 в регулярное исследование потребительских ожиданий. Выяснилось, что большинство респондентов оценивают собственные риски заразиться значительно ниже, чем риск того, что заразится кто-нибудь другой. В среднем люди считают, что вероятность их личного заражения на 17,5 п.п. ниже, чем у других членов социума. У некоторых действительно есть основания так полагать, отмечают авторы: например, так могут отвечать люди, уверенные, что имеют возможность работать удаленно и минимизировать контакты с окружающими. Однако респонденты с более высокими доходами (им удаленная работа более доступна) оценивают свой собственный риск заразиться выше, чем представители домохозяйств с низкими доходами.
Авторы также провели эксперимент, чтобы понять, как дополнительные сведения о коронавирусе и борьбе с ним влияют на восприятие рисков. Одной группе респондентов сообщали, что во время вирусных эпидемий прошлого, включая эпидемию испанского гриппа в 1918 г., вначале удавалось сдерживать распространение вируса, но затем наступал повторный пик. Контрольная группа респондентов такую информацию не получала. Можно было ожидать, что, узнав о рисках второй волны, люди сочтут, что пандемия может продлиться дольше, чем они считали ранее (опрос проводился в мае 2020 г.), и начнут оценивать риски заражения выше, пишут авторы. Но произошло обратное: люди, которым сообщали об опыте прошлых пандемий, оценивали собственные и общественные риски заражения существенно ниже, чем респонденты из контрольной группы. Вероятно, из-за упоминания о сдерживании вируса и будущей второй волне у людей может сложиться впечатление, что первая волна скоро сойдет на нет и без дополнительных санитарных мер, рассуждают авторы: рассказы об истории пандемий могут непредсказуемым образом влиять на представления людей.
Чем дольше длится пандемия, тем больше людей решают принять на себя риски заражения, а не избегать их, пишет Тайлер Коуэн, профессор Университета Джорджа Мейсона и соавтор влиятельного экономического блога Marginal Revolution. «Если я до сих пор не подхватил тяжелую форму, то, вероятно, я в относительной безопасности», – такой ход мыслей может стать все более распространенным и представляться людям очень логичным, пишет он: чем больше времени проходит с начала пандемии, тем больше вероятность, что болезнь прошла бессимптомно. Рассуждающие подобным образом люди действительно рациональны, продолжает Коуэн: они руководствуются доступными им фактами и подстраивают под них свое поведение. Но такой ход мыслей не учитывает нюансов иммунологии и статистики, отмечает Коуэн.
Главная опасность состоит в том, что люди, придерживающиеся таких представлений, могут начать вести себя более рискованно. Формируется новый класс людей – те, кто решает приспособиться к вирусу, а не избегать его. Но это в итоге повышает риски для общества в целом. Поэтому во время пандемии подобная рациональность может быть менее полезна для общества, чем опасения заразиться и соблюдение новых социальных норм как догматов, заключает Коуэн.
Япония должна стать «азиатской Швейцарией», сделав ставку на более широкое представительство женщин на рынке труда, считает Билл Эммотт, бывший главный редактор The Economist. В прошлом он работал в Японии и как журналист, и как преподаватель, а сейчас Эммотт – научный сотрудник Университета Токио, в конце сентября была опубликована его книга Japan's Far More Female Future («Намного более женское будущее Японии»). Именно женщины могут стать драйвером развития главного ресурса, который есть у Японии, – человеческого капитала, считает Эммотт.
Еще в 1980-е гг. всего 15% женщин страны оканчивали четырехлетнюю программу высшего образования против 35–40% мужчин. Сейчас доля женщин, получивших такое высшее образование, выросла до 50%, мужчин – до 55%. Это должно способствовать росту и развитию человеческого капитала страны, но пока этот потенциал остается нереализованным из-за ограничений рынка труда Японии, отмечает Эммотт. После кризиса 1990–1992 гг. и усиления Китая власти Японии фактически сделали ставку на дешевый труд, хотя никогда не определяли свою политику таким образом, считает он.
В 1990 г. 80% работающего населения Японии имели надежные долгосрочные трудовые договоры. Но к 2019 г. около 40% занятых уже имели краткосрочные контракты с минимальными гарантиями – к этому привело смягчение регулирования на рынке труда. С одной стороны, оно способствовало росту корпоративных прибылей, с другой – может быть одним из тормозов экономического развития. По мере сокращения численности населения трудоспособного возраста миллионы женщин и пенсионеров были наняты на работу, при этом более половины из них работают по краткосрочным контрактам – и часто за минимальную зарплату, одну из самых низких в ОЭСР. Потребление домохозяйств низкое, так как зарплаты не повышаются, какой бы жесткой ни была ситуация на рынке труда, а у работодателей нет стимулов инвестировать в человеческий капитал сотрудников, работающих временно или неполный рабочий день: расходы на обучение и развитие людей сокращаются, а уровень относительной бедности растет. Это делает Японию намного ближе к США, чем к эгалитарным странам Европы.
Ставка на дешевый труд могла быть чрезвычайной мерой, но она не может оставаться такой же сейчас – с хорошо образованным стареющим населением и высокоразвитыми технологиями. Новый премьер страны Есихидэ Суга должен максимально задействовать человеческий капитал, чтобы восстановить рост, призывает Эммотт, и сделать Японию «азиатской Швейцарией», а не «азиатскими США».
Правительствам не стоит недооценивать «оранжевую экономику» – то есть различные креативные индустрии, призывают экономисты Всемирного банка в блоге организации, где они рассказывают о своем новом исследовании, посвященном этой сфере. Искусство, ремесла, моду, шоу-бизнес, видеоигры и многие другие творческие виды деятельности называют «оранжевой экономикой»: оранжевый – цвет, ассоциирующийся с молодостью, свободой самовыражения и страстью. Музыкальная, театральная индустрии и индустрия кино наряду с другими творческими профессиями помогли людям пережить изоляцию, но их роль в экономике куда существеннее, напоминают авторы: эта сфера активно генерирует доходы и создает рабочие места. Так, во всем мире в «оранжевой экономике» заняты порядка 30 млн человек, а в странах с низкими доходами доля занятых в креативных профессиях варьируется от 1% до 10%. Например, в Нигерии «Нолливуд» – как по аналогии с Голливудом называют местную индустрию кино – второй крупнейший работодатель после отрасли сельского хозяйства.
В развитых странах творческие индустрии также играют важнейшую роль в экономике: так, в США и Южной Корее на них приходится около 10% ВВП. Это также один из наиболее быстрорастущих секторов мировой экономики: за 2002–2015 гг. глобальный рынок креативных товаров удвоился и превысил $500 млрд. Правительствам стоит обратить внимание на эти успехи и не обходить вниманием эти отрасли, если им требуется поддержка или реформы, облегчающие ведение бизнеса. Отдельные страны принимают специальные государственные программы развития креативных индустрий, отмечают авторы, причем зачастую их ключевая цель – создание рабочих мест.
