Отказ от помощи как новый удар по экономике, демократизация инноваций и риски многословных законов
Сворачивание программы помощи населению в США станет новым ударом по экономике и усилит негативные последствия пандемии, предупреждают эксперты Peterson Institute for International Economics (PIIE) и Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе в блоге PIIE. Конгресс США пока не может согласовать новый пакет антикризисных мер, который должен прийти на смену действующим программам поддержки населения и бизнеса – их срок истекает в ближайшее время или уже истек. Демократы предлагают пакет мер на $3,4 трлн, республиканцы – на $1 трлн, но любой компромисс приведет к тому, что поддержка существенно сократится, предупреждают авторы поста. Так, размер дополнительных повышенных пособий по безработице уже снизился с $600 до $400 в неделю, причем четверть суммы теперь должны выплачивать сами штаты из своих бюджетов.
Из $2 трлн, направленных на поддержку экономики, на помощь гражданам США пошло порядка $600 млрд: это прямые выплаты на сумму до $1200 на каждого взрослого и уже упомянутые выше дополнительные пособия лишившимся работы. Авторы при помощи экономической модели рассматривают два сценария: первый предполагает сокращение поддержки граждан на $500 млрд (то есть отказ от прямых выплат и сокращение помощи безработным); согласно второму, вместе с сокращением поддержки людей произойдет спад инвестиций на 5,2%, поскольку компании свернут инвестиционные проекты в ожидании спада экономической активности.
У сворачивания программ поддержки людей будет негативный мультипликативный эффект, подчеркивают авторы. Сокращение помощи, по их расчетам, приведет к более масштабному снижению доходов населения – в 1,9–2,2 больше, чем сэкономленные $500 млрд, то есть на $0,9–1,1 трлн. Это приведет к дополнительному спаду ВВП на 3,8–5% и росту безработицы на 4–5%. Снизятся и налоговые поступления, предупреждают авторы: за счет недобора доходов примерно половина экономии бюджетных средств, которую должно обеспечить сворачивание антикризисных программ, будет нивелирована. Властям США сейчас очень важно сохранить прежний объем поддержки экономики, чтобы не допустить еще большего экономического ущерба, заключают они.
Китаю потребовалось бы всего 1,5% ВВП, чтобы предотвратить падение доходов населения во время пандемии, но власти предпочли фискальный консерватизм: китаист Эндрю Бэтсон в своем блоге рассуждает, почему правительство страны не решилось поддержать граждан прямыми выплатами. Различные социальные выплаты в I–II кварталах 2020 г. выросли всего на 0,3% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, рассчитал Бэтсон, при этом неясно, каким был бы рост, если бы не разразилась пандемия. По официальным данным, в I квартале пособия по безработице получили всего 2,38 млн человек, или 0,5% занятого городского населения, – это всего на 100000 человек больше, чем в конце 2019 г., причем, по независимым оценкам, без работы, по крайней мере временно, во время пандемии остались десятки миллионов человек.
От правительства Китая вряд ли стоило бы ждать такой же щедрой помощи, какую оказывали власти США, рассуждает Бэтсон, но оно могло бы по крайней мере поддержать динамику доходов населения вблизи прошлого тренда – то есть обеспечить реальный рост примерно на 5% по итогам первого полугодия 2020 г. после прироста на 6,5% за тот же период прошлого года. По его оценкам, для этого потребовалось бы порядка 1,5% ВВП. С учетом фискальных возможностей Китая мобилизовать такую сумму в короткий срок – вполне реалистичная задача.
Помочь населению прямыми выплатами предлагали и ведущие китайские экономисты, отмечает Бэтсон: так, Яо Ян, декан Национальной школы развития при Пекинском университете, предложил предоставить разовые гранты в 2000 юаней (около $290) всем людям из нижних 50% по уровню дохода, разместив для этого специальные государственные бонды. Правительство страны действительно выпустило коронавирусные облигации, но привлеченные средства пошли не на прямую помощь населению, а на трансферты местным бюджетам.
Информация о том, как принимались решения о поддержке экономики, закрыта, напоминает Бэтсон, поэтому можно лишь предполагать, почему власти расставили приоритеты именно так. Скорее всего, дело в фискальном консерватизме, которого придерживается большинство членов правительства, что свойственно государственноцентричным, социалистическим системам, считает он. В представлении тех, кто придерживается таких взглядов, помощь людям, которая пойдет на потребительские расходы, – пустая трата денег, а поддержка предприятий – часть мудрого долгосрочного плана. К тому же с наиболее резким падением доходов столкнулись в основном трудовые мигранты из сельских поселений: власти могли рассчитывать, что такие люди смогут компенсировать свои потери за счет натурального хозяйства и, следовательно, не нуждаются в дополнительной помощи от государства.
Инновации слишком важны, чтобы государство и общество никак не влияли на решения инноваторов: знаменитый экономист Дэни Родрик в колонке для Project Syndicate призывает к «демократизации инноваций». Именно инновации предопределяют качество жизни людей, напоминает он: производительность зависит от распространения и внедрения технологий, а это позволяет предложить потребителям более широкий ассортимент товаров и услуг, для производства которых требуется меньший объем ограниченных ресурсов Земли. В развитых экономиках основная часть инновационной деятельности приходится на частный сектор – от 60% в Сингапуре до 72% в США. Но именно государство обеспечивает законодательную, социальную и образовательную инфраструктуру инноваций, подчеркивает Родрик.
Будущие инноваторы получают образование в государственных вузах, государство обеспечивает монопольные права на технологии через систему патентов и защищает права собственности инновационных компаний, а зачастую еще и предоставляет льготные кредиты и другие меры поддержки. Но в то же время у властей и общества, интересы которого власти должны представлять, практически нет рычагов влияния, которые могли бы гарантировать, что инновации позволят обеспечить всеобщее благосостояние, а не выгоды отдельно взятых компаний или узкой прослойки людей, считает Родрик. К примеру, фармацевтические компании предпочитают инвестировать в разработку дорогостоящих лекарств от редких болезней, от которых страдает население развитых стран, а не в вакцины от массовых заболеваний, которые распространены среди миллионов людей в бедных странах.
Недавнее исследование, посвященное американским инноваторам и венчурным инвесторам, которое провели Джош Лернер и Рамана Нанда из Гарвардской школы бизнеса, показывает, что их ценности и приоритеты могут быть очень далеки от интересов общества. Венчурный капитал крайне концентрирован, указывают авторы: на топ-5% инвесторов приходится 50% привлеченного капитала. Топовые венчурные компании очень влиятельны – зачастую их решение об инвестировании предопределяет, удастся ли компании привлечь вложения других инвесторов. При этом три четверти партнеров этих компаний, которые заседают как минимум в одном из советов директоров, получили образование в университетах Лиги плюща, около трети – выпускники всего двух бизнес-школ (Гарварда или Стэнфорда). Их социальный бэкграунд не может не влиять на их инвестиционные решения, пишет Родрик.
Чтобы технологические инновации служили всему обществу, они должны отвечать социальным приоритетам, заключает он: сейчас правительства развитых стран в основном самоустранились из этого процесса, но попытки направить инновации в нужное русло до сих пор были недостаточно активными.
Со времен глобального финансового кризиса регулирование банковского сектора стало куда более детализированным, но куда менее понятным: экономисты Банка Англии в неофициальном блоге рассказывают о своем новом исследовании, посвященном анализу текста законов и нормативных документов, устанавливающих правила банковской деятельности. С 2007–2008 гг. объем среднего нормативного акта в этой сфере вырос с 400000 до 720000 слов. Вместе с размером выросла и сложность восприятия текста.
Авторы выделяют «глобальную сложность» и «локальную сложность». «Глобальная сложность» – это те трудности в понимании, разобраться с которыми читателю текста можно, только обратившись к сторонним законам и нормативным актам. «Локальная сложность» – это запутанные формулировки, разобраться в которых можно, не прибегая к сторонним источникам, но только при условии тщательного анализа текста. Данные авторов показывают, что с 2007 по 2017 г. «глобальная сложность» наиболее многословных нормативных актов выросла примерно втрое, и для понимания «ядра» регуляторной базы читателю придется проследовать по длинной цепочке отсылок на иные нормативные акты.
Усложнение нормативных текстов может быть во многом объективным следствием развития регулирования, которое должно учесть негативный опыт глобального финансового кризиса, отмечают авторы. Но есть и немало рисков: так, из-за того, что нормативная база чрезмерно сложна для понимания, может снизиться конкуренция, поскольку малым компаниям может быть сложнее разобраться со всеми нормами в отсутствие дорогостоящих юридических консультантов. К тому же запутанный текст делает регулирование менее прозрачным, что может нести риски для финансовой стабильности – экономические агенты предпочтут не тратить свои ресурсы, чтобы понять все нюансы регулирования, и ограничатся поверхностным пониманием, на котором будут основаны их решения.
