Помощь на $9 трлн, стоимость жизни жертв пандемии и мягкая сила Всемирного банка
Совокупный объем фискальных мер, объявленных правительствами по всему миру, к концу апреля достиг $9 трлн – это на $1 трлн больше, чем оценка на начало апреля, пишут экономисты МВФ в блоге организации. Почти половина этой суммы – $4,4 трлн – прямые фискальные стимулы, предполагающие дополнительные расходы бюджета или его выпадающие доходы – например, за счет моратория на уплату тех или иных налогов или сборов в период пандемии. Страны G20, на которые приходится $8 трлн из этих $9 трлн, на борьбу с коронакризисом потратили напрямую из бюджетов около 4,5% своего совокупного ВВП, указывают авторы.
Остальные $4,6 трлн – это иные меры фискальной поддержки: например, льготные кредиты, госгарантии, взносы в уставный капитал, помощь через госкомпании или госбанки. В течение апреля многие страны объявляли о новых мерах, только США расширили поддержку на $483 млрд, Япония – на $83 млрд. МВФ обещает регулярно обновлять базу данных фискальных антикризисных мер.
Как власти имплицитно оценивают стоимость человеческой жизни, принимая решение о том, когда вводить карантин? Мензи Чинн, профессор Университета Висконсина и соавтор авторитетного блога Econbrowser, делится грубыми подсчетами на основании нового громкого исследования: ученые Колумбийского университета при помощи симуляции распространения COVID-19 в США подсчитали, что если бы карантинные ограничения были введены на неделю раньше, то умерших от инфекции могло бы быть на 36000 меньше (всего по состоянию на 24 мая жертвами COVID-19 в США стали около 98000 человек).
В IV квартале 2019 г. недельный ВВП в США в номинальном выражении составлял $417,9 млрд, сокращение из-за локдауна пока оценивается в 10%, пишет Чинн, то есть за неделю в локдауне потери экономики составляют $41,8 млрд. Если разделить это на те 36000 человек, которые могли бы быть спасены, то получается, что имплицитная оценка человеческой жизни администрацией Дональда Трампа составляет $1,16 млн, продолжает Чинн: это примерно в 10 раз меньше оценочной стоимости человеческой жизни в США в $11 млн.
Экономисты вспоминают наследие нобелевского лауреата Оливера Уильямсона, скончавшегося 21 мая в возрасте 87 лет. Уильямсон получил Нобелевскую премию по экономике в 2009 г. совместно с Элинор Остром за исследования механизмов управления экономическими отношениями (economic governance). Блог EconLog напоминает о вкладе Уильямсона: основываясь на работах Рональда Коуза, который ввел понятие трансакционных издержек и тем самым объяснил, почему одни трансакции происходят на открытом рынке, а другие – внутри фирм, Уильямсон изучал, до каких пределов фирмам выгодно расширяться.
В 1960-е гг., когда Уильямсон работал в антимонопольном департаменте американского министерства юстиции, укрупнение фирм и в первую очередь сделки вертикальной интеграции было принято объяснять стремлением получить выгоды от монополизации рынка. Но Уильямсон показал, что зачастую слияния компаний или заключение долгосрочных контрактов – способ избежать проблемы специфических активов. Один из классических примеров специфического актива – железнодорожная ветка до угольного месторождения. Добывающая компания, принимая решение о разработке месторождения, должна быть уверена, что владелец железной дороги не поставит монопольно высокий тариф. А владельцу железной дороги необходимо быть уверенным, что его вложения в ветку, которая нужна только одной компании, окупятся. Решение этой проблемы, по Уильямсону, в том, что ветка как специфический актив должна принадлежать угольной компании. А неспецифические активы – например, рельсы для ее строительства – компания уже может покупать на рынке.
Таким образом, работы Уильямсона показывают, что вертикальная интеграция и долгосрочные контракты, которые на первый взгляд представляются антиконкурентными и вредными, могут вести к повышению производительности, подчеркивает соавтор блога Marginal Revolution, профессор Университета Джорджа Мейсона Алекс Табаррок. Табаррок объясняет работы Уильямсона на примере брака, где специфическим активом, требующим больших инвестиций, выступают дети, и, чтобы снизить риски оппортунистического поведения любой из сторон, стороны заключают «контракт» – дают клятвы или непосредственно подписывают брачный контракт.
Влияние Всемирного банка заключается не в финансовой помощи, а в аналитике и рекомендациях, которые он дает национальным правительствам, свидетельствует международное исследование, авторы которого рассказывают о своих выводах в блоге Института Брукингса. По мере того как Китай стал все активнее предоставлять кредиты развивающимся странам, смысл существования Всемирного банка и других международных финансовых организаций стал вызывать все больше вопросов – в том числе в экономических исследованиях, пишут авторы. Но его главное значение в современном мире – не льготные кредиты, а консультирование и распространение наилучших практик экономической политики: авторы опросили свыше 1200 чиновников и политиков в 120 странах с низкими или средними доходами, которым доводилось по работе взаимодействовать со специалистами Всемирного банка.
Выяснилось, что кредиты Всемирного банка, которые зачастую выдаются при соблюдении тех или иных требований к экономической политике, влияют на действия правительства в меньшей степени, чем его советы и рекомендации. При этом Всемирный банк ежегодно направляет на финансовую помощь около $30 млрд, а на обеспечение прочих услуг – аналитики и консультаций – уходит лишь $200 млн, отмечают авторы. Выводы исследования не менее актуальны и для других международных финансовых институтов, полагают авторы: возможно, их помощь стала бы эффективнее в долгосрочной перспективе, если бы они делали упор на постоянные консультации и контролировали, как их рекомендации сказываются на экономической политике.
