Какой должна быть экономическая политика после COVID-19, почему соблюдение санитарных требований не становится новой социальной нормой и что пришло на смену Североамериканскому соглашению о свободной торговле: главное в блогах экономистов.
  |   Маргарита Лютова Эконс

Судя по всему, COVID-19 – это надолго, а значит, меры, способствующие восстановлению экономики, должны отражать долгосрочные приоритеты, – Джозеф Стиглиц, один из самых влиятельных экономистов мира, лауреат Нобелевской премии по экономике, в колонке для Project Syndicate призывает постепенно переключаться с решения экстренных задач на достижение долгосрочных целей. В начале пандемии, когда казалось, что проблема временная, было очевидно, что необходимо в первую очередь: сдержать распространение вируса, помочь наиболее нуждающимся, предотвратить ненужные банкротства и сохранить связь сотрудников с их работодателями, чтобы как можно скорее перезапустить экономику.

«Но сейчас стало понятно, что V-образное восстановление – это, скорее всего, фантазия», – отмечает Стиглиц: по прогнозу МВФ, к концу 2021 г. мировая экономика будет лишь чуть больше, чем в конце 2019 г., а экономики США и Европы – все еще меньше. Вирус будет продолжать менять и модели потребления, и производство, что, в свою очередь, приведет к более широкой структурной трансформации. Рынки в одиночку, без государственной поддержки, не смогут обеспечить структурные изменения: «Невозможно быстро сделать из сотрудников авиакомпаний инженеров Zoom», – продолжает он. Кроме того, будет расти неравенство: поскольку машины не заражаются вирусом, они становятся более привлекательны для работодателей, и прежде всего в секторах с низкоквалифицированным трудом.

Властям придется делать непростой выбор, считает Стиглиц. По его мнению, не стоит помогать бизнесам, находившимся в упадке еще до пандемии, – например, старомодным ритейлерам, – иначе это породит зомби-компании, которые будут мешать экономике динамично расти и развиваться. Не следует помогать и тем компаниям, которые и до нынешнего кризиса были перегружены долгами: масштабная программа ФРС, которая поддержала рынок «мусорных облигаций», по мнению Стиглица, скорее всего, была ошибкой – государство не должно защищать компании от их собственного безрассудства.

Раз уж по всему миру власти готовы существенно нарастить бюджетные расходы на поддержку экономики, то лучше подчинить их не сиюминутным приоритетам, а долгосрочным целям, чтобы эти средства способствовали формированию более инклюзивной и «зеленой» экономики, которая опиралась бы на знания и технологии и обеспечивала защиту окружающей среды. Расчеты Стиглица и соавторов показывают: такие расходы способны быть намного более стимулирующими, чем, например, налоговые льготы.


Задача политического вмешательства становится сложнее, чем просто устранение связанных с кризисом проблем: экономист Луиджи Зингалес вместе с пятью своими коллегами по Школе Бута при Чикагском университете обсуждает, какой должна быть экономическая политика в связи с коронавирусным кризисом, который, как очевидно всем шестерым собеседникам, надолго. Конспект дискуссии публикует блог Школы Бута ProMarket, сообщая, что беседа дает представление о том, что будет в фокусе политических дебатов через несколько недель.

Власти могли оказывать краткосрочную помощь всем компаниям, но теперь перед ними непростая развилка. С одной стороны, государства заинтересованы в том, чтобы ускорить процесс созидательного разрушения, в ходе которого экономика сможет адаптироваться к новой постпандемической реальности с изменившейся структурой спроса, рассуждает Зингалес. С другой стороны, им придется минимизировать негативные последствия такого перехода, который в краткосрочной перспективе неизбежно нанесет экономике урон. Чтобы структурные изменения были наиболее эффективными, подход к разным бизнесам должен быть дифференцированным, считает он.

В качестве одного из вариантов такого подхода Рагурам Раджан предлагает выделить три категории компаний. Первые – с низкой долговой нагрузкой, спрос на продукцию которых будет по-прежнему высок; им не требуется помощь. Вторая категория – это бизнесы, которые также сохранят стабильно высокий спрос на свои товары или услуги, но столкнутся с трудностями из-за накопленных долгов. К третьей категории Раджан относит бизнесы, продукция которых перестанет пользоваться высоким спросом и которые уже не смогут вернуться к нормальной работе. Главная проблема – отличить компании второго типа, помощь которым должна стать приоритетом, от бизнесов третьего типа, считает он. 

В то же время если допустить большое количество банкротств нежизнеспособных бизнесов, то проблемы перекинутся на банковский сектор, указывает Зингалес: если первой жертвой кризиса стали работники, лишившиеся своих рабочих мест и заработков, то вторая потенциальная жертва – банки.


Соблюдение санитарных ограничений наталкивается на социальный конформизм, указывает экономист Тайлер Коуэн, соавтор влиятельного блога Marginal Revolution и колумнист Bloomberg. В обществах, где, как и в США, поддержание высокого стандарта потребления – социальная норма, люди будут массово посещать общественные места даже при риске для здоровья, если они уверены, что все остальные придерживаются той же модели поведения.

Проблема в том, что негативные последствия таких действий, скорее всего, распространяются неравномерно: как и в начале пандемии, эффект сильнее всего почувствуют наименее защищенные – сотрудники предприятий, активно контактирующие с клиентами, и медицинские работники. Предупреждения властей, запреты и призывы соблюдать дистанцию и носить маски будут бесполезны, пока общество не убедится, что все это стало социальной нормой.

Формировать это убеждение могли бы популярные политики, считает Коуэн: например, участники президентской кампании, которая сейчас идет в США, могли бы на примере своих предвыборных мероприятий демонстрировать, каким должно быть безопасное поведение. Помочь могли бы и СМИ, и социальные сети, считает он, – например, в прессе стоило бы публиковать меньше фотографий заполненных людьми ресторанов, парков и пляжей, продолжает Коуэн и уточняет: «Если что, я написал этот текст дома, а не в кофейне».


«Худшее торговое соглашение из когда-либо существовавших» – так президент США Дональд Трамп называл Североамериканское соглашение о свободной торговле (NAFTA), которое в 1992 г. подписали США, Канада и Мексика, чтобы устранить торговые и инвестиционные барьеры между своими экономиками. Трамп с момента избрания боролся с NAFTA, настаивая, что оно невыгодно американской экономике. На самом деле «худшим торговым соглашением» стоит называть новое, которое усилиями Трампа пришло на смену NAFTA, считает экономист Института Катона Ину Манак: 1 июля вступило в силу новое трехстороннее соглашение о свободной торговле между США, Мексикой и Канадой (United States-Mexico-Canada Agreement, USMCA).

В USMCA появились элементы протекционизма и завуалированные меры промышленной политики. А предприятиям приходится срочно разбираться с новыми правилами и документами. Например, по условиям NAFTA, чтобы продукция автомобильной промышленности пользовалась преимуществами зоны свободной торговли, на североамериканские комплектующие должно было приходиться 62,5% стоимости. В USMCA порог увеличен до 75%, при этом 70% стали и алюминия также должны быть североамериканского происхождения.

Кроме того, USMCA предписывает автопроизводителям, что не менее 40–45% (в зависимости от вида продукции) компонентов должны быть произведены сотрудниками, получающими не менее $16 в час. Это беспрецедентное для торговых соглашений требование нанесет удар по мексиканским производителям, которые стали важной частью цепочек поставок, указывают экономисты Института Катона.

NAFTA превращало три страны в единый блок, а новое соглашение уже в названии предполагает, что каждое из государств теперь само за себя, и США продолжат попытки усилить свое влияние, что станет дополнительным источником неопределенности для бизнеса в каждой из стран.