Управляемая рецессия, основа процветания и нобелевские противоречия

Риски того, что глобальное восстановление после пандемии сменится спадом, растут, но политики еще многое могут сделать, чтобы смягчить удар, пишет Джим О'Нил, бывший глава Goldman Sachs Asset Management и автор акронима БРИК. Ужесточение монетарной политики крупнейших центробанков, прежде всего ФРС, создающее давление на экономическую активность, продолжение политики «нулевого ковида» в Китае, сопровождающееся локдаунами на фоне сдерживания роста кредита и технологического сектора, военная операция России на Украине, вызвавшая рост цен на энергоносители и продовольствие, – с учетом всего этого глобальная рецессия очень вероятна, присоединяется О'Нил к мнению многих экономистов. Но есть способы свести масштаб спада к минимуму, надеется он.

Если Китай откажется от драконовских антиковидных мер, что уже сделали практически все страны, – это может вернуть китайскую экономику, показатели которой демонстрируют серьезное ослабление, снова к росту. Удар по реальным доходам, нанесенный ростом цен на энергоносители и продовольствие, должен заставить центробанки задуматься о своей ястребиной позиции: если способ обуздать инфляцию заключается в ослаблении экономики, то, возможно, удорожание энергии и продовольствия уже сделало эту работу. Ход военных действий сейчас так же трудно предсказать, как и три месяца назад, – он зависит от происходящего в Кремле, считает О'Нил. Таким образом, все три главные причины разворачивающейся глобальной рецессии находятся в зоне контроля политиков и принимаемых ими решений, заключает экономист.

Для прогресса достаточно всего 5% «мятежных духом», а для них нужна среда, поддерживающая инновации, рассказывает об условиях экономического процветания Джоэль Мокир, знаменитый историк экономики, редактор «Оксфордской энциклопедии экономической истории», в подкасте City Journal Манхэттенского института. По сути, каждое изобретение – это акт бунта и в некой степени неуважения к предыдущим поколениям. Ведь оно означает, что делать нечто – сталь, лекарства и т.д. – можно намного лучше, чем это было прежде. Чтобы изобретателя не сожгли на костре за то, что общество сочтет святотатством или ересью, необходимо, чтобы общество поощряло изобретателей, даже если они составляют незначительное меньшинство – а никогда не бывает так, чтобы бунтари и нонконформисты составляли большинство. Необходимо общество, в котором идеи оценивают по их достоинствам, по тому, работают ли они, а не по тому, что об этом всегда было принято думать.

«Пока эти 5% населения поступают в MIT, создают фирмы и у них есть шанс, можно не беспокоиться [за прогресс], и не имеет особого значения, что делают остальные 95% населения – за исключением того, что они не создают организации, которые требуют не поднимать волну и уважать знания предков», – говорит Мокир. Последнее в истории случалось часто и происходит до сих пор. Именно трансформация культуры европейских обществ к открытости идеям и интеллектуальной толерантности, произошедшая в эпоху Просвещения, предопределила промышленную революцию и последующее становление Европы как крупнейшего экономического центра мира, описывает Мокир в своей книге A Culture of Growth: The Origins of the Modern Economy («Культура роста: Истоки современной экономики»). Выигрывают общества, где есть рынки идей, которые могут принять идею или не принять, но власти в этом не участвуют, и инноватору не грозит тюрьма за то, что он высказал нечто, раздражающее правительство. Автократии, подавляющие инакомыслие и определяющие, какая наука хорошая, а какая плохая, слишком дорого обходятся с точки зрения экономического развития.

Почему Нобелевскую премию экономистам иногда присуждают за прямо противоположные точки зрения, причем одновременно, объясняет Джеффри Фрэнкель, профессор Гарварда и бывший член Совета экономических консультантов при президенте США в администрации Билла Клинтона, отвечая на вопрос, достойна ли экономическая наука такой премии, раз награждаются противоречащие друг другу концепции. Такое в истории премии случалось трижды. В 2013 г. Нобелевская премия была вручена за исследования фондовых рынков: ее получили Юджин Фама за гипотезу эффективных рынков, а также Роберт Шиллер за доказательство неэффективности рынка. В 1979 г. премия была вручена Теодору Шульцу, который утверждал, что крестьяне рациональны, и Артуру Льюису за двухсекторную модель развития, объяснившую отсталость аграрного сектора действием социальных норм, требующих платить работникам выше их предельного продукта. А в 1974 г. за идеи о том, как должно быть организовано общество, Нобелевскую премию получили придерживающийся левых взглядов Гуннар Мюрдаль, который критиковал расовые отношения в США и стал одним из идеологов создания государства социального обеспечения в Швеции, и придерживающийся правых взглядов Фридрих фон Хайек, который отстаивал идею, что расширение роли государства в экономике – это путь к рабству.

Суть самой экономики в том, что жизнь обычно представляет собой компромисс, пишет Фрэнкель: потребителям приходится балансировать свои потребности в товарах и услугах с учетом ограничений своего бюджета, правительствам – выбирать между экологическим регулированием для защиты окружающей среды и экономическими издержками регулирования, центральным банкам – искать баланс между ростом экономики и инфляцией. То же самое – с балансированием конкурирующих экономических идей. Так, гипотеза эффективного рынка – хорошее противоядие от иллюзий, что на фондовом рынке легко получить сверхприбыль: индексные фонды по доходности обычно «побеждают» активных инвесторов. С другой стороны, пузыри на рынке верно отражают идею о том, что инвесторы могут действовать нерационально, а рыночные цены – отклоняться от лежащих в их основе фундаментальных факторов. Представление крестьян как рациональных было важным контраргументом для высокомерного предположения, что они не реагируют на стимулы и правительству лучше знать, что для них лучше. С другой стороны, двухсекторная модель убедительно осветила этапы сельско-городской миграции и индустриализации. Наконец, невозможно сформулировать разумную экономическую политику, не признавая провалов рынка, таких как экологические экстерналии или монопольная власть – здесь необходимо регулирование. И в то же время невозможно сформулировать разумную экономическую политику, не осознавая последствия провалов государства, таких как погоня за рентой или регуляторный захват. Так что присуждение Нобелевской премии экономистам за противоречащие друг другу работы может быть вполне обоснованным, заключает Фрэнкель.