Почему траектории V, U и L могут быть менее вероятны, чем медленное восстановление в форме J, что надо знать о математических моделях и как вирус может усилить неравенство в доступе к технологиям: главное из блогов экономистов.
  |   Маргарита Лютова Эконс

Оптимистичный экономист против пессимистичного экономиста: Грегори Мэнкью, профессор Гарварда и автор одного из классических учебников по экономике, рассуждает о характере текущего кризиса и будущем восстановлении в колонке для The New York Times, в которой представлен диалог внутреннего оптимиста и внутреннего пессимиста автора. Например, Мэнкью-оптимист указывает, что число американцев, которые временно лишились работы, выросло на 1,05 млн, а потерявших работу насовсем – на 177000, то есть большинство смогут вернуться к своей деятельности так же, как бизнес в курортных городках возвращается к работе, как только начинается очередной сезон отпусков. Курортные бизнесы заранее готовятся к зиме, а пандемия и кризис застали всех врасплох, возражает Мэнкью-пессимист, так что временные сокращения на предприятиях могут стать постоянными, если компании не смогут пережить карантин. Кризис стал слишком сильным внезапным ударом и для правительств, включая власти США, которым, тем не менее, удалось принять экстренный пакет мер – пусть и несовершенный, но недостатки можно исправить в дальнейшем, отмечает Мэнкью-оптимист. Но все эти проблемы с государственной поддержкой создают дополнительную неопределенность для экономики, отвечает пессимист. А неопределенность сама по себе разрушительна для экономики, и это единственное, в чем согласны оптимистичный и пессимистичный Мэнкью.

Восстановление экономики после столь глубокого кризиса может быть больше похоже на J с наклоном, чем на V, U или L, считают экономисты из Университета Хьюстона, чей пост публикует блог Econbrowser. Экономисты по всему миру размышляют, по какой траектории может пойти экономика: сценарий V с быстрым падением и столь же быстрым восстановлением, сценарий U с чуть более длительным периодом низкой экономической активности, но последующим восстановлением, или же наиболее пессимистичный сценарий L c резким обвалом и последующей депрессией, которая не даст экономике восстановиться до докризисных показателей. Авторы анализировали динамику экономики после наиболее острых кризисов в США и в европейских странах. В США восстановление после большинства кризисов в послевоенный период вплоть до 2008 г. шло по сценарию V, то есть экономика достаточно быстро возвращалась к докризисному тренду роста. Но после более глубоких спадов – в Великую депрессию и в Великую рецессию после глобального финансового кризиса – возвращение к трендовому росту занимало в среднем около девяти лет. Аналогичным образом шло и восстановление европейских экономик после острых кризисов, показывает анализ профессоров Гарварда Кеннета Рогоффа и Кармен Рейнхарт, описанный в их знаменитой книге «На этот раз все будет иначе». Такая траектория напоминает наклоненную вправо букву J, пишут авторы. Оценить масштабы текущего кризиса пока трудно, признают они, но считают J-сценарий более вероятным, чем быстрое восстановление по траектории V или U. Впрочем, траектория J также более вероятна, чем L, поскольку нынешний шок пока не перерос в масштабный долговой кризис.

Во времена пандемии опасайтесь «человека одной модели», предупреждает Ларс Петер Хансен, лауреат Нобелевской премии по экономике 2013 г. Математические модели необходимы не только ученым, но и властям: например, на основании моделей распространения вируса могут приниматься те или иные решения в сфере здравоохранения и экономической политики. Но при построении моделей одного и того же явления могут использоваться самые различные предпосылки, и проблема в том, что власти не всегда осознают ограничения моделирования, которое они принимают на вооружение. Например, в предпосылках моделей по-разному описывается поведение людей и их возможная реакция на ограничительные меры. Перефразируя Фому Аквинского и его призыв опасаться «человека одной книги», Хансен призывает остерегаться «людей одной модели» и всегда сопоставлять выводы альтернативного моделирования. Но чтобы сопоставить различные модели, необходимы специальные знания, не всегда доступные тем, кто принимает политические решения, и в этом могли бы помочь именно экономисты, а властям необходимо как можно пристальнее изучать предпосылки моделей, которые им предлагают ученые, и не пытаться выбирать те модели, выводы которых кажутся наиболее привлекательными, заключает Хансен.

Коронавирус может усилить цифровое неравенство, опасается Тайлер Коуэн, профессор Университета Джорджа Мейсона и соавтор блога Marginal Revolution. Коуэн основывается на американских данных, но его выводы могут быть актуальны не только для США. Даже в крупнейшей экономике мира у 25 млн человек нет доступа к высокоскоростному интернету, в том числе у 14 млн – вообще нет постоянного сетевого подключения. При этом интернет в период социального дистанцирования становится важнейшим рабочим инструментом, только он дает возможность продолжать образование и полнее поддерживать социальные связи, то есть так называемый «цифровой разрыв», разделяющий людей с доступом к сети и без него, расширяется. Еще более серьезной проблемой цифрового неравенства могут стать специализированные мобильные приложения, которые помогают властям в борьбе с вирусом: например, программы, которые позволяют отслеживать перемещения инфицированных по сигналу их смартфонов, или разрешают доступ в те или иные общественные места. По итогам 2019 г. смартфонами владели 81% граждан США, и даже если государство попробует обеспечить смартфонами тех, кто в них нуждается, охватить всех вряд ли удастся, и тогда «цифровой разрыв» может отрезать часть населения не только от технологий, но и от базовых услуг, для которых потребуется то или иное приложение, опасается Коуэн.

При анализе структурных ограничений, которые препятствуют экономическому росту, необходима гендерная перспектива, напоминают экономисты Brookings. Во время пандемии, когда значительная часть населения мира вынуждена оставаться дома, женский труд, который принято недооценивать и не учитывать в экономическом анализе, становится заметнее. Но в «мирное время» ему уделяется значительно меньше внимания, сетуют авторы: экономические модели не только игнорируют неоплачиваемый женский труд, но и не учитывают, как гендерные барьеры сказываются на экономике в целом. И когда власти на основе таких моделей выстраивают приоритеты экономической политики, вопрос гендерной дискриминации отходит на второй план – ведь у политиков нет точных оценок потерь экономики от ущемления прав женщин или потенциальных выигрышей от устранения дискриминации. Но гендерные факторы можно встроить в имеющиеся модели – например, в модель из знаменитого исследования Рикардо Хаусманна, Дэни Родрика и Андреса Веласко, которые в 2005 г. предложили инструмент для определения структурных барьеров, препятствующих росту. К примеру, они указывают, что на уровне фирм ограничения совокупного роста могут возникать в силу низкой прибыли или слишком дорогого финансирования. Но не менее серьезной проблемой может быть количество и качество предпринимателей, отмечают экономисты Brookings: если из-за специфических барьеров женщинам сложнее начать свой бизнес, то в экономике будет меньше фирм, а их качество может быть ниже, поскольку места более талантливых женщин могут занимать менее конкурентоспособные мужчины. Моделирование показывает, что в долгосрочной перспективе устранение гендерного разрыва в предпринимательстве может дополнительно принести свыше около 5% ВВП в Европе и почти 10% ВВП в Юго-Восточной Азии.