Наука в вузах России: история изгнания и возвращения

Роль высшего образования в России хорошо описывают две цифры: абсолютное большинство населения – более 80% – предпочитает высшее образование для своих детей; и, несмотря на высокий уровень образования населения, зарплатная премия за высшее образование остается относительно высокой (50% в 2020 г.). Тема высшего образования и устройства его системы близка очень многим, однако авторы книги «Университеты в России: Как это работает», недавно изданной ИД НИУ ВШЭ, пишут об этом не только с позиции личного опыта, который колоссален: Ярослав Кузьминов без малого 30 лет возглавлял Высшую школу экономики, созданную в 1992 г. с нуля и ставшую одним из ведущих университетов в России; проректор Мария Юдкевич работает в ВШЭ с 1998 г. и отвечает в том числе за фундаментальные научные исследования. «Обсуждая образование, все, не только ректоры и проректоры, склонны опираться на свой собственный опыт. У Кузьминова и Юдкевич этот крен полностью исключен – это не «история ВШЭ» и не «история высшего образования как фона для ВШЭ», а энциклопедия», – замечает профессор Чикагского университета, сооснователь совместного бакалавриата ВШЭ и РЭШ Константин Сонин.

Но эта книга и не о состоянии или результатах системы высшего образования (хотя об этом в ней тоже есть): это, скорее, и история, и энциклопедия, и справочник, и местами блокбастер, причем снабженный массой статистических данных и внушительной библиографией к каждой главе. «Мы описываем те институты, которые лежат в основе этой системы [высшего образования], и рассказываем о том, как эти институты обусловливают сам дизайн системы и ее характеристики, а также о том, как и почему эти институты изменяются», – пишут авторы в предисловии.

«Эконс» публикует с сокращениями главу из книги, посвященную организации науки в России: особенность российского высшего образования в том, что долгое время оно было отделено от науки, и это оказало и продолжает оказывать влияние и на университеты, и на науку.

Вузы и наука: исторические основания

Достаточно долго, начиная с советского периода, наука играет в высших учебных заведениях подчиненную роль, практически все вузы (включая большинство университетов) прежде всего нацелены на преподавание <…>. Лишь в последние годы ситуация начинает меняться под влиянием государственной политики, которая направлена на интеграцию образовательного и научного секторов и превращение ведущих российских университетов в исследовательские институции. Разделение вузовского и академического секторов было обусловлено как политическими, так и экономическими причинами. Но говорить о вузовской науке в отрыве от контекста российской науки в целом невозможно. <…>

Наблюдая за историей науки в течение многих десятилетий XX в., можно подумать, что она в российской системе просвещения всегда была отделена от университета. Но это далеко не так. <…>

Еще Университетский устав 1863 г. напрямую предусматривал осуществление в университете научно-исследовательской деятельности. Университетские профессора в эти годы уже активно занимались научными исследованиями, а их уровень и наличие публикаций были значимым критерием при приеме на работу и повышении в звании. <…>

Научные сообщества, создававшиеся как общественные организации за пределами высших учебных заведений, во второй половине XIX в. одна из самых развитых форм организации научных исследований. Вместе с тем именно вузовские профессора зачастую не только организационно поддерживали и институционализировали эти инициативы, но и принимали в них активное участие. Роль таких научных обществ сложно переоценить – фактически они заложили основу научным и промышленным инновациям конца XIХ – начала ХХ в. <…>

Россия сформировала свои университеты достаточно поздно, в XIX в., и они не играли такой важной роли в формировании административного и идеологического капитала страны, как британские, итальянские, германские и французские. Поэтому научная элита, несмотря на свою относительную слабость, практически доминировала в российских университетах просто в результате малого внимания к ней со стороны других элит.

Российский университет до революции 1917 г. существовал и развивался как средоточие научного знания и научного подхода. Периодически предпринимавшиеся властью попытки административного регулирования и даже навязывания «государственных» целей и приоритетов не выходили за рамки формально исполняемых внешних ритуалов. Все структурные и кадровые решения в университетах определялись научной логикой и научной репутацией. Все ценностные установки имели своим источником свободный поиск истины, атмосферу научного поиска, и это сыграло большую роль в формировании настроений российской интеллигенции – оппозиционной самодержавию, но не опиравшейся на реальные экономические интересы.

Политика большевиков

<…> Новое советское правительство рассматривало науку как мощный инструмент и для развития страны, и для повышения ее престижа. <…> В первое послереволюционное десятилетие ученые получали от правительства ресурсы на свои организационные инициативы <…> в обмен на экспертное участие в решении вопросов, которые были связаны с восстановлением промышленности, сельского хозяйства, медицины. Новая власть и научное сообщество оказались нужны друг другу, и обе стороны пользовались этим для решения своих задач.

В итоге в первые пять лет власти большевиков (с 1918 по 1922 г.) в стране было открыто более 65 институтов и других научных учреждений, а в следующие пять лет еще около 30. <…>

Бурный рост научного сектора шел на фоне предпринятого большевиками важного структурного действия, которое предопределило развитие отечественной науки на десятилетия вперед, – отделения науки от вузовского сектора. <…> Научно-исследовательский институт (НИИ) стал доминирующей формой организации науки и сохранил свое значение на весь советский период вплоть до сегодняшнего дня. <…> Выбор модели НИИ в значительной мере определялся тем, что именно эта модель лучше прочих позволяла минимизировать влияние старой профессуры на подготовку новых профессиональных кадров, а также в целом на строительство плановой системы организации экономики с превращением науки в одну из ее отраслей, обслуживающих производственные потребности индустриального общества. <…>

В итоге сложилась модель научно-исследовательского института (НИИ), которая обладала рядом характерных черт. Это автономия НИИ от вузовского сектора со всеми вытекающими отсюда последствиями (включавшими собственную систему подготовки научных кадров), долгосрочное планирование научной повестки с соответствующим выделением финансовых ресурсов со стороны государства, монопольное положение в развитии определенного научного направления. Такая модель предполагала реализацию крупномасштабных коллективных проектов со сведением роли индивидуальных инноваций к минимуму. <…>

Итак, изначально единый научно-образовательный сектор с взаимосвязными частями распался на два отдельных, и каждому из них была сформулирована своя задача. Задачей вузовского сектора стала подготовка квалифицированных кадров для народного хозяйства, воспитанных в духе социалистических ценностей, в то время как задачей академического сектора стало всемерное способствование построению сильной индустриальной экономики и мощной оборонной системы. Политика правительства в отношении этих секторов, инструменты управления ими – все было разное. <…>

Каковы были последствия такого разделения для вузовского сектора? Прежде всего он сильно потерял в социальном статусе. <…> Кроме того, вузовский сектор лишился ряда профессоров, которые ушли из университетов в НИИ. Но важнее были, конечно, долгосрочные последствия. С момента организационного разделения вузовскому сектору была отведена почти исключительно образовательная роль, прямо определявшаяся текущими задачами социально-экономического строительства. Наука ушла из университетов.

Чего лишился академический сектор? Прежде всего своей системы воспроизводства кадров. <…> Отсутствие у науки иных, кроме государственных, источников финансирования позволяло академическому сектору сохранять автономию лишь в той степени и до того момента, пока эта автономия не противоречила планам государства. <…>

В начале 1930-х годов началось подавление и закрытие независимых научных сообществ, которые существовали во всех дисциплинах, проводили регулярные конференции, печатали свои независимые журналы. Абсолютное их большинство было закрыто.

Научные институты были объединены в единую структуру – Академию наук СССР, которая, хотя и стала преемницей Императорской академии, кардинально отличалась от нее по задачам и принципам функционирования, превратившись в одну из самых мощных и влиятельных профессиональных бюрократий советской системы. <…>

Наука была взята под жесткий контроль, включена в систему долгосрочного планирования (вместе с остальными производственными отраслями) и стала важной отраслью советской системы планового хозяйства. К науке подошли как к процессу, который допускает долгосрочное планирование научных результатов и необходимых для их получения финансовых, инфраструктурных и человеческих ресурсов. Планирование было организовано таким образом, что исключало дублирование тем и задач. Это привело к монополизации определенных тем и закреплению статуса «единственно правильных» за определенными подходами и приоритетами развития тех или иных дисциплин. Отличительными чертами новой системы стали концентрация ресурсов на отдельных приоритетных направлениях и стратификация научного сообщества (индивидуальные академические статусы в зависимости от научных достижений были вытеснены статусами научно-административными). <…>

Место науки в обществе стало определяться идеологическими, экономическими и военными задачами, которые ставила перед наукой власть. На определенном этапе это привело к расцвету науки (особенно в приоритетных для государства областях), а затем спровоцировало глубокий кризис – как финансовый, так и структурный.

Симбиоз науки и политики

Большой вклад науки в повышение обороноспособности и в конечном счете в победу СССР во Второй мировой войне изменил отношение власти и к научному сектору в целом, и к административной верхушке научной иерархии. Ученые получили больше свободы, их стали больше вовлекать в общественные процессы. Им повысили заработную плату, ввели надбавки за ученые степени и административные посты, предоставили разные неденежные льготы.

Но период «потепления» длился совсем недолго. С началом холодной войны ситуация резко изменилась. Недавние союзники стали идеологическими врагами, международные связи и востребованность работ отечественных ученых за рубежом, которые еще недавно рассматривались как сигнал успешного развития дисциплины, превратились в основание для смертельно опасной критики. Началась борьба за «патриотизм в науке», противопоставление «правильной советской науки» науке «буржуазной». Все это привело к изоляции советских ученых от ученых капиталистических стран. <…>

Научная дискуссия замещалась политической борьбой с «инакомыслием». Оппоненты научные превращались в политических оппонентов, а к политическим оппонентам применялись и соответствующие политические меры.

<…> В послевоенный период перед академическим сектором ставились все новые задачи, связанные с развитием промышленности и укреплением обороноспособности. И в это же время в стране формировался еще один научный сектор. Разрозненные институты, деятельность которых не носила ярко выраженный фундаментальный характер, переводились в подчинение профильных наркоматов, а позже – министерств, которые финансировали конкретную прикладную повестку и, по сути, выступали заказчиками для этих учреждений. Таким образом, кроме вузовского и академического секторов наука развивалась (и очень активно!) в отраслевом секторе – прежде всего в тех отраслях, которые были связаны с разработкой новых вооружений (например, Атомный проект многие десятилетия был одним из самых приоритетных в СССР). Для решения поставленных задач создавались отдельные предприятия и институты (часто секретные), находившиеся в подчинении соответствующих министерств (в том числе Минтяжмаша, Минсредмаша, Минобороны). Уже с конца 1950-х годов ресурсы, которые направлялись на науку в отраслевой сектор, в несколько раз превосходили совокупные расходы на вузовскую и академическую науку. <…>

Наука в вузах носила второстепенный, подчиненный характер. <…> Дополнительные барьеры создавали также периодические запреты на совместительство, которые действовали для преподавателей вузов и ограничивали преподавание в вузах ученых из академических институтов. <…>

[В 1960–1980-е гг.] окончательно закрепился и оброс многочисленными поддерживающими инструментами плановый механизм развития науки. При слабой координации между курирующими агентствами (министерствами) координация и кооперация между отдельными научными институтами тоже была слабой. Каждый НИИ представлял собой, по сути, локальную монополию в определенном сегменте исследований и разработок. Приводила такая монополизация к низкой эффективности и высоким затратам. Оценить эффективность работы того или иного НИИ у профильного министерства не было никакой возможности – отсутствовала база для сравнения. Имела место и тенденция к постоянному росту численности персонала: каждый раз под новые задачи и новые проекты институтам требовались дополнительные кадры. Низкая ротация в руководстве НИИ приводила к стагнации идей и технологий.

Наука на сломе двух эпох

В постсоветский период научная система страны вошла с трехчастной структурой: часть науки относилась к системе Академии наук (научной деятельностью здесь были заняты около 150 тыс. специалистов), часть – к сфере промышленности, в том числе оборонной (около 650 тыс. были заняты в секторе исследований и разработок), и часть – непосредственно к вузовской системе (научно-педагогических работников насчитывалось около 540 тыс.). <…> Вся эта масса специалистов, а также необходимые для их исследований материалы и оборудование полностью финансировались государством, исходя из принципов централизованного планирования.

Разразившийся в стране в начале 1990-х годов идеологический и экономический кризис наука восприняла крайне болезненно. После крушения коммунистической идеологии она перестала играть роль главнейшего звена в обеспечении государственных задач. Соответственно, приоритетный порядок финансирования сменился финансированием «по остаточному принципу», что в условиях кризиса свелось практически к нулевому финансированию. От этого пострадала и вузовская наука, и наука за пределами системы высшего образования. Наука в целом стала жертвой идеологического кризиса, потеряв свое привилегированное место в общественной системе. <…>

Кроме сокращения собственно зарплат исследователи столкнулись с сокращением, а в ряде случаев и с прекращением финансирования оборудования и расходных материалов. Именно эти факторы, не дающие возможности нормально заниматься наукой, в сочетании с факторами финансовыми привели к массовой «утечке мозгов» как из вузовского, так и из академического сектора. <…>

Важным элементом развития новой системы поддержки науки (в том числе вузовской) стало создание в первой половине 1990-х годов двух государственных фондов грантовой поддержки науки.

Первый из них – Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ) – был создан в 1992 г. указом Президента России. <…> Спустя два года, в сентябре 1994 г., был создан Российский гуманитарный научный фонд (РГНФ), просуществовавший 12 лет и в 2006 г. присоединенный к РФФИ. <…>

Почему создание этих фондов ознаменовало собой важный этап в развитии науки в России, в том числе науки вузовской? Во-первых, фонды привнесли новые принципы финансирования: поддержку инициатив в противовес плановому «заданию сверху». И поддерживались при этом отдельные индивиды или команды, а не организации, – на основании заявок «снизу», а не планирования «сверху». Это до некоторой степени изменило статус взаимодействия сотрудников и администрации вузов: человек, получивший грант, становился не «нахлебником», а добытчиком. Во-вторых, при конкурсном отборе проектов использовался принцип независимого экспертного рецензирования – оценку проектам давали другие исследователи из этой же области, а не администраторы. <…> Кроме грантов на собственно научные исследования фонды выдавали гранты на проведение конференций и перевод научных монографий на иностранные языки и с иностранных языков, т.е. на те виды деятельности, которые способствовали интеграции российской науки в мировую. <…>

В 2014 г. государством был создан еще один фонд – Российский научный фонд (РНФ). Сегодня это ключевой инструмент конкурсной поддержки российской науки. <…> В большинстве проектов обязательным условием является приглашение крупных ученых – иностранных или наших, работающих за рубежом, в качестве участников или руководителей проекта. За счет таких грантов в российские университеты и научные институты было привлечено множество талантливых исследователей, которые передавали свой научный и организационный опыт российским, в том числе молодым, коллегам и способствовали интеграции российских исследователей в глобальное академическое сообщество. <…>

В 2018 г. на научные исследования и разработки вузы получили 109,8 млрд руб. из всех источников – 12,4% от общего объема средств, поступивших в вузы на различные виды деятельности. Государственные ассигнования на науку вузам составили порядка 45,7 млрд руб., в то время как совокупные расходы РФФИ и РНФ в 2018 г. – почти 90% от этих средств.

Современное состояние науки в российских университетах

Место науки в вузах в финансовом плане невелико. Так, доля доходов вузов от научных исследований и разработок в объеме бюджетного финансирования составляет всего лишь около 10%, а в объеме внебюджетного финансирования это примерно шестая часть средств. Ведущие вузы при этом заметно отличаются от вузов массового сегмента: среди ведущих вузов эти показатели примерно в 1,5 раза выше среднего, а среди остальных – в 1,5 раза ниже. Доходы от науки составляют лишь небольшую долю доходов преподавателей.

О сотрудниках вузов, занимающихся научными исследованиями, нужно сказать отдельно. В российских вузах помимо преподавателей, которые преподают и дополнительно вовлечены в научные исследования, в вузах есть и научные сотрудники, в обязанности которых преподавание не входит. Их функционал близок к функционалу исследовательского персонала в НИИ. Соотношение численности научных сотрудников к численности преподавательского состава в среднем по вузам составляет примерно 1 к 10. В сегменте ведущих вузов оно выше, но тоже невелико: примерно 1 к 7. Сегодня, поскольку некоторые научные сотрудники совмещают работу в вузе с работой в НИИ Академии наук, в вузах растет доля таких научных сотрудников-совместителей. <…>

Развитию науки во многих российских вузах способствует система стимулирования научных публикаций. Она существует в двух основных формах. Первая – преподаватель может рассчитывать на разовую премию за любую публикацию, входящую, в зависимости от уровня и амбиций вуза, в российскую базу публикаций РИНЦ, Scopus/WoS <…> или за определенный результат исследовательской деятельности (патент, авторское свидетельство, диплом профессиональной выставки и проч.). Размер такой премии может сильно варьироваться от вуза к вузу. Вторая – преподаватель за аналогичные результаты получает постоянную надбавку к заработной плате. <…>

Особенность данной формы – стимулирование собственных усилий сотрудников университетов по подготовке научных публикаций. Она отражает отказ университетов от политики координации исследований даже на уровне тематики. <…> Низкая базовая заработная плата преподавателей делает их весьма чувствительными к такого рода стимулам, они начинают аккумулировать свои усилия в научной работе. В то же время чрезмерно низкие планки «достижений», которые задаются многими вузами, и отказ от межвузовской оценки ведут к массовому производству квазинаучной продукции.

Воспроизводство научных кадров

Научные достижения вузовского сообщества во многом определяются тем, как устроен в нем механизм воспроизводства научных кадров, удается ли университетам привлекать на работу «самых лучших и самых умных», как устроен процесс отбора и подготовки таких кадров. В большинстве стран это делается через аспирантуру. <…> Опыт разных стран показывает, что именно в рациональной организации аспирантуры кроется ключ к способности университетов становиться не просто образовательными учебными заведениями, но и выдающимися научными центрами. <…>

Программы аспирантуры реализуются в России тремя типами организаций: научно-исследовательскими организациями, вузами и организациями дополнительного профессионального образования разного профиля. <…> В целом таких организаций по стране около 1300: из них в 2017 г. 599 организаций были вузами. С 2010 г. доля вузовских аспирантов в общей численности аспирантов в России составляет почти 90%. <…> Сегодня эффективность аспирантуры крайне низкая – обучение заканчивается защитой менее чем у 13% аспирантов. <…>

<…> Казалось бы, университет или НИИ не должен быть заинтересован в том, чтобы слабая работа получала «знак качества» и ее обладатель снижал репутацию организации на академическом рынке. Дело в том, что аспиранты сразу после защиты диссертации очень редко меняют место работы. Они либо уходят из академического сектора вообще, либо остаются работать там же, где защищали диссертацию. Поэтому рыночных сигналов качества просто не возникает.

<…> В какой мере аспирантура работает на воспроизводство научных кадров? Сегодня приток преподавательских и исследовательских кадров, получивших научные степени в других странах, минимален. Подавляющее большинство молодых преподавателей и исследователей, безусловно, проходят через российскую аспирантуру. Численность исследователей последнее десятилетие в целом стабильна – в отличие от уверенного роста в других странах. Доля аспирантов от общей численности исследователей с 1995 по 2010 г. выросла с 12 до 43%, а затем начала снижаться и в 2016 г. составила уже 27%. <…>

<…> Часть проблем [системы аспирантуры] связана с историческим наследием и институциональным порядком, сохранившимся в определенных аспектах от плановой системы. Часть обусловлена нынешним развитием академической системы и ее относительной конкурентоспособностью с реальным сектором экономики.

Первая проблема – низкая эффективность аспирантуры. Далеко не каждый аспирант заканчивает программу обучения. <…> Это связано с массовой непрофильной (или как минимум ненаучной) работой аспирантов во время учебы из-за фактического отсутствия финансовой поддержки. <…> Способствуют низкой эффективности и особенности контингента аспирантов: в аспирантуру массово приходят люди, в целом не нацеленные на получение степени и работу в академическом секторе. Для многих положение аспиранта – это возможность получить либо отсрочку от службы в армии, либо высокий социальный статус во время поиска постоянной работы, либо практически бесплатное временное жилье в общежитии вуза.

Вторая проблема – низкое качество диссертационных работ, обусловленное несколькими факторами. Один из них – невысокое качество научного руководства. <…> Такое же качество воспроизводится и в готовящихся диссертациях. Другой фактор – качество контингента молодых людей, поступающих в аспирантуру. Выпускники вуза, серьезно нацеленные на академическую карьеру, выбирают обучение в ведущих аспирантурах мира. <…>

Третья проблема – инбридинг. Практика найма выпускников аспирантуры <…> их же университетами все еще остается достаточно распространенной. С ней связан узкий, ограниченный рамками своего вуза научный кругозор многих выпускников.

Четвертая проблема – специфика системы присуждения степеней по утвержденному перечню дисциплин. Жестко зафиксированный перечень устанавливает искусственные границы и обусловливает проблемы защиты диссертаций, которые носят междисциплинарный характер. <…> Это препятствует поощрению лучших, прорывных исследований, которые построены как раз на «сломе канона».

Пятая проблема – защита в том или ином российском вузе либо НИИ подразумевает в итоге получение государственной степени, а не ее присуждение именно той организацией, где проходила защита. Поэтому репутация этой организации почти ничего не значит. Как следствие, у академического сообщества нет стимулов устанавливать и поддерживать свои стандарты – степень присуждает не сообщество, дорожащее профессиональной репутацией, а обезличенный государственный орган. Отсюда неизбежно возникновение неблагоприятного отбора. <…>

Как ответ на проблему неблагоприятного отбора, в 2016 г. нескольким вузам и научным институтам было предоставлено право присуждения собственных степеней. <…> Однако ключевые – экономические – факторы низкого качества подготовки научных кадров этим решением не затрагиваются.

Источники и инструменты финансирования науки

<…> Государственное финансирование исследовательской деятельности вузов осуществляется по нескольким каналам. <…>

Государственное задание на проведение вузом исследований устанавливается учредителем (в большинстве случаев – профильным министерством). В основном это прямое финансирование тематических исследований по направлениям, согласованным между учредителем и подведомственным ему вузом. <…> Данный инструмент зарекомендовал себя как исключительно эффективный в ведущих университетах, располагающих научными коллективами с прекрасной репутацией (в том числе на международном уровне). Фактически речь идет о минимизации трансакционных издержек организации конкурса, согласования, отчетности и контроля, которые, по некоторым оценкам, составляют в российской науке до 20% от ее финансирования. В настоящее время значительное госзадание по науке (до 30% от госзадания по образованию) имеют только пять ведущих вузов, которые находятся в прямом ведении правительства России. <…>

Минобрнауки России и ряд других министерств предоставляют конкурсную поддержку вузовским исследовательским проектам через федеральные целевые программы финансирования исследований. <…> В общей сложности подобные инструменты поддержки научных исследований обеспечивают до 30% финансирования вузовской науки.

В последние годы государственная политика в сфере науки и инновационной деятельности нацелена на приоритетное развитие грантовых инструментов финансирования. Объемы средств, которые попадают в вузы через грантовую поддержку научных исследований, постепенно увеличиваются. К 2017–2018 гг. государственные научные фонды финансировали около 20% доходов вузов, связанных с наукой. <…>

Финансовое обеспечение исследовательской деятельности вузов за счет бюджетных средств принципиально отличается от соответствующих механизмов применительно к финансированию образовательных программ. В конкурсных процедурах на получение государственного задания на обучение студентов вуз рассматривается субъектами принятия решения (чиновниками) как единое целое. В то же время решения о финансировании научно-исследовательской деятельности принимаются по конкретным исследовательским проектам с легко идентифицируемой исследовательской командой. В российской системе высшего образования «миграция» исследователей и преподавателей между вузами не распространена. <…>

С учетом изложенного, для руководства среднестатистического вуза в среднесрочной перспективе государственное задание на образовательные программы – более надежный и понятный источник средств, гораздо более «простой», чем формирование успешных научных коллективов, которые могут претендовать на получение бюджетных ассигнований на научную деятельность. Как правило, последнее могут себе позволить только ведущие университеты. <…>

Состояние науки в вузах

Если за 10 лет, с 1998 по 2008 г., общее число публикаций всех российских вузов (равно как и всех российских организаций) практически не менялось, то за следующие 10 лет оно возросло в 2,5 раза. При этом с 2015 г. число публикаций сотрудников 15 вузов – участников Проекта «5-100» первой волны, а также МГУ и СПбГУ, т.е. всего 17 вузов страны, составляет около 70% от всех публикаций в системе высшего образования. <…>

С ростом числа публикаций растет и число публикаций в топ-25% журналов (в журналах первого квартиля – Q1). Причем в вузовском сегменте примерно с 2011 г. этот рост идет опережающими темпами, и по группе вузов первой волны «5-100» он особенно заметен. Но все же эта доля и ныне остается достаточно низкой, в том числе на фоне других стран. <…> Количество самых заметных публикаций, входящих в топ-1% по цитируемости, хотя и растет год от года, но совсем невелико (в 2018 г. их было 249 на все российские организации, из них 194 были аффилированы с вузами, что составляло 1,5% и 1,2% от общемирового числа таких публикаций соответственно). Для сравнения, в 2018 г. на долю публикаций топ-1% по цитируемости, подготовленных с участием ученых из США, приходился 41% от общемирового числа таких публикаций, на публикации с участием ученых из Германии – 12%, из Великобритании – 16%, из Китая – 32%.

<…> Каждая вторая статья у вузов «5-100» первой волны выходит с участием коллег, работающих в других странах. Соавторство и его динамика определяются тремя основными факторами. Прежде всего, это участие в больших коллаборациях по проектам mega-science, например, в области физики высоких энергий. <…>

Значимую долю работ в международном соавторстве составляют работы с участием ученых российской диаспоры, ныне работающих за рубежом. В частности, среди руководителей международных лабораторий, открытых в рамках конкурса мегагрантов, почти треть – это обладатели российского гражданства (или двойного гражданства, одно из которых российское). <…>

Что касается научных публикаций в журналах, индексируемых Web of Science, в разрезе укрупненных направлений исследований, то Россия по сравнению с Великобританией, Германией, Китаем и США наиболее конкурентоспособна в естественных науках (сюда входят физика, химия и математика) – 7% от общего числа статей, которые опубликованы в журналах, индексируемых Web of Science, по указанным направлениям исследований учеными из пяти стран в 2018 г. Наименее конкурентоспособными в 2018 г. ученые из России оказались в социальных науках (сюда входят экономика, менеджмент, социология и т.д.) – всего 1% от общего числа статей, которые опубликованы в журналах, индексируемых Web of Science, по этим направлениям исследований учеными из пяти стран.

Насколько заметны публикации с участием российских ученых в глобальном академическом сообществе? По итогам 2018 г. от совокупности высокоцитируемых статей (топ-1% по цитируемости) ученых из Великобритании, Германии, Китая, России и США на долю России в «технических науках» пришлось около 2%; в «социальных науках» – 1,2%, в «медицине и биотехнологиях» – 0,9%, в «естественных науках» – лишь 0,2%. Для сравнения: доля высокоцитируемых работ Китая в «технических науках» составила 52%, США – 29%. В «социальных науках» лидируют США и Великобритания – 49% и 20% соответственно. В «медицине и биотехнологиях» по числу высокоцитируемых статей абсолютным лидером является Китай – 66%, в то время как на долю США приходится 22%. В «естественных науках» на долю США приходится почти половина всех высокоцитируемых публикаций, в то время как на Великобританию – 27%. Эти сравнительные данные показывают значительное отставание России от академических лидеров.