Процветание общества зависит от баланса трех сил – государства, рынков и сообществ. И решение многих социально-экономических проблем мира заключается в укреплении или оздоровлении локальных сообществ, показывает в книге «Третья опора» известный экономист Рагурам Раджан.
  |   Эконс

Для древних людей племя было их государством, рынками и сообществом одновременно. Со временем торговля со все более отдаленными сообществами формировала рынки и позволяла всем специализироваться на том, в чем они были относительно лучше. Государство, объединяя власть и ресурсы многих сообществ в своих пределах, регулировало рынки и обеспечивало соблюдение закона.

Рынки и государство не только отделились от сообщества, но и стали выполнять многие его функции, такие как образование, социальная поддержка, страхование. За медицинской помощью современный человек обращается в больницу, а не к соседям, для строительства дома привлекает специалистов, а не живущих поблизости знакомых. Однако сообщество по-прежнему выполняет ряд важных функций в обществе, привязывая человека к реальным человеческим сетям и давая ему чувство идентичности. Наряду с рынками и государством сообщество – та опора, которая поддерживает современные общества. Третья опора.

Когда какая-либо из трех опор существенно ослабляется или чрезмерно укрепляется, что обычно происходит в результате быстрого технического прогресса или экономических кризисов, баланс нарушается, и обществу необходимо найти новое равновесие. Но если государство и рынок – всегда главные действующие лица в поиске этого равновесия, то роль сообщества в нем обычно игнорируется.

Между тем многие проблемы в политике и экономике во всем мире, включая подъем популистского национализма и радикальных левых движений, – следствие ослабления локальных сообществ. Решения многих проблем также следует искать в оздоровлении дисфункциональных сообществ, а не подавлении рынков, показывает в своей книге «Третья опора: Как рынки и государство пренебрегают сообществом» (The Third Pillar: How Markets and the State Leave the Community Behind) Рагурам Раджан, бывший главный экономист МВФ, бывший глава Резервного банка Индии и один из самых влиятельных мировых экономистов.

Эта книга восстанавливает баланс между государством, рынками и сообществом в экономическом анализе, в котором сообщество обычно отсутствует, и ставит целью помочь восстановить этот баланс на практике. На историческом и современном материале Раджан показывает институциональную роль локальных сообществ. Конкретные «наглядные примеры» их работы – от пригорода Чикаго до этнической группы в Индии, от английских ткачей XVIII века до нынешних иммигрантов – вплетены в повествовании в «крупные планы» технологической эволюции: каждый технологический прорыв нарушал привычный порядок вещей, в итоге приводя к социальным изменениям и, довольно часто, к ослаблению или деградации сообществ. Один из таких переломных моментов, связанных с революцией ИКТ, общество переживает сейчас.

Книга «Третья опора» в переводе на русский язык готовится к выходу в Издательстве Института Гайдара. «Эконс» публикует отрывок из нее, посвященный обзору позитивных и деструктивных ролей локальных сообществ.

Третья опора

Почему важны соседи, если мы можем связаться с людьми по всему миру одним щелчком компьютерной мыши? Какую роль играют ближайшие сообщества в развитой стране с хорошо функционирующим государством и активными рынками? Несмотря на то что государство и рынки взяли на себя многие из ранних функций сообщества, ближайшее сообщество все еще выполняет важные из них. Оно помогает определить, кто мы есть. Оно дает нам чувство возможностей, способность формировать наше собственное будущее перед лицом глобальных сил. Оно также предлагает нам помощь в трудные времена, когда никто другой этого не сделает. Конечно, сообщество также может быть ограниченным, традиционным и сопротивляться изменениям. Успешное современное сообщество поддерживает своих членов, даже будучи более открытым, инклюзивным и динамичным. <…>

Нас формируют те люди, что нас окружают. Радость приятнее делить с друзьями, наши успехи приносят больше удовлетворения, когда получают признание тех, чье мнение нам важно, наши протесты не так одиноки и наше негодование не столь неуверенно, когда их разделяют наши сторонники, наша ненависть еще яростнее, когда ее подстегивают соратники, наши скорби менее обременительны, когда мы переносим их вместе с семьей. Более того, мы оцениваем наши действия, основываясь на том, как они влияют на людей, которые находятся рядом с нами, на тех отпечатках, которые наши действия оставляют в их жизнях. Без таких воздействий мы были бы эфемерными тенями, и мало что свидетельствовало бы о том, что мы вообще существовали. Каждый из нас опирается на множество перекрывающихся сообществ, которые помогают определить, кто мы есть, которые придают нам идентичность сверх того ядра индивидуальности, которое мы считаем уникальным для нас.

Существуют различные сообщества, и одни из них сплоченнее других. Сообществом может быть группа людей, которые связаны друг с другом кровным родством (как семья или клан) или которые обладают текущей или прошлой пространственной близостью (как люди в деревне или уехавшие из деревни). Сообществом могут быть те, кто имеет общее представление о том, как нужно правильно жить (как в религиозной секте), имеет общую профессию (как в киноиндустрии) или часто посещает тот же веб-сайт или чат-группы (как в моей группе выпускников вуза, где у каждого, похоже, свое особое мнение обо всем, которым им абсолютно необходимо поделиться). У каждого из нас есть множественные идентичности, основанные на группах, к которым мы принадлежим.

Благодаря улучшению коммуникаций и снижению транспортных издержек возросло значение более отдаленных сообществ. <…> Тем не менее в силу различных причин мы будем говорить прежде всего о ближайшем сообществе. На протяжении большей части истории, когда расстояния действительно имели значение, это было единственное сообщество, которое оказывало серьезное влияние на жизнь большинства людей. Даже сегодня значительная часть экономической деятельности сосредоточена именно здесь. Для большинства из нас район, в котором мы живем, и наши соседи – это то, с чем мы сталкиваемся каждый день и что привязывает нас к реальному миру. Именно здесь мы проявляем себя как общительные люди, а не как члены клана, единоверцы, профессионалы или бестелесные мнения в интернете. Именно здесь у нас больше шансов убедить других в том, что наша принадлежность к роду человеческому сильнее разделяющих нас этничности, профессии или национального происхождения. Именно здесь мы дискутируем и убеждаем, выбирая должностных лиц и участвуя в управлении местными общественными службами, которые оказывают непосредственное влияние на нашу жизнь. Именно здесь мы собираемся, чтобы дать начало более широким политическим движениям. Как мы увидим позже, здоровое, заинтересованное, непосредственное сообщество способно преодолеть противоречие между унаследованным всеми нами трайбализмом и требованиями большой, разнообразной нации. Поскольку все больше производственных и сервисных рабочих мест автоматизируется, человеческая потребность во взаимоотношениях и социальные потребности соседства вполне могут создать множество рабочих мест в будущем.

В сплоченных сообществах различные трансакции совершаются без использования денег или подлежащих исполнению договоров. В некоторых трансакциях одна сторона может получить всю выгоду. Иногда ожидается, что другая сторона отплатит за услугу, но на самом деле этого может никогда не произойти. В нормальной семье ее члены обычно помогают друг другу без договоров и оплаты. Во многих обществах друзьям все равно, кто оплатит счет за ужин, ведь способность не вести учет этому – признак настоящей дружбы.

Сравним трансакции внутри сообщества с типичными рыночными трансакциями. Я только что купил камеру для велосипедной шины. Я искал ее, подходящего качества по разумной цене через онлайн-платформу, оплатил кредитной картой, и камера была доставлена в заявленные сроки. Несмотря на то что эта сделка заняла мало времени, за ней стоит сложное явное соглашение или договор. Если камера не доставлена или она неисправна, у меня есть договорные средства правовой защиты. Сделка имеет место между независимыми сторонами, и она разовая. Ни продавец, ни я друг друга не знаем. Каждый из нас удовлетворен тем, что мы получили выгоду от этой сделки, даже если мы никогда больше не будем взаимодействовать. Мы не стремимся достичь чего-то еще, поддерживая отношения друг с другом.

Чем более явной и одноразовой является трансакция, чем более независимы и анонимны стороны трансакции и чем больше участников, которые могут заключать сделки друг с другом, тем ближе эта трансакция к идеалу рыночной трансакции. Чем более неявными являются условия сделки, чем больше связаны между собой стороны, которые ее совершают, чем меньше группа, которая потенциально способна осуществлять трансакции, чем менее эквивалентен обмен, чем шире диапазон трансакций и чем чаще трансакции повторяются между одними и теми же сторонами, тем больше трансакции приближаются к отношениям. Чем плотнее сеть отношений, связывающих вместе группу индивидов, тем в большей мере это сообщество. В некотором смысле сообщество и рынок – это два конца континуума.

В своей основополагающей работе «Общность и общество» немецкий социолог XIX века Фердинанд Теннис утверждал, что в сообществе (он использовал для его обозначения слово «общность»), связанном тесными отношениями, индивидуальные интересы подавляются в пользу коллективных интересов, когда эти интересы расходятся. Напротив, в рыночной сделке «никто не станет что-либо предпринимать ради другого, никому не придет в голову позволить или подарить другому что бы то ни было, разве что ради ответного позволения или подарка, который он считает по меньшей мере равным тому, что отдал своего». В этом смысле имеют значение только индивидуальные интересы, и они должны удовлетворяться, трансакция за трансакцией. <…>

Обращающиеся к прошлому, как это происходит во многих произведениях, написанных в стиле фэнтези, часто рисуют идиллический образ сообщества. Как правило, это деревня, в которой простые честные люди заботятся друг о друге, предлагая товары и услуги и не требуя немедленной или эквивалентной компенсации. Деревенское сообщество может быть теплым и поддерживающим. Тем не менее оно также может быть маленьким, закрытым и навязчивым. Мы увидим, как сообщество облегчает экономические и социальные трансакции, но мы также признаем, что сообщество не всегда бывает эффективным, а в некоторых ситуациях может даже наносить вред интересам его членов. Вот почему сообщество лучше всего работает, когда оно сбалансировано с остальными опорами.

Позитивные роли сообщества

Эволюционные психологи утверждают, что мы помогаем нашим родственникам или тем, кто похож на нас, потому что это генетически в нас заложено – в той степени, в какой альтруизм по отношению к родственникам служил генетической характеристикой, которая помогла нам выжить в каменном веке, на который пришлась большая часть нашей эволюции, он смог передаваться по наследству. Точно так же мы могли генетически эволюционировать так, чтобы помогать другим, если они отвечают взаимностью за услугу, и мы запрограммированы испытывать глубокое отвращение к «халявщикам», которые этого не делают. Поскольку эволюция – это медленный процесс, мы полностью адаптированы к вызовам каменного века и продолжаем сохранять такие наклонности, даже если они более не являются критически важными для выживания. Другими словами, мы предрасположены быть общественными существами.

Мы опираемся на эту предрасположенность. Люди всегда объединялись, потому что группа защищается (или атакует) лучше, чем отдельный человек. В современном обществе здоровые сообщества продолжают охранять себя и свое окружение, чтобы обеспечивать безопасность своих членов. Но они делают больше – намного больше, чем это.

Они предлагают своим членам чувство идентичности, чувство места и принадлежности, которые помогают пережить испытания и невзгоды современной жизни. Они делают это с помощью историй, обычаев, ритуалов, взаимоотношений и совместной радости или совместной скорби, поэтому, сталкиваясь с выбором между личными интересами и интересами сообщества или между интересами сообщества и тех, кто ему не принадлежит, его члены склонны отдавать приоритет собственному сообществу. Часто сообщества прививают общие ценности и цели своим членам, а также создают у них ощущение того, что различные действия, полезные сообществу, приносят пользу и им самим.

Сообщество также отслеживает экономические трансакции и неэкономические «услуги» внутри сообщества, и следит за тем, чтобы каждый выполнял свою обещанную долю справедливо, если не сразу, то со временем. Оно содействует тем, кто остается позади, так как его члены помогают нуждающимся. Оно также объединяет возможности всех своих членов и использует их, чтобы повысить коллективное благосостояние. Рассмотрим все эти роли более подробно.

Самосохранение: обучение и социализация молодого поколения

Сообществу необходимо обучать свою молодежь быть продуктивными, чтобы замещать нынешних взрослых членов по мере их старения. Не менее важно, что ценности молодых членов сообщества должны формироваться так, чтобы защищать его благополучие. Большинство сообществ обучают своих детей посредством института ученичества, где их учат навыкам и умениям, а также тому, чтобы усваивать нормы и ценности сообщества. <…>

Сообщество играет очень важную роль в поддержке образования, даже в современных школьных системах. Как подчеркивает чикагский лауреат Нобелевской премии по экономике Джеймс Хекман, отношение ребенка к обучению, а также его будущее здоровье формируются прежде всего в дошкольные годы, когда семья и сообщество имеют гораздо большее значение, чем система формального образования. Более того, даже после того, как дети попадают в формальную школьную систему, сообщество определяет то, используют ли они ее в полной мере. Будут ли детям уделять время, поддерживать их и помогать им с домашними заданиями, зависит от обстановки дома и отношения их друзей к учебе.

Связи между школой и сообществом также важны. Родители будут больше стремиться интересоваться тем, как и чему учат их детей, и поддерживать школы, если они чувствуют, что могут повлиять на работу школ – многие успешные школы опираются на родителей при формировании школьных советов, для укомплектования персоналом и поддержки внешкольных программ, а также для предоставления средств на оборудование, которое не учитывается в обычном бюджете. <…> В равной степени учителя из сообщества могут работать над созданием альтернативной местной социальной поддержки для учащихся, чьи семьи распались. <…>

Сообщество влияет на то, как его члены относятся друг к другу, поощряя взаимную поддержку. Пожилые являются хранилищем знаний и обладают опытом и мудростью, которые могут быть очень важны для понимания того, как следует развиваться сообществу. Тем не менее там, где ценятся репродуктивные способности, или там, где работа требует большой физической силы, пожилые могут оказаться «балластом». Чтобы стимулировать пожилых людей делиться своей мудростью, в то же время защищая их положение в обществе, процесс социализации часто прививает уважение к возрасту. <…> В широком смысле сообщества могут распределять авторитет и власть способами, которые не имеют ничего общего с экономическими возможностями, но помогают объединять сообщество.

Создание обязывающих социальных связей

В сплоченных сообществах редкие трансакции являются явными обменами в целом равными ценностями. Мать нянчит своего ребенка, даже не задумываясь о том, чтобы отправить счет за оказанные услуги, а мы угощаем пришедших на ужин гостей едой и вином, не заботясь о том, когда они ответят взаимностью. По мере ослабления связей в сообществе взаимности ожидают уже больше, но не настолько, чтобы полностью «вернуть» первоначальный жест.

Американский антрополог Лаура Бохеннэн годами работала с народностью тив в Северной Нигерии. Когда она приехала, чтобы изучать сообщество, она была завалена дарами очень бедных жителей деревни – обычный опыт для гостей в традиционных обществах. Не желая выглядеть грубо, она приняла их, но в конечном итоге ее научила надлежащему этикету жена старосты, которая сказала ей «надо перестать бесцельно бродить по сельской местности и начать приглашать людей для возвращения даров», которые она получила. <…>

Дары среди тив, как и в большинстве обществ, служат укреплению социальных связей. То, что дар не возвращается в точной и равной мере, не позволяет обмену подарками стать рыночной сделкой. В самом деле, суть в том, что даритель ничего не требует взамен – социальные связи выстраиваются только тогда, когда даритель, по всей видимости, забывает о подарке, как только он сделан. Тем не менее тот, кто только получает и никогда не дает, быстро подвергается остракизму. <…>

Связи внутри сообщества позволяют ему выступать в качестве поддержки в последней инстанции. Когда все потеряно, мы всегда можем вернуться в нашу семью или деревню, где нам помогут не потому, что мы можем за это заплатить, и не потому, что мы чего-то достигли, а потому, что мы являемся частью этого сообщества. Исследования показывают, что 20% семей в одной кастовой группе в Индии в 1999 году отправляли или получали денежные переводы. Эти переводы составляли от 20 до 40% годового дохода семьи-получателя. Каждая семья-отправитель посылала от 5 до 7% своего годового дохода, и подразумевалось, что некоторые из них объединятся, чтобы помочь семье, у которой неожиданно что-то случилось, например кто-то заболел или кому-то понадобилось устроить свадьбу. Даже при современных источниках социального страхования, таких как пособия по безработице и пенсии, сообщество играет важнейшую роль в заполнении пробелов, оставляемых формальной властью и рыночными системами.

Облегчение трансакций

Сообщества облегчают внутреннюю торговлю, отслеживая поведение и подвергая остракизму неплательщиков, отсекая их от дальнейших трансакций и поддержки сообщества. Некоторые включают в свои нормы дифференцированное отношение к своим и посторонним. Антрополог Дуглас Оливер заметил, что для сиуаи на Соломоновых островах человечество состоит из родственников и чужаков. «Взаимодействие между ними должно осуществляться в духе свободы от коммерциализации». Однако, за редкими исключениями, «люди, живущие далеко друг от друга, – не родственники и могут быть только врагами… С ними взаимодействуют только затем, чтобы купить или продавать – прибегая к бесстыдному торгу и хитростям, чтобы извлечь столько выгод из этих отношений, сколько удастся». При таком подходе только очень уверенный в себе чужак решится торговать с сиуаи, а это означает, что сделок за пределами племени будет мало и они будут происходить редко. Но, возможно, в этом и смысл! Каким бы местническим ни казался такой подход, он укрепляет сообщество, стимулируя торговлю внутри него и не давая своим членам сбиться с пути во внешнем мире.

Поощрение услуг и разрешение конфликтов

Связи между членами сообщества, вне всяких сомнений, сильнее, если они растут вместе, проходят общие процессы социализации и обряды перехода и разделяют общие ценности и традиции. Тем не менее связи могут также налаживаться между членами сообщества в более современной обстановке, где они оказываются вместе только в зрелом возрасте. Несмотря на доступ к современной правовой системе, соседи могут полагаться на нормы сообщества для разрешения потенциального конфликта, потому что это дешевле.

Роберт Элликсон, правовед из Йельского университета, изучал владельцев ранчо в округе Шаста в Северной Калифорнии и обнаружил, что их сообщество разработало множество неписаных норм для борьбы с различными разногласиями. Например, скот с одного ранчо может вторгнуться на землю другого хозяина. Если этот ранчер обнаружит животное, носящее чужое клеймо, он сообщит об этом его владельцу. Однако владельцу может потребоваться несколько недель, чтобы забрать свое животное в ходе коллективного сгона скота – отправляться за каждым отбившимся животным слишком дорого. В то же время хозяин ранчо будет нести расходы в сотни долларов за кормление вторгшегося скота. Тем не менее обычно он не требует с владельца этого скота денег за это.

Элликсон полагает, что это связано с тем, что в малонаселенных сельских районах округа соседи ожидают взаимодействия друг с другом во многих ситуациях, например при ремонте ограждений, организации водоснабжения и укомплектовании добровольной пожарной дружины, и эти взаимодействия будут распространяться далеко в будущее. <…> Следовательно, большинство жителей ожидают, что взаимные услуги в конечном итоге сбалансируются – недостача в плане вторжения скота будет компенсирована излишком в плане ремонта заборов.

Счета не обязательно должны балансироваться с течением времени. Когда трансферт необходим для выравнивания несбалансированных счетов, соседи в округе Шаста предпочитают использовать платежи в натуральной форме, а не деньги <…>  Смысл в том, что соседи предпочитают поддерживать продолжающиеся отношения сотрудничества, а не обрывать их «холодными наличными», которые могут свидетельствовать о дистанции в отношениях и отравлять атмосферу. Именно эта сеть кредитных и дебетовых счетов у владельцев ранчо округа Шаста, которые сводятся при помощи услуг, а не денег, так что никто точно не знает, каков баланс, по-видимому, сплачивает сообщество.

В каждом таком сообществе будут потенциальные нарушители, которые с радостью будут брать, но не станут ничего отдавать. Элликсон описывает растущий набор взысканий для неплательщиков, начиная с неблагоприятных для них сплетен в пределах близкого сообщества. Одной запятнанной репутации достаточно, чтобы остановить поток любезностей, поэтому большинство владельцев ранчо очень заботится не только о соблюдении норм, но и о том, чтобы другие видели, как они эти нормы соблюдают. Если нарушитель действительно не заботится о своем добром имени, потерпевшие владельцы ранчо могут предпринять более жесткие меры, например, убить вторгшихся животных, предварительно надлежащим образом предупредив владельца, или сообщить о нем властям округа. Хотя споры разрешаются в рамках закона, средства правовой защиты используются редко, и даже тогда, как правило, против посторонних. Как сказал один ранчер: «Хороший сосед никогда не подает в суд». В широком смысле, как мы увидим, вмешательство государства может принижать сообщества, и неудивительно, что округ Шаста старается не полагаться на государство.

Ценность сообщества

Легко понять, почему сообщество так привлекательно. Помимо того что оно дает нам чувство идентичности, сообщество позволяет проводить более широкий спектр трансакций, чем было бы возможно, если бы все было по договору и строго следовало закону. Информация о том, кто что делает для сообщества, остается в нем видимой и не растворяется на анонимном рынке. Это приводит к большей гордости, сопричастности и ответственности. Сообщество объединяется для того, чтобы воспитывать своих детей и поддерживать своих слабых, пожилых и несчастных. Из-за своей близости и масштаба получаемой информации сообщество может адаптировать помощь к конкретным потребностям ситуации. Оно также распознает «халявщиков» гораздо лучше, чем любая отдаленная власть, и может закрыть им доступ к благам. В результате при любом количестве доступных ресурсов оно может предложить намного более высокий уровень благ для действительно нуждающихся. Поэтому сообщества помогают человеку, не давая ему неуправляемо дрейфовать – необученным, не получающим помощи, неприкаянным – по океану жизни.

Исследования таких экономистов-теоретиков, как Оливер Харт, который получил Нобелевскую премию по экономике в 2016 году, предлагают соответствующее объяснение экономической ценности сообществ. Реальный мир страдает от проблемы неполных контрактов. Мы не можем полностью предвидеть, что произойдет в будущем, и даже если мы сможем, у нас нет возможности доказать, кто, что и когда сделал, к удовлетворению суда. Таким образом, мы не можем составить полный перечень контрактов, которые были бы необходимы для решения всех проблем, которые могут возникнуть в реальной жизни. Например, для решения проблемы отбившегося крупного рогатого скота с помощью явных контрактов каждый ранчер должен был бы заключить контракт с каждым другим владельцем ранчо о том, что следует делать, если его скот отобьется, а также о необходимых платежах за оказанные услуги. В отсутствие возможности проверить, когда скот убежал с ранчо или как с ним обращался ранчер, который его обнаружил, судебным искам не было бы конца. Система неявной ответственности и обеспечительных мер, существующая в сообществе, может быть гораздо более эффективной для защиты скота и минимизации трансакционных издержек, чем использование явных контрактов и правовой системы. Таким образом, сообщества могут быть чем-то бо́льшим, чем сумма индивидов, которые их составляют.

Наконец, важной современной функцией сообществ является предоставление человеку в больших странах некоторого политического влияния на то, как им управляют, и, таким образом, чувства контроля над своей жизнью, а также чувства общественной ответственности. Хорошо организованные страны децентрализуют многие решения, передавая их органам местного самоуправления. В той степени, в которой людям легче организовывать коллективные политические действия в сообществе, это дает им возможность влиять на проблемы, встающие в общенациональном масштабе. Сообщество тогда умножает силу индивида. Позднее мы еще вернемся к политической роли сообщества.

Дисфункциональные сообщества

Мы увидели, что делают сообщества, которые работают. Теперь рассмотрим классическую картину сообщества, которое не работает, и того, что оно не делает. Дисфункциональные сообщества в развитых странах могут быть практически зонами боевых действий с широко распространенной наркоманией, преступностью, плохими школами и разрушенными семьями. Кто будет ожидать значительного участия в жизни общества, если опасно даже выходить из дома? <…> Тем не менее неблагополучные сообщества присутствуют даже во вполне безопасных районах по всему миру.

В середине 1950-х годов социальный антрополог Эдвард Бэнфилд провел почти год, изучая бедный городок в Южной Италии, которому он дал вымышленное имя Монтеграно. Степень неразвитости этого поселения можно оценить уже по одному тому обстоятельству, что многие жители были неграмотны и не имели туалетов с проточной водой. Деревня оставалась слаборазвитой даже тогда, когда Италия переживала чудесную экономическую трансформацию, отчасти, как утверждает Бэнфилд, из-за «неспособности ее жителей объединить усилия ради общего блага». Любой, кто побывал в неблагополучных сообществах по всему миру, распознает черты Монтеграно в этих сообществах.

Основным занятием в Монтеграно было сельское хозяйство, но, когда невозделанных земель было мало, а сами земельные участки были небольшими, крестьянские семьи едва ли могли процветать, занимаясь сельским хозяйством. Тем не менее основной путь вертикальной мобильности для детей, образование, был в значительной степени заблокирован. В селе можно было учиться только до пятого класса, школы были плохо оборудованы, учителям плохо платили, а посещаемость, как учениками, так и учителями, была нерегулярной. <…>

Инженер из Северной Италии, который был шокирован отсутствием профессионализма среди учителей в Монтеграно, возможно, лучше всего зафиксировал, что было не так: он отметил, что во время летних каникул учитель из более процветающей Северной Италии мог проводить неформальные занятия, брать детей на прогулки по сельской местности, рассказывать что-то о природе или даже отправляться с ними на пикники. Учителя в Монтеграно, напротив, проводили лето, «околачиваясь без дела на главной площади», и не разговаривали со своими учениками, когда видели их. Учителям просто было все равно, научатся ли их ученики чему-либо или нет.

Апатия была очевидна и в другом. В селе не было организованных добровольных благотворительных организаций. В ветхом женском монастыре неподалеку от деревни был приют для маленьких девочек, но, несмотря на то что в приюте находились девочки из местных семей, «ни один из множества полубезработных каменщиков ни дня не уделил его восстановлению». Дети жили впроголодь, но «ни один из крестьян или землевладельцев ни разу не пожертвовал им поросенка».

Ближайшая больница находилась в пяти часах езды на машине, и немногие жители деревни могли позволить себе поездку. Не было организованных усилий для того, чтобы добиться устройства больницы поблизости. <…> Временные меры по улучшению доступа к образованию и медицинскому обслуживанию, такие как изменение расписания автобуса для перевозки деревенских детей в школы в других местах или финансирование машины скорой помощи для доставки в неотложных случаях заболевших в больницу, просто не рассматривались.

Работающее сообщество потребовало бы от местных властей улучшения общественных служб, а если бы к ним не прислушались, то волонтеры решили бы эту задачу своими силами. Хотя у Монтеграно был избранный мэр и совет, без одобрения префекта, чиновника из Потенцы, ближайшего крупного города, нельзя было «купить даже пепельницу в мэрию». Точно так же директор школы напрямую подчинялся Потенце, общественные работы не входили в сферу компетенции местного самоуправления, а полиция находилась в подчинении Министерства юстиции в Риме. Слишком мало важных решений принималось на месте, это та проблема, которую мы обсудим позже в книге, но при всем этом сельские жители даже не пытались влиять на них.

Проблема в Монтеграно, как утверждает Бэнфилд, заключалась в крайнем недоверии между сельскими жителями, их беспокойстве по поводу утраты относительного социального положения, если бы они помогли кому-то еще улучшить свою участь, и их разъедающей зависти к тем, кто преуспел. При таком отношении любой, кто предпринимал вдохновляемое общественной сознательностью действие, чувствовал, что он понес полные издержки действия, что он, вероятно, сможет воспользоваться лишь небольшой частью общественных выгод и не получит никакого признания от других, которые будут пользоваться результатами его труда. <…>

Существует множество причин, по которым такие установки существуют в сообществах. Когда экономические возможности очень ограничены, экономическая деятельность может рассматриваться как игра с нулевой суммой – если вы оказываетесь в выигрыше, это значит, что я оказался в проигрыше. Проблема усугубляется тогда, когда семьи подвергаются риску ухудшения социального статуса, от едва самодостаточного, но все еще достойного уважения до «плачевного», когда зависят от других для снискания средств к существованию. При небольших сбережениях и скудном имуществе многих крестьян от голодной зимы отделял один лишь град или случившаяся некстати смерть одной свиньи. <…> Из-за сложной экономической ситуации сельские жители уделяли основное внимание обеспечению своих ближайших родственников, а не поддержанию более широкого гражданского духа.

Эта внутренняя фокусировка на самом деле может нанести общественный вред. Примеры того, что Бэнфилд называет «аморальным фамилизмом», часто встречаются во многих развивающихся странах, где люди держат свои дома безупречно чистыми, но бесцеремонно выбрасывают мусор, собранный внутри, на улицу. В конечном итоге саморазрушительные последствия наличия нечистых и негигиеничных общественных пространств, окружающих чистые дома, могут быть объяснены только крайней общественной апатией, фундаментальной характеристикой дисфункциональных сообществ.

Государство, которое само было апатичным, далеким и нефункциональным, тоже ослабляло инициативу в Монтеграно. Слабая надежда, что правительство выкопает уборную, заасфальтирует дорогу или дисциплинирует школьных учителей, способна была помешать местному населению своими силами сделать это. В городах приграничной зоны в Соединенных Штатах сообщество строило амбар или прокладывало дорогу само, зная, что никто другой этого не сделает. В неблагополучных сообществах, где власть ближе, неуместное ожидание, что призрак неэффективной власти в конечном итоге появится и выполнит эту работу, вытесняет ту немногую частную инициативу, которая имеется.

Когда сообщества работают, а когда нет

Сообщества могут быть хрупкими, даже не становясь дисфункциональными. Как правило, они работают лучше всего, когда они малы и имеют мало конкурентов. Отношения сообщества выстраиваются тогда, когда у участников ограниченный выбор, как в определенный момент времени, так и в течение длительного времени. Отношения и, следовательно, сообщества становятся более хрупкими, когда выбор расширяется, например когда сообщества растут или когда внешний рынок начинает предлагать больше возможностей членам сообщества. Сообщества также могут влиять на решения людей, ослабляя стимулы к тому, чтобы они переезжали, менялись или приспосабливались. Хотя это может быть правильным индивидуальным выбором, когда такой выбор совершают многие его члены, это может ослаблять сообщество.

Митчелл Питерсен, исследователь из Северо-Западного университета, и я попытались разобраться, как большая доступность потенциальных финансовых партнеров влияет на прочность отношений. Мы изучали отношения между малыми фирмами и их банками. Малым фирмам, как правило, трудно получить финансирование, а молодым малым фирмам – трудно вдвойне. Большинство экономических теорий предполагает, что там, где конкуренция между банками острее, молодым малым фирмам будет проще.

Как ни странно, мы этого не увидели. Наоборот, оказалось, что в регионах Соединенных Штатов, обслуживаемых меньшим количеством банков, и, следовательно, с менее конкурентным банковским рынком, молодые малые фирмы получают больше банковских кредитов и по более низким процентным ставкам, чем такие же небольшие молодые фирмы в районах с гораздо большим количеством банков. Важно отметить, что они также, по-видимому, отплачивают за такую помощь. По мере взросления молодых фирм процентная ставка, которую они платили по своим заимствованиям, росла быстрее в регионах с небольшим количеством банков, причем окрепшие фирмы платили в таких регионах больше, чем в регионах с более острой конкуренцией между банками.

Почему банки были более склонны помогать молодым фирмам там, где у компаний было меньше выбора банковских партнеров? По-видимому, ответ заключается в том, что они знали, что могут построить более прочные отношения. Как и в отношениях с сообществом, описанных выше, банковские отношения основаны на том, чтобы отдавать и получать в течение длительного времени. Кредитование неопытных молодых фирм обходится дорого, потому что даже небольшой кредит требует от банкира изрядного количества должной осмотрительности, а размер кредита не позволяет банку быстро окупить вложенные усилия. Более того, многие малые фирмы терпят неудачу, что еще больше увеличивает издержки банка, поскольку такие кредиты необходимо списывать. Банк, таким образом, решает связаться с неопробованной молодой фирмой, только если он достаточно уверен, что фирма выживет, вырастет и обеспечит ему более прибыльный бизнес в будущем.

Там, где много банков, успешная фирма всегда может отказаться от своего неявного обещания банку, который помог ей на раннем этапе, начав работать с другим банком на более выгодных условиях. Однако там, где банков мало, успешная фирма, скорее всего, останется у своего первоначального банкира из-за отсутствия выбора и, став прибыльным бизнесом, компенсирует банку тот риск, на который он пошел, когда фирма была молодой. Банк в такой местности, будучи более уверенным в (вынужденной) долговечности отношений, будет тогда более склонен поддерживать молодые фирмы.

Таким образом, отношения, по-видимому, являются более прочными, когда у членов сообщества меньше альтернатив, поскольку это дает членам уверенность в том, что они будут держаться друг за друга. Интересно, что сообщества в рамках более крупной экономики, которые частично подвергаются остракизму со стороны других, могут процветать, потому что их члены выстраивают более прочные связи внутри сообщества. Например, непропорционально большое количество предпринимателей во время промышленной революции в Англии были религиозными нонконформистами, которым не разрешалось занимать военные или гражданские должности и поступать в Оксфордский или Кембриджский университеты. Положительная сторона, возможно, заключалась в том, что, ввиду их исключения из более широкого сообщества, нонконформисты больше доверяли друг другу в деловых отношениях, причем браки в конечном итоге укрепляли связи сообщества, обеспечивавшие первоначальное финансирование бизнеса и деловых партнеров. Мало того что предпринимательство было одной из немногих привлекательных карьерных возможностей, которые не были закрыты для способной квакерской молодежи, многие начинающие предприниматели получали помощь от других членов сообщества, когда начинали свое дело.

В целом в небольшом сообществе я не только уверен, что те, кому я помогаю, останутся преданными мне, но я также знаю, что, если я не помогу кому-то, кто находится в тяжелой ситуации, мое сообщество станет меньше, а от этого будет хуже уже мне. Поэтому в небольшом сообществе каждый заинтересован в благополучии всех остальных. По мере роста сообщества мы становимся избалованы выбором, что может повредить сообществу.

Отношения также работают лучше, если партнеры взаимодействуют по нескольким направлениям – если сосед не только является источником дополнительного садового инструмента, но и помогает при рождении ребенка, у нас, вероятно, будут более крепкие связи. Но тогда у сообщества не должно быть специалистов, иначе большинство из нас предпочли бы, чтобы родовспоможение осуществлялось профессиональной акушеркой или гинекологом. Нет смысла специализироваться на акушерстве, если придется обслуживать сообщество с горсткой женщин детородного возраста, но смысл есть, когда их сотни. Согласно знаменитому высказыванию Адама Смита, «разделение труда ограничивается размерами рынка». По мере того как сообщество растет, мы можем позвонить профессиональной акушерке, когда рождается ребенок, и пожарным, когда кот не может слезть с дерева, а не обращаемся за помощью к нашему соседу. Члены сообщества имеют больше выбора, и качество товаров и услуг, к которым у них есть доступ, увеличивается, но широта взаимодействия между членами сужается. Это социальное дистанцирование или отчуждение вновь ослабляет отношения и снижает ценность сообщества.

Члены могут попытаться сохранить чувство сообщества, когда оно начинает расти и становиться все более анонимным, призывая всех учитывать пользу сообщества при принятии решения о том, где именно совершать трансакции – внутри сообщества или на более широком рынке. Тогда они сталкиваются с проблемой безбилетника. Нам всем может быть полезно иметь местный книжный магазин, где мы можем просматривать книги перед покупкой и встречаться за чашечкой кофе, или на книжных мероприятиях. Вполне возможно, что связанные с этим преимущества строительства сообщества с помощью покупок в местном книжном магазине перевешивают соображения выгоды при покупке книг в интернете. Однако если все остальные покупают книги в местном книжном магазине, то ему ничего не угрожает, а я могу покупать книги в интернете по более выгодным ценам. Анонимность большого сообщества усложнит отслеживание индивидуальных трансакций. Когда каждый действует рациональным и своекорыстным образом, находящийся по соседству книжный магазин закрывается, и от этого все остаются в проигрыше.

Слишком мало стимулов меняться

Мы только что видели, что своекорыстные люди не учитывают вред, причиняемый здоровью сообщества, когда совершают трансакции за его пределами. Не менее проблематичным является тот случай, когда они слишком полагаются на поддержку сообщества при принятии индивидуальных решений, и не покидают его, когда это давно уже более разумно сделать. Это может быть нужно, когда важному источнику средств к существованию в сообществе угрожают технологические изменения или торговля. Хорошо задокументированная трагедия промышленной революции в Англии – судьба ткачей, работавших на ручных ткацких станках.

Механизация прядения к концу XVIII века означала гораздо большую доступность пряжи для ткачества. Механические ткацкие станки вводились очень медленно, поэтому был большой спрос на тех, кто умел работать на ручных ткацких станках, чтобы производить ткань из имевшейся теперь в изобилии пряжи. К несчастью, невидимая рука уже начертала грозное предзнаменование: этот труд также будет механизирован. <…> Тем не менее, даже несмотря на снижение заработной платы в ткацком производстве вследствие того, что механизация и поступление новых работников создали избыток рабочей силы, число тех, кто готов был работать на ручном станке, продолжало расти. В конце концов многие оказались безработными и нищими. Почему так много рабочих продолжало оставаться или приходило в отрасль, которая явно была обречена?

Мы снова увидим такое поведение в современных Соединенных Штатах. Его нельзя объяснить, не обратившись к сообществу. Заниматься ручным ткачеством значило продолжать традиционное семейное занятие, оставаться дома в деревне, рядом с семьей и сообществом и пользоваться всеми благами поддержки сообщества. Смена работы означала переезд в грязную трущобу в городе и работу на жаркой, шумной фабрике. Для отдельной семьи, которая решалась на переезд, это также означало отказ от поддержки, которую могло предложить сообщество. Вариант остаться, даже если вероятность потери работы была высокой, был не таким уж плохим, если можно было рассчитывать на поддержку со стороны сообщества.

Однако, когда вся ручная ткацкая промышленность рухнула, сообщества ткачей серьезно ослабли и не могли оказывать поддержку, которой от них ожидали. Обнищавшие безработные ткачи вынуждены были обратиться к правительству с просьбой о государственной поддержке, которая так и не была оказана <…>. Хотя было бы несправедливо возлагать всю тяжесть этой трагедии на сообщество, разумно сделать вывод, что наличие сообщества может деформировать решения входящих в него индивидов. Когда развитие торговли и технологий оказывает влияние на многих членов сообщества, их неоптимальные индивидуальные решения могут в конечном итоге погубить сообщество.

Издержки изолированных сообществ

Со временем сообщества поняли, какую угрозу может представлять свободный и неограниченный выбор для их выживания. <…> Некоторые из их действий, возможно, сделали сообщества намного менее полезным средством для достижения социального благополучия.

Возьмем, к примеру, проблему избыточного внешнего выбора, рассмотренную нами ранее. Очевидно, что сообщества могут запрещать или ограничивать контакты между своими членами и внешним миром, особенно если такие контакты могут привнести новые и неудобные идеи или сделать членов более экономически независимыми от сообщества. Как мы увидим в следующей главе, феодализм был примером принудительного сообщества и существовал длительное время благодаря жестким ограничениям на то, что могли делать люди.

Такие ограничения вводятся не только для защиты сообщества, они также защищают положение тех, кто занимает в сообществе влиятельное положение, и препятствуют желательным изменениям. Эллен Бэрри, журналистка из New York Times, исследовала тяготы группы женщин из сообщества натов в Мератхе, в нескольких милях от Нью-Дели. В течение свадебного сезона мужчины сообщества работали музыкантами в свадебных оркестрах, но традиционным несезонным занятием для сообщества было попрошайничество. Когда Индия начала в больших количествах экспортировать мясо буйвола, некоторые женщины начали работать на близлежащем мясоперерабатывающем заводе и получали значительно больше, чем их мужья. Поскольку женщины вносили свой вклад в семейные финансы и ослабляли мертвую хватку ростовщиков, мужчины – старейшины касты, часть из которых не по случайному совпадению были ростовщиками, нанесли ответный удар. Они постановили, что женщины должны прекратить работу, под предлогом того, что так они не будут подвергаться сексуальным домогательствам со стороны посторонних мужчин.

Настоящей причиной, по предположению Бэрри, было то, что заработки женщин начали подрывать существующий порядок. Когда некоторые женщины отказались подчиняться распоряжению, они подверглись остракизму со стороны сообщества. Конечно, когда члены сообщества хотят вырваться на свободу, остракизм может иметь лишь небольшой карательный эффект, поэтому за ним последовало насилие. Тогда женщины обратились в полицию и суды за защитой и обеспечением конституционного права на труд. В старой Индии не было бы ни возможности трудоустройства, ни правовой системы, которая могла бы помочь им. Рынки и государство действительно открывают сообщество, ограничивая возможности угнетения. <…>

Сообщества могут также пытаться достичь сплоченности, делая чрезмерный упор на традиции как источник силы сообщества. Из-за этого его члены могут начать с подозрением относиться к возможностям выбора, предоставляемым современным миром, и оказаться таким образом в ловушке прошлого. Это представляет собой особую проблему, если речь идет о науке. Историк экономики Джоэль Мокир утверждает, что одним из главных стимулов научных открытий в XVII веке было осознание того, что научные наблюдения Аристотеля часто оказывались ошибочными. Научный прогресс подпитывался также сознанием того, что современные ученые, такие как Галилей, Ньютон и Лейбниц, расширили границы знания далеко за пределы содержания древних текстов и что в классике не было ничего экстраординарного или вечного. Это побудило ученых бросить вызов старым знаниям в каждой области, отказавшись от своего раннего конформизма. Напротив, центры исламской учености, возможно, ради поддержания общности и, следовательно, сплоченности исторически исламской мысли в быстро растущем и разрозненном сообществе обратили свои взгляды назад. Исламские ученые, чьи предшественники сохраняли и развивали научные знания во время «темных веков» в Европе, начали изучать старые исламские тексты, пытаясь отыскать в них вечные истины, и начиная с XIII столетия мало способствовали прогрессу науки.