Энергетика и борьба с изменением климата: кризис и перспективы
В 2020 г. Европейский союз импортировал 58% потребляемой им электроэнергии, более 24% при этом приходилось на импорт энергоносителей из России. Теперь Евросоюз планирует сделать свою экономику независимой от российского сырья, а Международное энергетическое агентство советует для достижения этой цели среди прочего продлить работу АЭС и ускорить развертывание проектов солнечной и ветровой энергетики.
В какой перспективе возможно обеспечить замену импорту энергоносителей из России, какие виды производства энергии получат толчок к развитию и как украинский конфликт повлиял на перспективы борьбы с изменениями климата, обсудили на семинаре Исследовательского института экономики, торговли и промышленности (RIETI) профессор экономической политики Оксфордского университета Дитер Хельм и Дзюн Арима, профессор Высшей школы государственной политики Токийского университета (см. врез). «Эконс» публикует выдержки из выступлений.
Дитер Хельм, профессор экономической политики Оксфордского университета:
– Рост цен на сырье начался еще до украинского кризиса и коснулся в том числе сельскохозяйственных рынков, никеля, алюминия, стали. Эта «сырьевая» инфляция – результат действия двух факторов. Первый – восстановление после пандемии в условиях нарушенных цепочек поставок и предпринятых компаниями усилий по сокращению издержек: спрос резко вырос, предложение ему не соответствует – цены растут. Второй фактор – продвигаемые в рамках программ по защите окружающей среды попытки постепенно сместить фокус инвестиций с производства ископаемого топлива на возобновляемые источники энергии, в силу чего нефтегазовые компании в последние годы сокращали свои инвестиции. Росту цен также способствует беспрецедентное фискальное и монетарное смягчение: например, в Великобритании ставка центробанка составляет 0,75%, ожидаемая инфляция – около 8%, то есть реальная ставка составляет минус 7%. Это беспрецедентное монетарное стимулирование, плюс в большинстве развитых стран еще не свернули программы выкупа активов.
Конфликт начался в феврале – поздней зимой, тем самым он не сможет оказать максимального эффекта на рынки нефти и газа в Северном полушарии. Но вопрос не только в том, что произойдет в ближайшие месяцы, а в том, как будет развиваться ситуация через 1–5 лет.
Россия – относительно маленькая экономика, которая зависит от экспорта нефти и газа. Сейчас цены на них выросли, и для российской экономики это удача, но она может и не сохраниться в будущем. Следствие зависимости от экспорта нефти и газа – необходимость их продавать, страна не может просто «отключить» этот экспорт. Очевидная «торговая точка» – Китай, и Россия может в итоге оказаться по отношению к нему энергетическим «вассальным государством»: Китаю нужны ресурсы (древесина, железная руда, уголь, нефть, газ), и в будущем Россия будет продавать ему все большие их объемы – тогда есть шанс узнать, что в геополитическом смысле означает экономическая зависимость.
В Европе от российского экспорта наиболее зависима Германия, и отношениям, в которых Германия импортирует у России ресурсы и поставляет ей оборудование и промышленные товары, уже лет 100–150. Но из-за украинского конфликта в Германии начались наиболее значимые с 1948 г. изменения внешней и энергетической политики: 2% ВВП было решено направить на оборону, в какой-то момент звучали идеи о сохранении работы АЭС (в Германии АЭС должны быть закрыты к концу 2022 г., пока решение о продлении работы АЭС приняла Бельгия. – Прим. «Эконс»). Германия планирует построить новые мощности по работе с СПГ (заявлено, что первый терминал будет готов в течение двух лет. – Прим. «Эконс»), причем приспособленные к использованию водорода. То есть более долгосрочный эффект в том, что водородная энергетика получит серьезный импульс к развитию.
В краткосрочном периоде с точки зрения изменения климата эффекты крайне отрицательные: понадобится переключение с газа на уголь, прирост сжигания угля уже произошел в Китае. Мир очень далек от серьезного решения проблемы изменения климата, 80% мировой энергии вырабатывается с использованием угля, нефти и газа, лишь 1,5% – возобновляемая энергетика (остальное обеспечивается АЭС и ГЭС). Возобновляемая энергетика характеризуется низкой плотностью и прерывистостью, и для того, чтобы создавать для нее резервные мощности, необходим газ. Например, Великобритания практически не импортирует газ из России, но текущий цикл роста сырьевых цен ударил по Великобритании очень сильно в том числе потому, что газ ей необходим для поддержки альтернативной энергетики. Поэтому с точки зрения снижения выбросов сработать может скорее атомная энергетика. Франция получает 70–80% электроэнергии с АЭС – и правительство смогло ограничить рост цен для потребителей в пределах 4%, вот пример той «страховки», которую можно обеспечить таким способом.
Из-за текущих событий некий толчок для атомной, ветровой электроэнергетики произойдет, но в общем и целом, если мы продолжим добавлять к концентрации СО2 две части на миллион в год, как делали последние 30 лет, и даже в прошлом году, несмотря на локдауны, никакие COP 25 или COP 26 (конференции ООН по изменению климата, 26-я прошла в ноябре 2021 г. – Прим. «Эконс») не приблизят нас к тому, чтобы остановить изменение климата. Из-за этого я скептически смотрю на эти конференции: возьмите любую из них, поменяйте дату, поменяйте имя действующего президента США – результат будет один и тот же. В среднесрочной перспективе большая история – то, что из-за текущих событий происходит с переоценкой атомной энергетики и водородной, а также с технологиями улавливания и хранения водорода (CCU).
Нельзя формировать энергетическую политику в предположении, что известны будущие цены электроэнергии. В прошлом было немало примеров, особенно в 1970-х гг., когда краткосрочные энергетические кризисы привели к принятию решений, через 4–5 лет показавших себя непродуманными. Когда цены на нефть и газ идут вверх, люди начинают верить, что такая динамика будет продолжаться вечно, но в 1980-х гг. цены на нефть резко упали по сравнению с пиком 1979 г. – а страны Европы унаследовали политику, сформированную в предположении, что они продолжат расти.
В Великобритании предлагают строить новые АЭС, чтобы избежать высоких и волатильных цен на газ, но такие электростанции можно построить в лучшем случае к 2035 г. – можно ли утверждать, что к этому моменту цены будут высокими и волатильными? Если смотреть на десятилетие вперед, то мы говорим о мире, в котором множество запасов нефти и угля. При этом издержки производства даже сланцевых нефти и газа в США начали снижаться, на Ближнем Востоке предельные издержки добычи нефти – $2–5 за баррель, в то время как в России эта цифра – около $20. Понадобится время, чтобы предложение среагировало на спрос, но многие страны теперь начнут разрабатывать свои нефтяные ресурсы: Уганда, Мозамбик, Ангола. То есть вопрос в том, чтобы сейчас пройти через этот цикл повышения цен; при этом высокая цена сама по себе – как рыночный механизм – приводит к сжатию спроса.
Цена ископаемого топлива со временем вернется к тому тренду, которому следовала годами, – постепенному снижению реальной стоимости, связанному с постепенным падением реальных издержек производства. Более того, если Россия вновь вернется на рынок, это может дополнительно повлиять на снижение цен на нефть и газ.
Дзюн Арима, профессор Высшей школы государственной политики Токийского университета:
– Мы, безусловно, увидим замедление перехода к экологически чистой энергетике. В последние 10–15 лет в этой области основной упор делался именно на борьбу с изменением климата, а энергетическая безопасность (то есть обеспечение достаточного предложения электроэнергии) воспринималась как само собой разумеющаяся. Из-за текущего конфликта энергобезопасность вновь вернется в список приоритетов для многих стран.
Заместить российскую нефть и газ можно дополнительным предложением из США и Катара, но этого будет недостаточно. Высокие цены на газ создадут стимул наращивать использование угля для поддержания предложения и цен на электроэнергию в Германии, Польше и других странах Восточной Европы. Эффект также будет острым в азиатских странах, которые все еще активно используют уголь, при этом высокие цены на газ дестимулируют переход с угольной генерации на газовую, а газ азиатскими странами рассматривался как раз как легкий путь к более низким выбросам.
Еще до украинского конфликта в развивающихся странах борьба с изменением климата воспринималась как менее приоритетная задача по сравнению с развитыми странами: по данным глобального опроса ООН «My World 2030», в Швеции этот вопрос – основной среди всех целей по устойчивому развитию, в Китае он стоит на 15-м месте из 17. А финансовые трансферты (от развитых стран развивающимся), которые обсуждались на COP 26, окажутся гораздо ниже заявленных из-за роста расходов на оборону в развитых экономиках. Полагаю, COP 27 в Египте окажется весьма ожесточенной.
Активисты призывают как можно скорее отказаться от горючего топлива и атомной энергетики, но, как показывает пример Германии, для некоторых стран это равноценно суициду. Для Японии самый доступный способ обеспечить энергобезопасность и снизить выбросы одновременно – повторный запуск существующих АЭС. Япония также будет продвигать альтернативную энергетику, но необходимо с осторожностью отнестись к высокой зависимости от китайских товаров и стратегических минералов, необходимых для производства этих видов энергии. Китай получит дешевые нефть и газ из России и при этом будет экспортировать в развитые страны солнечные батареи, фотогальванические элементы, а в развивающиеся – угольные электростанции. Ускоренный переход развитых стран на возобновляемые источники энергии станет «зерном для китайской мельницы».
В долгосрочной перспективе мы должны стремиться к декарбонизации, ускорить развитие инновационных технологий, прежде всего улавливания, использования и хранения углерода, а также водородной энергетики. Но, думаю, надо признать, что сокращение глобальных выбросов на 45% к 2030 году, заявленное на COP 26 в Глазго, сейчас несбыточная мечта.
