Глобализация нового типа

На то, что происходит с глобализацией после торговых войн между США и Китаем, растущего геополитического противостояния, двух лет пандемии и начала военного конфликта на Украине, существуют противоположные точки зрения, которые можно суммировать в мнениях двух известнейших представителей инвестиционного мира.

Речь идет о конце глобализации, написал в конце марта в своем ежегодном письме пайщикам фондов BlackRock гендиректор этой крупнейшей управляющей компании мира Ларри Финк: изоляция России от рынков капитала, разрыв экономических связей заставит многие правительства и компании переоценить свою зависимость от других стран и проводить локализацию производств. Ожидать «конца глобализации» – ошибка: даже если страны попытаются стать самостоятельными, они все равно будут вынуждены сотрудничать друг с другом, возразил Финку ветеран инвестиционной отрасли с почти полувековым стажем Марк Мобиус из Mobius Capital Partners.

Слова Финка частично отражают позицию тех, кто говорит о возможном откате в сфере международной торговли. Первая масштабная волна глобализации, вызванная промышленной революцией и проходившая при существовании золотого стандарта, оборвалась с началом Первой мировой войны. На уровень 1914 г. международная торговля (выраженная как сумма экспорта и импорта в процентах ВВП) вернулась только в 1970-е гг.

Затем рост торговли застопорился после мирового финансового кризиса 2008 г., и ситуация усугубилась во время пандемии.

Но застопорился рост торговли только по отношению к ВВП: если до финансового кризиса темпы ее роста примерно вдвое превышали темпы роста глобальной экономики, то после него они более-менее сравнялись.

Сама же торговая активность в начале 2022 г. достигла рекорда, превысив максимум допандемического 2019 г. (см. график ниже), несмотря на все разрывы в цепочках поставок последних лет. Для крупнейшего в США порта Лос-Анджелеса февраль стал самым загруженным месяцем в его 115-летней истории.

Скорее можно говорить о том, что, вероятно, закончился период глобализации в том виде, в котором она развивалась в последние десятилетия:

• со стремительным ростом международной торговли в результате построения экспортно ориентированной модели многими развивающимися странами, которые старались повысить уровень жизни населения, сформировать средний класс и могли предложить относительно дешевый труд (от «азиатских тигров» и Китая, начавшего рыночные реформы в 1979 г., до присоединившейся к нему в начале 1990-х Индии);
• развитием рыночной экономики (и присоединением к глобальным рынкам бывших стран коммунистического блока и республик СССР);
• снижением различных барьеров (торговых, политических, бюрократических, инвестиционных);
• с почти ничем не ограниченными рынками капитала.

В результате этих трендов многие страны вышли на определенные уровни, где предыдущие факторы (тот же дешевый труд или повышение материального благополучия за счет насыщения внутреннего рынка развивающейся страны прежде всего импортными товарами) уже перестают работать.

Отношение и импорта, и экспорта к ВВП у Китая упало на 10–15 процентных пунктов с максимумов, достигнутых перед мировым финансовым кризисом, отметил Дэни Родрик, профессор международной политэкономии Школы управления Кеннеди при Гарвардском университете, в беседе с Goldman Sachs. Но это объясняется тем, что чем богаче становится страна, тем больше спрос смещается от товаров к услугам, которые обычно предоставляются на локальном уровне и по определению гораздо меньше предназначены для внешней торговли, пояснил он.

Эксцессы глобализации, например потеря рабочих мест в производственных отраслях развитых стран, спровоцировали политические конфликты, как внутренние, так и внешние – например, торговую войну между США и Китаем при Дональде Трампе. Чрезмерная «растянутость» производственных цепочек показала свои слабые стороны во время пандемии. Но еще до нее главным фактором, формирующим глобальные цепочки создания стоимости, вероятно, стало появление трех региональных блоков, рассуждает Родрик, – вокруг Северной Америки, вокруг Европы и вокруг Китая с остальными странами Азии.

При этом все блоки взаимодействуют и друг с другом, но последние события, по-видимому, усилят структурные тенденции к повышению самообеспеченности и регионализации. Однако это не означает, что международные торговля и инвестиции рухнут и мир вернется к обособленности и протекционизму, характерным для 1930-х гг., настаивает Родрик: скорее происходит естественный отход от гиперглобализации последних десятилетий и мир пытается найти удачную середину между эксцессами гиперглобализации и опасностью автаркии.

Так что перемены в трендах не означают, что началась деглобализация. «Мы часто совершаем ошибку, рассуждая о большей или меньшей глобализации, тогда как должны говорить о том, какой тип глобализации нам нужен», – указывает Родрик.

Геополитическое вмешательство

Период перемен сопровождается ростом влияния факторов, которые до недавнего времени не играли значимой роли при принятии экономических решений о расширении и выстраивании бизнеса. Это прежде всего касается политики и геополитики.

Глобализация, которая существовала еще несколько лет назад, обеспечивалась аутсорсингом функций с целью снижения издержек, и такая глобализация – «торговля без ограничений, идея, что «мир плоский», – закончилась», сказал Financial Times в мае Кристоф Вебер, гендиректор японской Takeda, крупнейшей фармацевтической компании Азии, накануне Всемирного экономического форума в Давосе.

Аналогичного мнения придерживается Шамик Дхар, главный экономист BNY Mellon Investment Management: правительства в будущем, вероятно, будут продвигать интересы безопасности в ущерб сравнительным экономическим преимуществам страны, а торговые потоки будут формироваться под влиянием возвращения великодержавной политики и предпочтения дружественных торговых блоков.

Как бы в подтверждение этих слов The Wall Street Journal сообщила 13 июня, что представители обеих партий в Конгрессе США подготовили законопроект, регулирующий инвестиции американских компаний за рубежом. Оценка иностранных инвестиций, поступающих в страну, – давняя практика. Но теперь законодатели предложили обязать компании и инвесторов раскрывать властям информацию об определенных типах вложений в страны, считающиеся противниками США, такие как Китай, чтобы защитить американские технологии и перестроить критически важные производственные цепочки. Также правительству предлагается создать межведомственную комиссию, которая будет оценивать и блокировать такие внешние инвестиции, исходя из соображений национальной безопасности.

«Деловой совет США – Китай», представляющий работающие в Китае американские компании, назвал эту идею «беспрецедентной в 250-летней американской истории» и предупредил, что такие проверки породят у бизнеса неопределенность и подорвут конкурентоспособность США.

Геополитическая напряженность не оптимизирует экономический результат, а создает трения в системе, предупредил в Давосе Чарльз Кей, гендиректор одного из крупнейших фондов прямых инвестиций в мире – Warburg Pincus. По его словам, после окончания холодной войны геополитика была «на периферии нашего мышления», и фокус на экономических задачах служил своего рода топливом, обеспечивавшим рост мировой экономики. Но теперь геополитика находится в центре внимания при принятии инвестиционных решений – ситуация, которой практически никто не наблюдал в своей жизни, сказал Кей.

В центре внимания находится не только гео-, но и просто политика, а также этические аспекты, приобретшие особую актуальность в свете развития в последние годы практики ESG, согласно которой компании и инвесторы стараются следовать принципам защиты окружающей среды, социальной ответственности, качественного корпоративного управления. «Трагические события на Украине как никогда ранее изменили восприятие и аналитический подход инвесторов к качеству государственного управления», – считает Перт Толле, основатель Life + Liberty Indexes, которая рассчитывает индекс компаний развивающихся стран Freedom 100 Emerging Markets с учетом политических, экономических и гражданских свобод в них. Например, компания McDonald’s объяснила свой уход с российского рынка тем, что владение бизнесом в России больше «не соответствует ценностям» компании.

И инвесторы поддерживают такую позицию, говорится в майском исследовании Йельской школы менеджмента: финансовые рынки «вознаграждают компании за уход из России», о прекращении деятельности в которой объявило около 1000 международных компаний. Рост их капитализации после таких заявлений превысил разовые списания стоимости российских активов, посчитали эксперты Йеля, также положительно реагировали долгосрочные корпоративные облигации, кредитные спреды и кредитные дефолтные свопы.

Аналогично реагируют потребители, свидетельствует майское исследование доверия Edelman Trust Barometer. Опрос 14000 человек в 14 странах показал: 59% потребителей теперь считают геополитику ключевым приоритетом для бизнеса, а 47% покупали или бойкотировали продукцию в зависимости от того, как выпускающая ее компания отреагировала на ситуацию на Украине. Бизнес должен определить границы того, что считать приемлемым, и уходить из нарушающих их стран, считают 62% опрошенных.

Покидая Россию, компании принимали решение не только в отношении российского рынка – уход с рынка был неявным признанием того, что они могут уйти и с рынков других стран, сказал президент Microsoft Брэд Смит на Давосском форуме, который в этом году тоже отказался от равного отношения ко всем странам и не пригласил никого из России из-за рисков санкций.

Но мир сегодня интегрирован в гораздо большей степени, чем когда-либо, и ни политики, ни обычные люди не хотят возврата к торговым и валютным войнам 1930-х гг., считает Родрик. По его мнению, кризис с Россией, санкции Запада, возвращение Китая как главного источника геополитической напряженности, которая удерживает мир от дальнейшей экономической интеграции, не приведут к значительному разъединению мира. Некоторая «регионализация глобализации» произойдет, но видеть в ней движение к расколу мира на либеральный и авторитарный миропорядок было бы большим упрощением, считает Александр Стубб, бывший премьер-министр Финляндии и директор Школы транснационального управления Института Европейского университета.

«Регионализация глобализации»

О тренде на регионализацию говорят многие эксперты. Она может быть мотивирована как географическими причинами (реструктуризация цепочек поставок), так и геополитическими (группировка вокруг союзников, вывод бизнеса из стран, которые теперь представляются ненадежными партнерами). Но одни аналитики считают такую тенденцию противоречащей глобализации, а другие – просто другой ее формой и естественной переориентацией торговых и инвестиционных потоков в меняющихся обстоятельствах.

«Глобализация сталкивается с национализмом, протекционизмом, нативизмом, шовинизмом, если хотите, и даже иногда с ксенофобией, и мне не ясно, кто победит», – сказал FT перед Давосским форумом председатель совета директоров Goldman Sachs International Жозе Мануэл Баррозу, бывший председатель Еврокомиссии. Новым трендом в деятельности компаний становятся ренационализация и перенос производств из других стран ближе к национальному рынку, и это замедляет ход глобализации, считает он.

Раньше производители товаров класса люкс строили глобальные бренды, работали на туристов, поставляли продукцию по всему миру, а теперь некоторые из них стремятся стать более локальным бизнесом, рассказал Рашид Мохамед Рашид, возглавляющий советы директоров производителей предметов роскоши Valentino и Balmain: «Магазины в Лондоне, Париже или Милане сейчас ориентируются на местных жителей в гораздо большей степени, чем раньше».

Лоик Тассель, президент Procter & Gamble в Европе, сказал во время дискуссии в Давосе, что глобальные компании, такие как его, оценивали глобализацию по следующим трем параметрам:

• свободное перемещение капитала;
• соблюдение прав интеллектуальной собственности;
• надежные транспортные цепочки.

Первые два, по словам Тасселя, никуда не делись, но надежность цепочек поставок в последние два года была сильно подорвана. «Поэтому мы выстраиваем более региональную конфигурацию, чем раньше, – пояснил Тассель. – Цена, которую мы платим, или время ожидания поставки из Китая в Европу больше не приемлемы для нашей отрасли, которая называется FMCG (Fast Moving Consumer Goods – «товары повседневного спроса». – Прим. «Эконс»), где F обозначает «быстро».

И теперь цель Procter & Gamble – производить в Европе более 90% товаров, которые в Европе и продаются. «Это масштабное изменение, и я считаю, оно будет трендом нынешнего десятилетия», – сказал Тассель.

Но при этом он настаивает: в этом нет никакой деглобализации, это просто реструктуризация одного компонента бизнеса – цепочек поставок – с целью обеспечения его устойчивости.

Переориентация торговых потоков между регионами – нормальный процесс в рамках глобальной системы, когда, потеряв возможности в одном месте, компания или экономика пытается их найти в другом, считает профессор Российской экономической школы Наталья Волчкова. Например, происходит перераспределение потоков на мировом рынке нефти и СПГ: лишившись сбыта в Европе, Россия перенаправляет поставки в Азию, а страны Ближнего Востока, традиционные поставщики Китая и Индии, замещают российские энергоресурсы в Европе.

Изменения, спровоцированные конфликтом на Украине, сильно увеличили приток в Европу СПГ из США, а также Катара. Великобритания, где расположены три крупнейших в Европе терминала для импорта и регазификации СПГ, стала экспортировать на континент рекордные объемы газа и получаемого с его помощью электричества. Так, в апреле и мае поставки газа по трубопроводу в Нидерланды почти ежедневно составляли около 800000 МВт*ч. Год назад их не было совсем, а в феврале 2022 г. объемы колебались от нуля до 300000 МВт*ч.

Но локализация производства может стать невыгодной, если изменятся экономические факторы. Цены на газ в Европе сильно выросли прошлой осенью, еще больше подскочили зимой и весной. В результате амстердамский производитель удобрений OCI сократил выпуск аммиака в Нидерландах и стал завозить его со своих заводов в Техасе, Египте и Алжире (газ влияет и на цену электричества в Европе, и на себестоимость удобрений, потому что из него получают нужный для них аммиак). Обычно OCI импортирует аммиак в больших объемах зимой, когда цены на газ в Европе традиционно растут. Но «теперь каждый месяц – зима», сказал The Wall Street Journal гендиректор Ахмед Эль-Хоши.

Корректировка процессов глобализации выражается в большем внимании к обеспечению безопасности, прежде всего продовольственной и энергетической, что частично предполагает развитие соответствующего производства на местном или региональном рынке, добавляет Памела Коук-Хэмилтон, исполнительный директор Международного торгового центра. Но это создает и возможности для экспорта, пояснила она в Давосе: в краткосрочной перспективе страна стремится к самообеспечению, но, если это будет сделано эффективно, впоследствии она сможет поставлять свою продукцию в другие страны.

А есть ли разворот?

Демографические и технологические тренды гораздо важнее геополитических соображений, которые в последнее время вышли на первый план. Вместе с законами экономики эти тренды со временем продолжат поддерживать глобализацию, хотя, возможно, она пойдет другими темпами или по другому пути, сказал в Давосе на сессии «Будущее глобализации» Тарек Султан, гендиректор кувейтской компании Agility, которая разрабатывает технологии для повышения эффективности цепочек поставок.

Глобализация попала в идеальный шторм из трех К – ковид, климатические изменения, конфликты, но даже это ее не остановило, добавила Коук-Хэмилтон. Наоборот, ковид, например, стимулировал торговлю изделиями медицинского назначения – от масок до вакцин. Глобализация часто приравнивается к международной торговле, особенно товарами, но она лишь часть экономического обмена, напомнила Коук-Хэмилтон. При этом даже объем торговли составил в 2021 г. рекордные $28,5 трлн, по данным Конференции ООН по торговле и развитию (UNCTAD), отметила она: «Если глобализация умирает, то даже не знаю, что дало эту цифру».

Кроме того, невероятный стимул получили цифровые услуги, которые показали взрывной рост, например онлайн-образование, онлайн-медицина, и это ведет к масштабным сдвигам, преобразованиям в глобализации, а не к ее сворачиванию.

Туризм во время пандемии стал одной из главных пострадавших отраслей. Но переход на удаленную работу привел к радикальным изменениям и здесь. Во Флориде в IV квартале 2021 г. турпоказатели достигли цели, которая ставилась на 2025 г., люди едут на Мальдивы и остаются там работать, привела пример Коук-Хэмилтон. Если совокупный экспорт услуг в мире упал в 2020 г., в первый год пандемии, на 20%, то экспорт цифровых услуг сократился всего на 1,8%.

Скотт Линсиком, директор по экономике Центра изучения торговой политики Института Катона, тоже отмечает в статье, что неверно рассматривать глобализацию только через призму торговли товарами, как это часто делается. По мере развития и роста благосостояния стран в их экономике увеличивается доля сектора услуг, меняются предпочтения потребителей (они хотят быстро получить продукт, оптимизированный под их требования, то есть его нужно производить на месте), совершенствуются технологии (появление промышленных роботов позволяет не строить «гиперглобализованную производственную цепочку»), и это все естественным образом ограничивает международную торговлю.

При этом другие показатели глобализации не дают оснований сомневаться в ее продолжении, отмечает Линсиком. В том же цифровом секторе глобальный трафик данных в 2022 г., по оценке UNCTAD, превысит весь интернет-трафик в период до 2016 г., а к 2026 г. вырастет еще в 3,4 раза.

Кроме того:

• число международных мигрантов увеличилось с 153 млн в 1990 г. (2,9% мирового населения) до 281 млн в 2020 г. (3,6%);
• в 2020 г. объем трансграничных финансовых активов достиг $130 трлн, что почти на 60% больше, чем в докризисном 2007 г., и составил 153% глобального ВВП, превысив пик 2008 г., по подсчетам The Economist;
• по предварительным данным UNCTAD, прямые иностранные инвестиции в мире выросли с $929 млрд в 2020 г. до $1,65 трлн в 2021 г., превысив допандемический уровень;
• глобализация в медиа, моде, еде, музыке, культуре не ослабевает: так, из более чем 200 млн подписчиков Netflix лишь 73 млн – из США и Канады, а самым популярным сериалом сервиса стала корейская «Игра в кальмара».

Вопрос выбора

Но многие указывают: разрыв налаженных экономических связей, как сформулировал Финк из BlackRock, создает проблемы для компаний, включая рост издержек и снижение нормы прибыли: масштабная переориентация цепочек поставок неизбежно будет подстегивать инфляцию.

Деглобализация, если она произойдет, приведет к снижению эффективности компаний, повышению цен и снижению конкуренции, сказал в разговоре с Goldman Sachs Адам Поузен, президент Института международной экономики Петерсона. Правда, в случае с Китаем, если иностранные компании будут сокращать с ним связи, эффект может быть не таким выраженным, поскольку тот уже сильно поднялся по цепочке создания стоимости и был крупным источником мирового спроса, а не только относительно недорогого предложения.

Сами же экономисты Goldman Sachs полагают, что стоит говорить скорее не о развороте глобализации, а о ее замедлении – постепенном замедлении роста трансграничного движения товаров, капитала, людей. Сокращение конкуренции с импортом приведет к росту цен, будут сохраняться повышенные инфляционные ожидания и номинальные процентные ставки. Геополитическое противостояние способствует тому, что страны готовы терпеть повышенную инфляцию ради безопасности и самообеспечения в критических секторах, включая энергоресурсы, продовольствие, сырьевые материалы. Ради этой же цели, а также борьбы с неравенством, в том числе путем создания производств, вместо которых раньше использовался импорт, будет применяться протекционизм, считают экономисты банка.

Однако сокращение торговли с определенными партнерами вряд ли породит значительное инфляционное давление, если производства и торговые потоки можно перевести в другие страны и выстраивать альтернативные цепочки поставок постепенно, добавляет Goldman Sachs.

Повышенная инфляция даже может проложить дорогу новой эпохе глобализации, считает Гарольд Джеймс, профессор истории и международных отношений Принстонского университета. Оба периода масштабной глобализации, с середины XIX в. и с 1970-х гг., начинались с дефицита товаров и высокой инфляции, отмечает он. Оба обеспечивались развитием технологий и ростом производительности в транспортном секторе: в первом случае паровой двигатель привел к распространению поездов и пароходов, во втором появились контейнерные перевозки. Но придуманы они были гораздо раньше, и лишь период высоких цен спровоцировал их массовое применение, сделав инновации эффективными для борьбы с инфляцией и дефицитом.

Менялась в результате и политическая конъюнктура – отменялись ограничения на торговлю, вводились новые принципы денежной системы (золотой стандарт в конце XIX в. и таргетирование инфляции в конце XX в.), сокращались полномочия правительства ради повышения эффективности экономики, перечисляет Джеймс. «По мере того как экономические и политические издержки высокой инфляции становились все более явными и разрушительными, все более привлекательными становились способы обуздать инфляционное давление», – пишет он.

Глобализация может означать множество различных вещей, и предыдущие ее модели отражали различный набор решений относительно того, какие области стоит глобализировать, отмечает Родрик: «Например, в последней модели было решено глобализировать экономические права корпораций и финансовых институтов, но не права трудящихся. Мы договорились о минимальных стандартах достаточности банковского капитала и интеллектуальной собственности, но не о выбросах углекислого газа. Выстроили глобализацию вокруг ВТО, МВФ и ОЭСР, но не, например, ВОЗ». В такой модели проигравшими стали в основном представители нижнего и среднего классов, работники без высокой квалификации, страны с низким уровнем дохода, окружающая среда и здравоохранение, считает Родрик.

Поэтому сейчас мир отходит от получившейся в итоге модели гиперглобализации. Это не значит, что на ее месте возникнет что-то лучшее, – сочетание экономического национализма и геополитических опасений может привести к появлению сильно фрагментированного мира, где люди не будут чувствовать себя в безопасности и жить лучше. «Но может возникнуть и лучшая модель глобализации, если мы сделаем правильный выбор», – резюмирует Родрик.