Глобальная институциональная развилка
С начала пандемии экономисты по всему миру активно обсуждают не только ее непосредственный экономический эффект, но и долгосрочные последствия. Во время изоляции конференции, публичные лекции и круглые столы ведущих университетов и исследовательских центров перешли в онлайн: на прошлой неделе профессор MIT Дарон Аджемоглу выступил на вебинаре Королевского экономического общества (RES), посвященном посткоронавирусной экономике. Соавтор бестселлера «Почему одни страны богатые, а другие бедные», объясняющего различия в уровне жизни стран историческими особенностями развития социальных и государственных институтов и способствовавшего популяризации институциональной экономики, в своем выступлении для RES он также рассуждал об институциональных аспектах нынешнего кризиса и глобальных изменениях, которые пандемия может повлечь за собой. «Эконс» публикует выдержки из лекции Аджемоглу:
– В некотором роде мы сейчас проходим через эпидемию испанского гриппа 1918 г., Великую депрессию и «Великую рецессию» 2007–2008 гг., вместе взятые. Нынешний кризис куда более жесткий, чем глобальный финансовый кризис 2008 г., но именно поэтому провал институтов становится куда более очевидным.
Сейчас много говорится о недостатке международного сотрудничества, но провальными оказались именно внутренние институты многих стран. Их собственные институты должны были обеспечить их готовность к различным кризисам. Если мы посмотрим, как разные страны отреагировали на пандемию, мы увидим одну потрясающую особенность: разброс в том, какие ответные меры принимают разные страны, существенно превосходит степень различий между их социально-экономическими особенностями. Скорость внедрения антикризисных мер, масштабы тестирования и отслеживания потенциально инфицированных, расходы на экстренную поддержку систем здравоохранения значительно различаются, даже если мы ограничим выборку развитыми экономиками. Чем вызваны такие различия? Этому наверняка будет посвящено множество исследований, но пока можно выдвинуть гипотезу о том, что важным фактором могла быть атрофия дееспособности (atrophy of capacity) государственных институтов.
Важнейшим фактором в этом контексте стало размывание доверия к государственным институтам. На это было множество причин: отчасти это неравенство, отчасти воспринимаемое или реальное сращивание политики с финансовыми и корпоративными элитами, отчасти ошибки властей в борьбе с последствиями глобального финансового кризиса. Параллельно ослабевала роль автономных технократов на госслужбе: мы могли видеть, как это происходило в Италии, США, Великобритании, Турции, и именно в этих странах оперативная реакция на коронавирус оказалась провальной.
Уровень доверия людей государству в разных странах в последние годы в среднем оставался достаточно низким, за некоторыми исключениями – в их числе скандинавские страны, а также Сингапур, Китай. Когда мы говорим об азиатских странах, то может показаться, что уровень доверия государству в авторитарных режимах выше, чем в демократических. Но, скорее всего, это «фальсификация предпочтений». Эту идею сформулировал Тимур Куран из Университета Дьюка в книге «Частная правда, публичная ложь», изданной еще в 1997 г.: люди занимаются самообманом или предпочитают публично говорить то, что, по их мнению, от них хотели бы услышать окружающие, потому что живут в авторитарном государстве. Так что в таких странах нельзя говорить о реальном доверии. Но сейчас вопрос в другом: может ли даже такое мнимое доверие к государству в кризисной ситуации быть более эффективным, чем практически полное отсутствие доверия, которое мы видим, к примеру, в США или в Италии? Коронавирус может быть не последней глобальной чрезвычайной ситуацией, поэтому важно понимать, как можно мобилизовать государственные институты.
Мы стоим у критически важной развилки: сейчас развитие наших институтов может пойти по очень различным путям. От того, что предпримут власти, как поведут себя политические лидеры и гражданское общество, в каком состоянии встретили этот кризис имеющиеся институты, будет во многом зависеть, куда мы свернем с этой развилки. Вот лишь несколько из вопросов, на которые нам предстоит найти ответ: Увидим ли мы откат глобализации или, напротив, усиление международного сотрудничества, ведь мы уже знаем, какие потери мир понес из-за его недостатка? Повысит ли страх пандемии популярность авторитарных лидеров? Повысится ли значимость систем здравоохранения и социальной защиты? Усилится ли демократия?
Чтобы ответить на эти вопросы и понять, что может случиться и как повысить вероятность более желательных сценариев, мы можем обратиться к некоторым историческим эпизодам. Сходный набор условий (но, разумеется, не идентичный) наблюдался после Великой депрессии и после Второй мировой войны: в тот момент многие так же беспокоились о негативных институциональных последствиях. Так, в 1942 г. был опубликован знаменитый отчет Бевериджа (экономист Уильям Беверидж был председателем специального комитета, разрабатывавшего реформу социальной политики в Великобритании. – Прим. «Эконс»): отчет стал символом становления системы социальной защиты и государства всеобщего благосостояния в послевоенной Европе. Отчет Бевериджа был воспринят британским обществом с большим энтузиазмом, он стал моральной поддержкой в самые мрачные военные времена, а его выводы начали применяться прямо в разгар войны, когда Великобританию атаковала Германия, а после войны идеи, изложенные в отчете, были реализованы в полной мере. Но тогда Фридрих Хайек, выдающийся экономист и политолог, активно критиковал отчет и новую социальную политику, опасаясь, что такое доминирование государства в обществе приведет к новым формам тоталитаризма. Даже самые сильные традиции политических свобод могут оказаться бессильны, указывал Хайек, новые институты могут постепенно их разрушить. Вероятно, Хайек точно так же отреагировал бы на новые полномочия современных правительств, которые в эпоху пандемии возлагает на них общество.
Но был ли Хайек прав? На самом деле все пошло совсем иначе: европейским странам удалось построить политическую систему, намного более близкую к идеалам государства всеобщего благосостояния, чем в предыдущем историческом периоде. Главный страх Хайека не сбылся, потому что значительная часть западных стран находилась в узком коридоре, где государство и общество балансируют друг друга, и если общество просило власть взять на себя больше полномочий, то лишь потому, что сталкивалось с невиданными прежде неопределенностью, бедностью, регуляторными проблемами. Одновременно общество становилось более активным, а это укрепляло демократические институты. Таким образом, в большинстве западных стран сформировался эффективный и контролируемый левиафан, и благодаря этому они смогли повысить качество государственных услуг, построить более стабильные экономики, больше инвестировать в науку и технологии – звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, но по большей части происходило именно это.
Сейчас мир столкнулся со схожей задачей: нужны новые принципы сотрудничества – как международного, так и между государством и обществом, новые системы социальной защиты, новые принципы обращения с персональными данными. Поэтому обществу придется учиться быть более активным: это будет не так уж просто, ведь в течение последних 20 лет снижался интерес людей к политике и их готовность участвовать в демократических процессах. Но я оптимист и считаю, что мы снова сможем доказать, что Хайек был неправ.
