Роберт Манделл: «Я все сделал по-своему»
«Подумать только, я сделал все это! И, должен сказать, сделал не робея, ведь я не таков. Я сделал все по-своему», – эти слова знаменитой песни Фрэнка Синатры My Way Роберт Манделл а капелла пропел, сорвав овации, в конце своей речи на Нобелевском банкете по случаю вручения ему Нобелевской премии по экономике в 1999 г. Работы Манделла вдохновили несколько поколений исследователей, его труды составляют основу преподавания международной макроэкономики. Его исследования сочетают формальный, академический подход с возможностью немедленного практического применения в политике, отмечала Шведская королевская академия наук: работы Манделла изменили само представление о том, как работает мировая экономика, и принципы экономической политики. Один из самых влиятельных экономистов XX века – «Зевс экономики», как назвал Манделла Брайан Домитрович, историк экономики и автор только что вышедшей и посвященной Манделлу книги об экономике предложения, – скончался 4 апреля 2021 г. в возрасте 88 лет.
Все современные экономисты оперируют, как правило, моделью малой открытой экономики, то есть такой, где изменение ставки процента не оказывает существенного влияния на мировой рынок и где существует в той или иной степени свободное движение капитала, – это то, что изобрел Манделл. До него экономисты рассуждали в парадигме внутренней, автономной экономики – возможно, это было не так уж неоправданно, учитывая размер экономики США (где и происходило основное становление и развитие экономической науки) и то, что на нее не сильно влияли внешние факторы: вероятно, взорвать доминировавшее мировоззрение Манделлу помогло то, что он канадец, размышлял The Economist в статье о присуждении Манделлу Нобелевской премии.
Экономика Манделла иллюстрирует «тиранию мобильности капитала» – в противовес тому, что обычно, говоря о тирании, имеют в виду правительства, пишет Домитрович. И кейнсианство, и монетаризм – конкурировавшие в начале второй половины XX века концепции макроэкономики – исходили из того, что правительства могут управлять внутренним спросом и предложением (а значит, экономическим ростом и занятостью), регулируя налоги, расходы бюджета, денежную массу. Однако что бы ни решили правительства – если их страны хоть как-то интегрированы с внешним миром, трансграничные потоки капитала могут подавить все усилия национальных властей по достижению желаемого результата, «проголосовав ногами» за любые изменения внутренней политики и не обращая внимания ни на что, кроме чистой экономики вопроса, объясняет Домитрович: прибыль после уплаты налогов в валюте, сохраняющей свою стоимость, – это маяк, который привлекает инвестиции с единственного в мире рынка капитала – глобального.
Впрочем, когда Манделл начинал в конце 1950-х гг. разрабатывать свои идеи, глобальные потоки капитала были довольно невелики – он предсказал будущее развития рынков капитала и международных валютных механизмов с пророческой точностью, отмечала Шведская королевская академия наук. Его размышления о компромиссах между денежно-кредитной и налогово-бюджетной политикой предвосхитили идею о том, что на центральный банк должна быть возложена децентрализованная ответственность за стабильность цен, – теперь это стало реальностью в большинстве стран. В начале 1960-х статьи Манделла не принимали к публикации в ведущих научных журналах, критики называли его аутсайдером, а университетские коллеги считали эксцентричным лунатиком – за манеру носить длинные волосы, тихо бормотать себе под нос и решительно выступать против мейнстрима. В течение пары десятилетий мейнстримом стали идеи самого Манделла: от «невозможной троицы» международных финансов до единой европейской валюты.
Несмотря на это и на высшее признание его заслуг в виде Нобелевской премии, сам Манделл никогда не придерживался мейнстрима – а большинство его коллег, в свою очередь, не поддержали такие его вводившие всех в замешательство идеи, как возврат к золотому стандарту или создание всемирной валюты. Он всегда чувствовал себя комфортно, оставаясь в меньшинстве, писал в 2006 г. о Манделле журнал Finance&Development Международного валютного фонда, в исследовательском департаменте которого Манделл работал в 1961–1963 гг. Усмешки коллег его никогда не заботили: «А сколько христиан было до Иисуса Христа?» – пожимал он плечами в ответ, когда сторонников экономики предложения называли «крошечной сектой». Манделл всегда был чрезвычайно влиятельным и неортодоксальным мыслителем – его вклад в науку отчасти объясняется готовностью неординарно мыслить, цитируются в статье МВФ слова ученика Манделла, главного экономиста МВФ в 1991–2001 гг. Майкла Муссы.
Преимущество сомнений
Детство и юность, проведенные в канадских провинциях, действительно помогли Манделлу сформулировать основы международной макроэкономики. Манделл родился в 1932 г. в провинции Онтарио, его отец был офицером канадской армии, сражался в Первой мировой войне, а выйдя на пенсию, перевез семью на отдаленную ферму в Британской Колумбии. Там Роберт Манделл поступил в университет, где получил, по его словам, довольно сносное экономическое образование – но на основе классической докейнсианской теории, поскольку совершившие революцию идеи Кейнса, указавшие выход из Великой депрессии за счет госрасходов, каждый доллар которых имеет эффект мультипликатора и создает рабочие места, до университетских аудиторий канадской периферии к тому времени еще не дошли.
Позже Манделл назвал это своим преимуществом: знание классической теории во время последующего обучения в Вашингтонском университете у учеников Кейнса помогло ему оставаться скептически настроенным. Защитив в MIT докторскую диссертацию о международных потоках капитала, написанную под руководством Джеймса Мида (получившего в 1977 г. Нобелевскую премию за новаторские работы по теории международной экономической политики), Манделл, после года обучения в Лондонской школе экономики, поступил в качестве постдокторанта в Чикагский университет, где в то время царил интеллектуальный гигант Милтон Фридман, возглавивший «наступление» на кейнсианскую макроэкономику. Прорыночные идеи Фридмана вдохновляли Манделла, но опыт жизни в канадской провинции и тут заставил его усомниться в одном из постулатов фридманского монетаризма – о свободных обменных курсах валют как рыночной альтернативе фиксированным курсам.
В 1950 г. Канада первой из крупнейших экономик того периода перешла к плавающему курсу, но выигрыш от реформы монетарной политики достался Онтарио и Квебеку, а последствия для периферии страны – например, для Британской Колумбии – были куда менее положительными. В странах со множеством отличающихся друг от друга регионов обесценивание валюты может помочь одному региону в ущерб другим, рассуждал Манделл. Чтобы этого не произошло, тогда, если аргумент о свободных курсах верен, у Британской Колумбии и у Онтарио должны быть разные валюты, предположил он в 1957 г. на одном из семинаров в Университете Британской Колумбии, куда вернулся преподавателем, – но так можно дойти до того, что своя валюта должна быть у каждого жителя страны. Речь шла не об идее разных валют для канадских провинций – а о поиске макроэкономического равновесия, который воплотился в разработанную Манделлом теорию оптимальных валютных зон – позже она ляжет в основу единой европейской валюты.
Крестный еврозоны
В начале 1961 г., получив отказ в двух престижных научных журналах, Манделл наконец публикует свою статью об оптимальных валютных зонах в авторитетном American Economic Review. Спустя полвека Американская экономическая ассоциация включила эту работу в топ-20 публикаций журнала за 100 лет с начала его выхода. Вопрос, которым задался тогда Манделл, казался радикальным: ученого интересовало, в каких случаях странам выгодно отказаться от своего денежного суверенитета в пользу единой валюты.
Манделл предложил представить мир, состоящий всего из двух стран – США и Канады – и двух регионов, границы которых не совпадают с границами стран, – восточных частей США и Канады, где выпускают автомобили, и западной части обеих стран, где производят пиломатериалы. Повышение производительности на востоке вызовет избыточное предложение автомобилей и спрос на пиломатериалы, результатом станет безработица на востоке и инфляция на западе. Центробанки обеих стран окажутся перед выбором: увеличить денежную массу, чтобы сократить безработицу на востоке, или уменьшить предложение денег, чтобы предотвратить инфляцию на западе. Гибкий обменный курс между Канадой и США, который будет двигаться, чтобы сохранить равновесие в национальных балансах, не поможет исправить ситуацию, считал Манделл.
По мнению Манделла, оптимальной валютной зоной (то есть зоной с общей валютой) являются не страны в своих национальных границах, а регионы, то есть группы стран, между которыми переток рабочей силы достаточно высок для того, чтобы компенсировать асимметричные шоки спроса и цен. Высокая степень мобильности факторов производства – ключевой элемент объединенной валютной зоны: если капитал и рабочая сила могут переместиться из региона, страдающего от падения спроса и цен, в регион с избыточным спросом и растущими ценами, то можно будет восстановить равновесие.
В 1970 г. на конференции в Мадриде, посвященной оптимальным валютным зонам, Манделл представил «План для европейской валюты». В своей работе он отмечал важность создания евро как валюты региона, чья коллективная экономическая мощь вполне сравнима с суперсилой США. В 1999 г. идея Манделла стала реальностью, сам он называл евро безоговорочно успешным проектом и «политическим клеем» Европы, но звание «крестного отца» единой европейской валюты, которым наградила его пресса, отвергал, говоря, что такой статус обязывал бы и в дальнейшем заниматься благополучием «крестника».
Хотя страны Европы не отвечали в полной мере критерию мобильности рабочей силы – и несмотря на переживаемые еврозоной проблемы, – введение единой валюты привело к впечатляющим результатам: каждый гражданин валютного союза получил валюту, не уступающую в престиже и стабильности доллару, а каждая фирма – доступ к рынку капитала в масштабах континента, перечислял Манделл достоинства еврозоны. После устранения неопределенности обменных курсов между экономиками, вошедшими в валютный блок, хедж-фонды не смогут заработать ни гроша на операциях между странами еврозоны, каждая из этих стран получила эффективный набор мер денежно-кредитной политики, а существовавшие во многих из них двухзначные процентные ставки опустились, радовался Манделл. Чтобы в полной мере использовать все преимущества валютного союза, еврозоне нужно устранять препятствия для трудовой мобильности, тогда как направление средств в депрессивные регионы эту мобильность только затрудняет, сетовал он.
Было бы хорошо превратить весь мир в одну большую оптимальную валютную зону, мечтал Манделл, признавая, что этому препятствует политическое соперничество между странами. До тех пор, пока страны враждуют, валютный союз между ними возможен только при наличии «буфера» – резервного актива, в качестве которого может использоваться золото, хотя и в версии, сильно отличающейся от золотого стандарта начала ХХ века, полагал Манделл. США отказались от золотого стандарта в 1933 г., а послевоенная Бреттон-Вудская система золото-долларового стандарта, когда все валюты были привязаны к доллару, а доллар – к золоту, распалась в 1971 г.
Симпатизировавший идее президент США Рональд Рейган в 1981 г. создал «Золотую комиссию», изучавшую возможность возврата к аналогу золотого стандарта. Комиссия после восьми месяцев работы пришла к отрицательному заключению, отметив, что золото как товар подвержено сильным колебаниям цен и спекулятивным атакам и потому привязка к нему ведет к большей экономической нестабильности, безработице и рецессиям. А кажущаяся исторически стабильной покупательная способность «золотой» валюты – среднее арифметическое чередования периодов роста инфляции и сокрушительной дефляции.
Отец рейганомики
Если для Европы Манделл – «отец евро», то по другую сторону Атлантики он стал «отцом рейганомики», или экономики предложения (supply-side economics), противоположной кейнсианской теории, основанной на движущей экономическим ростом силе спроса. В центре экономики предложения лежит стимулирование экономического роста за счет создания благоприятного климата для бизнеса, включая снижение налогов и снятия регуляторных запретов: согласно концепции, дополнительные из-за снижения налогов деньги бизнес будет вкладывать в расширение производства и создание рабочих мест, а более высокие заработки (из-за снижения подоходного налога) будут увеличивать рабочую силу, мотивируя людей к более активному участию в рынке труда.
В 1962 г., когда Манделл работал в МВФ, он написал небольшую работу, в которой показал, что в условиях фиксированных валютных курсов и ограниченной мобильности капитала макроэкономическую стабильность можно обеспечить за счет ужесточения монетарной политики (с тем чтобы скорректировать платежный баланс) и снижения налогов. Идея противоречила и доминировавшей тогда экономической доктрине, и рекомендациям самого МВФ, в соответствии с которыми США придерживались политики низких ставок и бюджетного профицита с тем, чтобы привлечь инвестиции и избежать накопления лишней ликвидности, а следовательно, роста инфляции. Неудивительно, что целесообразность публикации вызвала споры внутри МВФ. Но в конце 1962 г. идея, которая казалась неосуществимой, неожиданно нашла поддержку президента США Джона Кеннеди, объявившего об изменении курса экономической политики: налоги сокращались, монетарная политика ужесточалась.
В 1971 г. другая работа экономиста показала, что эти же рекомендации актуальны и в условиях гибкого валютного курса. Подход, предложенный Манделлом, или Mundell Mix, о справедливости которого спорят до сих пор, в 1980-х лег в основу «рейганомики»: борясь со стагфляцией, администрация Рональда Рейгана пошла на резкое снижение налогов (предельная величина подоходного налога была снижена с 70% до 28%, корпоративного налога – с 48% до 34%), а ФРС – на повышение ставок. Позже это позволило Рейгану включить в список своих заслуг наступление «утра в Америке»: страна вышла из худшей на тот момент рецессии со времен Великой депрессии, в 1984 г. ВВП страны вырос на 7,2% – до максимального уровня более чем за три десятилетия. Снижение налогов для стимулирования предложения использовал и Джордж Буш в начале 2000-х.
Будущее на салфетке
Важно не только то, как перераспределяется «экономический пирог», но и то, насколько он большой, объяснял Манделл. В данном случае аргумент экономики предложения в том, что прогрессивная шкала и слишком высокие ставки налогов сокращают сам размер «пирога», который делится между богатыми и бедными за счет перераспределения через бюджет: высокие ставки налогов дестимулируют предпринимательскую активность и создают стимулы для ухода от уплаты налогов. Бедным лучше получить небольшой кусок большого пирога, чем большой кусок маленького, – а рост и расширение налоговой базы, которые должны произойти в ответ на снижение налогов, будут компенсировать это снижение и тем самым увеличивать «пирог». В 1986 г. в интервью The New York Times Манделл предлагал ограничить подоходный налог ставкой в 25%, мотивируя это тем, что более высокая ставка заставляет людей искать способы уйти из-под налогообложения. «Стимулы и награды для предпринимателей должны подпитываться», – говорил Манделл, сравнивая предпринимателей с боксерами, которые в случае выигрыша должны получать награду.
Более поздние исследования показывают, что снижение налогов неоднозначно влияет на экономический рост: с одной стороны, оно может стимулировать занятость, с другой – дестимулировать, поскольку, например, при увеличении заработков семьи ей уже не требуется работать в большем и даже в прежнем объеме. Исследование Бюджетного управления Конгресса США в 2010 г. показало, что каждый $1 млн снижения подоходного налога создает 3–6 рабочих мест, а налогов на фонд оплаты труда для работодателей – 3–18, в зависимости от условий и положения самих компаний, – так, высвобождаемые ресурсы фирмы могут тратить на погашение кредитов, а не на создание рабочих мест. При снижении корпоративного налога предприятия нередко направляют средства на выкуп собственных акций и повышение зарплат топ-менеджмента, а не на расширение бизнеса, показало исследование 2017 г. на данных 92 американских корпораций.
Манделл работал над идеями «рейганомики» совместно с экономистом Артуром Лаффером и журналистом Джудом Ванниски: именно Лаффер и Ванниски в конечном итоге помогли убедить Рейгана снизить налоги, прислушавшись к теоретику Манделлу. Встречаясь в ресторане неподалеку от Уолл-cтрит, Манделл и Лаффер на салфетках чертили будущее американской экономики, на одной из этих салфеток появилась и «кривая Лаффера» – график, описывающий зависимость между налоговыми поступлениями и налоговыми ставками и показывающий, что до определенного предела повышение ставок ведет к росту поступлений, но затем доходы бюджета начнут снижаться, поскольку чрезмерная налоговая нагрузка будет дестимулировать бизнес. Манделл вспоминал, что много раз рисовал эту кривую для своего коллеги, но признавался, что не обижается, что она получила имя Лаффера: «У меня и так множество собственных кривых».
Невозможная троица
Сам Манделл одним из своих важнейших достижений считал модель экономики, в которой, помимо рынка товаров, существует рынок иностранной валюты. Это привело к созданию революционной модели Манделла – Флеминга (Маркус Флеминг, коллега Манделла в МВФ, независимо работал в том же направлении), в которой неоклассическая модель товарно-денежного равновесия автономной экономики, разработанная нобелевским лауреатом Джоном Хиксом, была дополнена внешним сектором – чистым экспортом и состоянием счета движения капитала.
В момент разработки, в 1960-х, эта концепция, как и теория оптимальных валютных зон, была, скорее, теоретической. И до нее моделей того, что сегодня называется международной макроэкономикой, не существовало: «Мое поколение экономистов обязано вам всем, что мы знаем», – признателен Манделлу за это открытие бывший глава Банка Израиля Джейкоб Френкель.
Модель Манделла – Флеминга означала, что эффективность экономической политики зависит от режима обменного курса: она показывает, что при свободном обменном курсе денежно-кредитная политика становится инструментом воздействия на выпуск продукции, а налогово-бюджетная оказывается бессильной, тогда как при фиксированном обменном курсе – ровно наоборот. Из модели следует, что при свободном движении капитала денежно-кредитная политика может быть направлена либо на внешнюю цель – управление обменным курсом, либо на внутреннюю – управление инфляцией, но не на обе сразу. Инвесторы стремятся получить норму прибыли выше, по крайней мере, среднемировой, и если центробанк повышает ставки, они ворвутся и снесут любую валютную привязку – таким образом, когда капитал мобилен, а курс фиксирован, денежно-кредитная политика отражает только внешние условия, объясняет The Economist.
Это правило, вытекающее из модели Манделла – Флеминга, – так называемая «невозможная троица» (impossible trinity), или трилемма международных финансов: она гласит, что страна не может иметь одновременно фиксированный обменный курс, свободное движение капитала и независимую денежно-кредитную политику – только любые две опции из трех. Хотя эта знаменитая трилемма недавно начала подвергаться сомнению, пока она все равно остается мейнстримом в макроэкономике. Модель Манделла – Флеминга – это то бессмертие, о котором ученый может только мечтать, говорил классик экономики, нобелевский лауреат и один из учителей Манделла Пол Самуэльсон.
