Российская экономика переживает санкции гораздо лучше, чем ей предсказывали год назад. Однако шоки, с которыми она столкнулась, – долгосрочные: на сколько хватит запаса прочности и есть ли потенциал для устойчивого роста, обсудили участники Финансового конгресса Банка России.
  |   Власта Демьяненко Эконс, Ирина Рябова Эконс, Ольга Кувшинова Эконс

Прогнозы масштабной рецессии для российской экономики, оказавшейся в 2022 г. под беспрецедентными санкциями, не сбылись. ВВП снизился в 2022 г. на 2,1%, прогнозы на 2023 г. говорят о возможном начале постепенного восстановления. Что удержало экономику от коллапса, за счет чего и как она будет развиваться дальше – эти вопросы обсудили спикеры второго дня Финансового конгресса Банка России, который проходил 6–7 июля в Санкт-Петербурге.

Год после санкций

Россия избежала иранского сценария – когда санкции в отношении Ирана обрушили его нефтеэкспорт и фактически заблокировали импорт, сравнил профессор ВШЭ Олег Вьюгин: в России коллапса внешней торговли не произошло. Наоборот, из-за роста сырьевых цен экспортная выручка в 2022 г. оказалась больше, чем в 2021 г. ($639,4 млрд и $549,9 млрд соответственно), практически никаких санкций на сырьевой экспорт не накладывали. Под санкции попал импорт и серьезно просел, но оказалось, что он может восстановиться за полгода, выстроив новые логистические пути. За первое полугодие 2023 г. импорт в номинальном выражении, по всей видимости, даже несколько выше, чем в 2021 г. (тогда в первом полугодии он составил $172,3 млрд), сообщил заместитель председателя Банка России Алексей Заботкин. Правда, сейчас на фоне роста импорта падает экспорт, что вызывает девальвацию рубля.

Если посмотреть на кризис в отраслевом и региональном разрезе, то окажется, что экономику «вытянули» нефтедобывающие регионы и гособоронзаказ, и это одна из причин, почему в этом году могут не оправдаться теперь уже оптимистичные прогнозы, считает профессор МГУ Наталья Зубаревич: гособоронзаказ остается драйвером роста, но это не может продолжаться бесконечно.

Сильнее всего кризис ударил по регионам и отраслям, опиравшимся на импорт технологий и технологическую модернизацию. Хотя некоторые предприятия смогли найти аналоги в дружественных странах или «научились» ввозить запчасти через них же, проблема не решена. Считается, что ответом в этих условиях должно стать импортозамещение, но чем выше технологичность производимого продукта, тем меньше шансов, что он будет импортозамещаться, отмечает Зубаревич: например, нефтехимия и нефтепереработка выпускают то, что умели делать раньше, – присадки, некоторые виды красок. Импортозамещение как стратегия – это выпуск продукции, ориентированной на экспортные рынки, а значит, конкурентоспособной в мире. Вынужденное же импортозамещение без связей с самыми передовыми производствами и технологиями, чтобы «просто заместить то, что не дают», – это путь отставания, причем затратный, предупреждает Вьюгин.

Потребление в прошлом году поддержал бюджет: пособия малоимущим домохозяйствам, индексация пенсий, повышение МРОТ и отсрочка уплаты страховых взносов для малых предприятий, а также повышение зарплат в регионах, где находятся оборонные предприятия, выплаты мобилизованным, перечисляет Зубаревич. Это поддержало розницу в регионах, но не в крупных городах, отмечает она: «Продвинутые центры, включенные в глобальное потребление, – Москва, Мособласть, Санкт-Петербург – рухнули сильнее всего. На дне непродовольственная розница падала на 30–35%, сейчас «оттянулась» до 12–14%, но не восстановилась. Места, где «не ночевала» глобализация, – Южный федеральный округ, Северо-Кавказский федеральный округ – там все уже восстановилось». На этом фоне одним из «поразительных трендов» стал рост общепита – за первый квартал 2023 г. сфера общественного питания показала рост в реальном выражении на 9% (при снижении всей экономики на 1,8%), отмечает Зубаревич: «Что случилось? Поехать далеко не можешь, машину купить не можешь, ну [остается] поесть-выпить, сохранить ощущение нормальности. Забыть про все и продолжать жить дальше – это модус для всей страны».

Будет ли в следующие пять лет темп российской экономики таким же, как в среднем за пять лет до 2022 г. (1,9%), или, может быть, даже выше, спросил экспертов Алексей Заботкин. Эксперты в прогнозах проявили осторожность.

Темпы роста экономики будут жестко зависеть от темпов финансирования гособоронзаказа – будут деньги, будет и рост – и от цен на основные виды сырьевого экспорта, ответила Зубаревич. Если отталкиваться от ожиданий предприятий, которые они закладывают в формируемые сейчас инвестпроекты и бизнес-планы, то в целом их ожидания темпов роста гораздо выше 1,9%, рассказал Рустэм Марданов, начальник Главного управления Банка России по Центральному федеральному округу, бывший премьер-министр правительства Башкортостана: «Но, естественно, многое будет зависеть от того, насколько успешно удастся реализовать эти планы. И, конечно, многие в эти планы закладывают и господдержку. Если она сохраняется, то эти планы реализуются».

Вьюгин тоже видит развилки в прогнозе: «Сегодня мы – наша экономика, бизнес – делаем все, что можем делать, но надеемся, что все изменится. Если все изменится – то и экономический рост может быть вполне впечатляющим. Ну а если не изменится – то, к сожалению, не видно никаких шансов для каких-то серьезных экономических успехов». Эффект санкций продолжит действовать по нарастающей, бюджетный импульс уже во многом исчерпан, что ограничивает финансирование отраслей и поддержку домохозяйств – это означает, что серьезного роста в ближайшие годы ждать не стоит, заключает Вьюгин.

20 лет после санкций

На одной из сессий спикеры попытались заглянуть «за горизонт событий» и представить, какой может быть Россия через 20 лет – сможет ли она найти источники устойчивого роста, перейти от «реверс-инжиниринга» – копирования существующих образцов – к технологическому развитию на собственной платформе и что для этого нужно, поставил вопрос ведущий, директор департамента исследований и прогнозирования Банка России Александр Морозов.

Прежде всего, спикеры согласились с итогами голосования зала, что из трех векторов развития – европейский, китайский или самобытный – Россия выберет последний (27%, 29% и 43% проголосовавших соответственно).

Это не значит, что нужно «родить свой айфон», – для начала нужно развивать базовые технологии, уточнил директор Центра финансовой аналитики Сбербанка Михаил Матовников: «Сейчас у нас случилось падение метеорита, динозавры вымерли, и эти ниши начинают занимать отечественные производители. Не потому, что они до этого были плохие и сейчас мы будем вынуждены заменять что-то прекрасное чем-то неизмеримо худшим. Просто у них не было возможности, ниши были заняты». Не нужно пока пытаться сразу сделать high-end-чип для компьютера – нужно научиться производить чипы для стиральных машин и лифтов, «что-то очень простенькое», предлагает Матовников: «Это будет наш огромный потенциал роста, магистральный прорыв российской экономики». И перейти от вынужденного импортозамещения к стратегическому – экспортно ориентированному, поддержал первый заместитель генерального директора Центра стратегических разработок Борис Копейкин: «Можем мы делать что-то лучше всех в мире? Конечно, можем. Например, атомные реакторы востребованы во многих странах мира. Находишься ты в Москве или в Дубае – «Яндекс.Такси» обгоняет конкурентов. То есть прорывов у нас уже много и будет много».

Санкции наконец-то заставили обратить внимание на прибыльные рынки «под боком», считает Матовников: «Почему у нас такая убогая экономика была? Потому что мы не умели делать международный бизнес: стратегией большинства наших российских предприятий было выйти в Европу, где все ниши заняты. Понятно – люди отдыхают в Ницце, туда и экспортируют». В типичной же западной компании целые отделы занимаются изучением развивающихся стран, знает Матовников. В России в лучшем случае можно найти специалиста со знанием индонезийского языка, но не индонезийской культуры и делового оборота, посетовал он, а эта страна – огромный рынок.

«Нас на другие рынки плохо пускают, даже дружественных стран», – рассказал заместитель председателя «Деловой России» Антон Данилов-Данильян. Приходится искать партнеров и даже отдавать им контрольный пакет. Но у России действительно много технологий, на основе которых за рубежом организуют сборочные производства, – и сейчас эти производства часто возвращаются в Россию из того же Китая, продолжил он: «Из-за скачков курса ситуация неопределенная, импортировать оборудование все менее выгодно, поэтому возвращаемся». Однако чтобы присутствовать в глобальных цепочках поставок, требуется присутствовать за рубежом «по максимуму», организовывать сервисное обслуживание готовых изделий и т.д., и это все технологически сложные процессы, рассуждает Данилов-Данильян: «Особенно в непривычной для себя среде. Когда много лет работаешь с Западом, то адаптируешься к тем способам принятия решений и подходам к анализу, которые есть на Западе. А теперь поворот на Восток. С торговой точки зрения это было гораздо проще, а вот с инвестиционной оказывается очень сложно. Но возможно».

Не стоит также отказываться от нефти и газа – это конкурентное преимущество России, напомнил директор НИФИ Владимир Назаров. Чтобы развивать экономику предложения, нужно снижать налоги на труд, на капитал и увеличивать налоги на потребление – возможно, на потребление углерода, однако в плане зеленого перехода и ввода углеродного налога не надо бежать впереди паровоза, лучше быть импортером подобных решений, ориентируясь на крупнейших торговых партнеров, предложил он: «Надо определиться, кто наш крупнейший торговый партнер – Китай или Европа, и если они пойдут этим путем – а я думаю, что не быстро пойдут, – то идти в ногу с крупнейшим партнером». Энергопереход происходит, но очень медленно, и во всех странах есть своя специфика – например, на севере Китая электромобили намного менее выгодно использовать, чем на юге, поделился Данилов-Данильян. Поэтому объем рентной экономики России вряд ли будет сжиматься до 2040 г., согласен он.

Готовность к кризису

За последние 15 лет Россия практически не выходила из системных кризисов: мировой кризис 2008–2009 гг., затем кризис 2014 г., который длился по 2020 г., и 2022 г., перечислил Олег Солнцев из ЦМАКП. Однако если ориентироваться на формальные критерии кризиса (например, такие, как доля проблемных активов, вынужденная существенная докапитализация банков, закрытие более 10% кредитных учреждений в течение года), то масштабы кризисов убывали, а в 2022 г. в банковской сфере не произошло никаких системных сбоев – даже наоборот, доля проблемных кредитов снизилась.

Не надо путать применение лекарств от болезни с отсутствием болезни, уточнил первый заместитель председателя правления Совкомбанка Сергей Хотимский: «Мне кажется, когда можно любого человека на улице остановить и, спросив, что происходит, услышать описание в виде слова из четырех букв или из пяти, то, видимо, кризис есть». Ситуация экстремальной волатильности за 16 месяцев не изменилась – с ней все сталкиваются каждый день, отметил он: «Способность организма существовать в определенной среде не означает, что эта среда нормальная и здоровая».

Но с тем, что Россия оказалась хорошо подготовлена к кризису, сошлись во мнении все спикеры сессии, посвященной анализу антикризисных мер: инструментарий этих мер был полностью сформирован. Банковский сектор выстоял и смог поддержать экономику, а не стать для нее грузом. «Слава богу, точнее, Центральному банку, что в 2014–2015 гг. он сделал правильные выводы и сделал очень много того, что казалось избыточным, но в итоге нас спасло», – порадовался председатель правления Московского кредитного банка Николай Каторжнов. Запуск Национальной системы платежных карт, расширение инфраструктуры биржи, расчистка банковской системы, повышение качества капитала, формирование механизмов предоставления ликвидности, создание структуры торговли юанем – все пригодилось.

Но полезные выводы все равно можно сделать: главный – шире смотреть на риски и допускать вероятность того, что могут случиться события, которые кажутся невероятными, признался Игорь Марич из Московской биржи.

Перед экономикой и перед банковской системой стоит целый ряд вызовов, связанных с изменением географии внешней торговли и изменением расчетов, перечислил Каторжнов. Снизилась эффективность – если раньше доставка, например, нефтепродуктов занимала 5 дней, то теперь 50, привел он пример: это требует больше оборотного капитала и больше финансирования, а ранее финансировавшие внешнюю торговлю «недружественные» компании прервали отношения с Россией. Сокращение логистического плеча, в свою очередь, тоже требует больших капиталовложений в инфраструктуру. Но мало товар привезти – надо получить за него деньги, а сейчас расчеты осуществляются «самыми разными способами», охарактеризовал Каторжнов: «Думаю, простых решений тут еще долго не будет, а если они когда-нибудь появятся – надо быть готовым к гибкости, быстрому принятию решений и к скромности».

Выводы пригодятся, поскольку жизнь российского финансового рынка можно описать словами песни из кинофильма «Собачье сердце», процитировал Антон Табах, управляющий директор «Эксперт РА»: «Суровые годы уходят, за ними другие приходят, они будут тоже трудны».