Семейные ценности: почему воспитание может быть сильнее революций

Бизнесмен Хуан Гуанъюй, владелец одного из крупнейших частных китайских ритейлеров, GOME Electrical Appliances, родился в 1969 г. Его прадед был богатым землевладельцем в провинции Гуандун, но потерял большую часть своих активов во время коммунистической революции 1950-х гг. Отец предпринимателя рос на фоне коммунистической и последовавшей за ней «культурной революции» (1966–1976 гг.): он не получил ни наследства, ни формального образования и зарабатывал на жизнь производством масла из хурмы. Сам Хуан Гуанъюй в детстве вместе с братьями и сестрами промышлял сбором мусора. Тем не менее он сумел окончить один из самых престижных вузов страны, Китайский народный университет, а в 1987 г., во время первого бума частных предприятий на фоне реформ, основал GOME Electrical Appliances и в период между 2004 и 2018 гг. сохранял за собой статус одного из самых богатых людей в материковом Китае. Его состояние оценивалось в сумму порядка $5 млрд.

Эта история – очень яркий пример, который отражает массовый тренд в китайском обществе: несмотря на все репрессии, потомки дореволюционных элит, выросшие уже после революций, сегодня оказываются более успешными, чем потомки тех, кто до революций был бедным. К такому выводу приходит исследование, оказавшееся последней работой Альберто Алесины, профессора Гарварда, одного из самых известных экономистов мира, скончавшегося в мае 2020 г. от внезапной остановки сердца. Алесина участвовал в исследовании вплоть до самого дня своей смерти, отмечают его соавторы Марлон Серор, Дэвид Ян, Ян Ю и Вэйхун Цзэн, которые закончили работу и представили результаты в рамках серии рабочих документов Национального бюро экономических исследований (NBER).

Преодоление привилегий

Китайские революции представляют собой две кардинальные попытки устранить привилегированное положение элит, неравенство в благосостоянии и образовании, а также культурные различия населения – в особенности между богатыми и бедными, объясняют авторы. Революции должны были «перекрыть» два канала передачи богатства между поколениями: через доход и благосостояние (в частности, передачу богатства путем наследования) и через накопление человеческого капитала (например, образование). Так, земля была изъята у богатого населения и распределена между бедными гражданами, старшие школы и университеты закрывались, а ценности, связанные с богатством и образованием, стигматизировались.

Экономисты рассматривают три поколения китайцев: «бабушек и дедушек» – тех, кто вырос до революции, то есть был рожден до 1940 г.; «родителей» – родившихся между 1940 и 1965 гг., росших во время революции и непосредственно столкнувшихся с шоками в виде изъятия и перераспределения земли и закрытия школ; и «детей» – тех, кто родился после 1965 г., к концу двух революций был подростком и рос во время, когда китайские власти стали заново открывать школы, университеты и запустили реформы, позволившие вновь накапливать частные активы и вести частный бизнес.

Революции успешно справились с задачей выравнивания благосостояния в поколении «бабушек и дедушек», установили авторы. Земельная реформа (1947–1953 гг.), ключевая составляющая коммунистической революции, предполагала конфискацию «излишков» земли у богатых землевладельцев, получивших соответствующие классовые ярлыки (см. врез выше), и ее перераспределение в пользу бедных классов. За время реформы минимум 43% земельных активов сменили владельцев, оценивал в 1973 г. в своей книге «Китайская земельная реформа в ретроспективе» Джон Вон из Университета Гонконга. В 1954 г. частное владение землей было вовсе отменено с принятием первой конституции Китайской Народной Республики.

Если до революции землевладельцам в расчете на домохозяйство принадлежало в 6 раз больше земли, чем остальному населению, то реформа устранила эти различия – в результате коэффициент Джини, измеряющий уровень неравенства в обществе, снизился с 0,5 до 0,1, то есть практически до полного равенства. Более того, округа, в которых до революции наблюдалось наибольшее неравенство в уровне землевладения, в 2000 г. демонстрировали самые низкие показатели неравенства с точки зрения владения недвижимостью. Это отличает китайский опыт от неудачных попыток конфискации богатства в других странах, в частности в Латинской Америке, отмечают авторы.

Аналогично «культурная революция» устранила преимущества элит в области образования. С одной стороны, в 1966–1968 гг. были закрыты почти все старшие школы и колледжи, а многие университеты оставались закрытыми вплоть до 1972 г., с другой – доступ к высшему образованию предоставлялся не на основе способностей, а преимущественно на основе классовых ярлыков. Для детей «классовых врагов» сохранялась квота всего в 5% мест. Таким образом, поколение тех «родителей», кто происходил из семей, входивших до революции в элиту, лишили возможности получить более высокий (а в некоторых случаях – и аналогичный) уровень образования, чем у остального населения. При этом они с большей вероятностью пострадали во время Великого китайского голода (1959–1961 гг.) и с меньшей – оказывались членами коммунистической партии, что после революции стало маркером политического и социального статуса в китайском обществе, а также позволяло получить доступ к государственному перераспределению ресурсов.

Роль «неформального человеческого капитала»

Тем не менее, несмотря на эти эффекты двух революций, неравенство, которое было характерно для первого рассматриваемого поколения, вновь возникает в третьем: к 2010 г. те, чьи бабушки и дедушки до революции принадлежали к элите, зарабатывали на 16–17% больше и на 11% дольше учились (что соответствует разнице в 0,75 года) в сравнении с остальными людьми. Элита до революции составляла 10% населения с наибольшим доходом, и, по оценке экономистов, «внуки» представителей элиты имеют на 14,5% больше шансов также оказаться в верхнем дециле по доходу. Эта цифра выше, чем оценки, которые были получены другими исследователями для США и Канады: 14,1% и 11,1% соответственно. «Иначе говоря, хотя революции были явным образом призваны перевернуть распределение населения по социоэкономическому статусу, они не смогли достичь этого более чем в одном поколении», – пишут авторы исследования.

Исследователи обнаруживают, что одной из значимых причин этого результата были ценности, которые передавались между поколениями. Потомки элиты сегодня демонстрируют иные ценности, чем остальные их сверстники: менее негативно относятся к неравенству, проявляют больший индивидуализм, чаще считают, что для успеха важно прилагать усилия. Это также подтверждается выявленными предпочтениями больше работать в будние дни и меньше отдыхать в выходные (в сумме разница составляет в среднем 10%, или 235 часов в год). При этом, если сделать поправку на разницу в образовании и выявленных ценностях, разрыв в доходах выходцев из семей элит и их ровесников исчезает: то есть более высокий заработок потомков элит связан именно с более высоким уровнем образования и с отличиями ценностных установок.

Авторы предлагают рассматривать это явление как «неформальный человеческий капитал» – эти установки прививаются в семье, а не в рамках формальной системы образования, которая из-за революций временно была недоступна. Причем этот эффект сильнее выражен для тех, кто дольше жил с родителями, и почти отсутствует у тех, чьи родители преждевременно скончались, – то есть количество времени, которое дети проводят вместе с родителями, может быть ключевым для передачи ценностей. Любопытно, что такой разницы в озвучиваемых установках в поколении «родителей» экономисты не обнаруживают, хотя дети выходцев из элит все равно работают больше: то есть, вопреки стигматизации некоторых ценностей в обществе, на непубличном уровне они сохранялись и были переданы детям.

Если состоятельные родители, чей успех определялся тяжелой работой, передают детям аналогичные установки – например, склонность сберегать для более производительных инвестиций, склонность к накоплению человеческого капитала, рабочую этику, – у этих детей появляется преимущество в виде «культурных инструментов» для достижения более высокого уровня благосостояния, которые не связаны с такими классическими инструментами, как завещания. Бедные и необразованные родители могут транслировать обратный набор установок, из-за чего их дети останутся бедными. Таким образом, механизм передачи ценностей между поколениями может ограничивать социальную мобильность, рассуждают Алесина и его соавторы. Причем этот процесс может быть невосприимчивым к политическому вмешательству – учитывая то, что он пережил масштабные институциональные и политические изменения китайских революций.