Альберто Алесина: В мире мало более захватывающих вещей, чем узнать что-то важное о человечестве

В политической экономике Алесина, наверное, первый экономист, который мог бы получить Нобелевскую премию – за основание самой дисциплины, – но не дожил до нее, написал о нем профессор Чикагского университета Константин Сонин. 23 мая 2020 г. профессор Гарварда Альберто Алесина, один из самых талантливых и ярких экономистов мира, скончался от внезапной остановки сердца.

Алесина изменил взгляды множества людей на экономику. Он объединил макроэкономику с политикой, показав, что инфляцию, ставку процента, занятость, бюджет невозможно изучать, не думая о политическом процессе принятия решений, не принимая во внимание интересы, стимулы, мотивы, конфликты, стратегии людей, которые борются за политическое влияние. Именно эта логика позволила Алесине в начале 1980-х, когда политической экономики как дисциплины еще не было, построить современные политэкономические теории.

Из-за масштабного влияния его работ он считался вероятным претендентом на Нобелевскую премию, цитирует профессора Гарварда Эда Глейзера университетская The Harvard Gazette. И перечисляет: работа Алесины о том, как этническая фрагментация вредит экономическому развитию, предсказала недавние антимигрантские движения в США и Европе; его исследования об оптимальном размере национальных государств оказали большое влияние на дебаты вокруг Евросоюза. Его статья 1993 г. в соавторстве с профессором Гарварда Ларри Саммерсом, в то время сотрудником минфина США, показала, что независимые центральные банки могут лучше контролировать инфляцию, что сыграло роль в движении к независимости центробанков.

Реалистичный взгляд на политику

На протяжении предшествующего полувека мейнстримная экономика исключала политику из своего анализа, но использовала результаты этого анализа, чтобы давать советы правительству, говорит Жерар Ролан, профессор Университета в Беркли. Многие и до сих пор исходят из презумпции заинтересованности правительств в росте общественного блага, а не в удержании власти. В 1980-е гг., на заре карьеры Алесины, экономисты пытались учить политиков, но не пытались их изучать, добавляет Саммерс.

Политические вопросы изучались тогда в рамках теории общественного выбора, но она смотрела на политику через призму принципал-агентских отношений, обращала огромное внимание на лоббирование и видела в правительстве «врага», чье воздействие на экономику надо минимизировать. Подход Алесины намного более реалистичный и менее идеологический. Он учитывает неоднородность интересов разных групп и акторов, которая проявляется в политике. Эта логика и сделала Алесину, его коллег и друзей первопроходцами политической экономики.

Первый этап в работе Алесины был в основном теоретическим и основанным на презумпции, что политики и избиратели действуют рационально, отмечает Гвидо Табеллини, ректор Университета Боккони и соавтор Алесины. Но если к политикам (хотя и не всем) эта гипотеза еще применима, то к избирателям – точно нет. Алесина признал это ограничение одним из первых и стал использовать для анализа поведения избирателей социологию. Он показал, что на экономическое и политическое поведение людей влияют медленно меняющиеся культурные привычки. Поэтому людям, принадлежащим к разным этническим группам, труднее взаимодействовать: они меньше друг другу доверяют. Для таких исследований были нужны эмпирические данные.

Микроэконометрическая революция многое изменила в экономике, включая стандарты и процедуры доказывания, подходы к установлению причинно-следственных связей. Алесина был одним из первых, кто понял, что происходит, пишет Табеллини. Посредством своих работ, своих учеников и руководства политэкономической программой NBER (National Bureau of Economic Research, крупнейший экономический научно-исследовательский центр США) он оказал огромное влияние на исследования на границах экономики с социологией, культурологией, историей, политологией, поведенческими науками. В результате само здание экономической науки перестроилось: то, что когда-то было «прикладной экономикой», второстепенной по отношению к теоретической, стало полноправной областью эмпирических исследований.

Алесину отличал огромный интерес к реальному миру, к реальной политике. В отличие от множества экономистов он, предлагая теорию, задавал вопрос не «как должно быть?», а «почему в жизни складывается так, а не иначе?», пишет Сонин. Поэтому, отмечает он, большинство построенных Алесиной моделей «не стали завершающим штрихом какой-то теории» – они были первыми. Алесина выступал первопроходцем, «десантником», человеком, не боящимся думать не как все, первооткрывателем новых исследовательских полей, который оставляет свои модели другим для критики и шлифовки, а сам идет дальше.

Алесина задавал фундаментальные вопросы, которые экономисты не догадывались задать раньше, и выделял ключевые аспекты проблемы. В результате появлялись удивительные на первый взгляд объяснения, но очень скоро становилось понятно, что они просты и очевидны, и странно, почему никто не думал так раньше, описывает метод Алесины Табеллини, один из его ближайших друзей с юности. Математический аппарат для интуиций обеспечивали прикладная теория игр и теория рациональных ожиданий.

Говоря Алесине прощальные слова в твиттере, экономисты вспоминают итальянскую страстность, с которой он вовлекался в политические дебаты, его любовь к спорам с оппонентами, думающими не как он, его обаяние и щедрость, иронию, любовь к интеллектуальным провокациям и к нарушению правил. Так, провозгласив на одной из встреч NBER, которую он вел, что есть возможность задавать вопросы лишь на уточнение, он первый же «на правах организатора» от этой нормы отошел.

В NBER Алесина создал программу исследований по политической экономике и возглавлял ее 14 лет. Он очень много сил и времени отдавал ученикам и коллегам, не жалея времени на обсуждение их работ. Многие вспоминают его остроумные и проницательные комментарии.

Сосредотачивайтесь на больших идеях и на вопросах, которые вас интересуют больше всего: мы здесь, чтобы узнать о мире, а не чтобы попасть в топовые журналы, вспоминает советы Алесины экономист Университета Джонса Хопкинса Филипе Кампанте. Один из советов – исследовательская работа должна быть радостью: в мире есть очень мало более захватывающих вещей, чем узнать что-то новое и важное о человечестве. «Алесина никогда не забывал этот факт», – вспоминает Глейзер. Он мог легко отказаться от публикации даже в American Economic Review, одном из ведущих научных журналов мира, если пожелания редакторов к его работе, на его взгляд, делали ее хуже, и отправлял письма со множеством опечаток. Алесина торопился, его влекли идеи, а аккуратность и тщательность он оставлял другим. Большие идеи Алесина распознавал буквально за несколько секунд, говорит Паола Джулиано, профессор Anderson School of Management.

Многие люди делают простые вещи так, будто они очень трудны, а Алесина делал сложные вещи с легкостью и не казался напряженным, даже живя на два континента, деля жизнь между Италией и Штатами, вспоминает Саммерс. «Если мы писали совместную работу и я оказывалась в тупике, то Альберто всегда находил остроумный способ двигаться дальше», – говорит Джулиано. Алесина не только любил шутить, но и легко принимал шутки над собой, вспоминает Глейзер: когда коллеги вышучивали плохое знание Алесиной американских реалий, он смеялся громче всех.

Алесина страстно любил горы, увлекался альпинизмом, горнолыжным фрирайдом (хели-ски – подъем на вертолете и спуск на лыжах без трасс) и умер от остановки сердца во время хайкинга, недавно отметив 63-й день рождения. Он говорил, что для написания статей подходит лишь погода, когда невозможно быть в горах.

Бюджетная и монетарная политика

Алесина любил парадоксы. Одна из первых его англоязычных работ (1987) исследовала на игровой модели эффекты, возникающие в ситуации, когда монетарная и налоговая политика плохо скоординированы. В такой ситуации приверженность денежных властей к монетарным правилам необязательно ведет к росту благосостояния: когда у экономических агентов нет уверенности в устойчивости налогов и бюджетных расходов, политика низкой инфляции не вызывает доверия. В этой ситуации они не могут поддерживать занятость и инвестиции на уровне, на каком они были бы при стабильной бюджетно-налоговой политике.

В исследовании госфинансов есть два различных подхода – нормативный и дескриптивный, писали Алесина и Табеллини в статье 1992 г. Первый предписывал, как строить управление бюджетом и госдолгом; второй демонстрировал, как это происходит в реальности. Алесина и Табеллини отчетливо склонялись ко второму, показывая, что чем меньше времени проводит у власти правительство, тем быстрее оно аккумулирует долг.

Невозможно объяснить огромные межстрановые различия [в размере дефицита бюджета], используя только экономические аргументы. Политико-институциональные факторы – ключевые для понимания бюджетных дефицитов в частности и фискальной политики в целом.

Альберто Алесина, интервью 1999 г.

Алесину волновало, как экономические модели применяются в реальной жизни. В одной из статей он исследовал долговую политику Южной Кореи, Филиппин и Таиланда в 1965–1983 гг. Тогда Корее удавалось хорошо управляться с долгами, а Филиппинам – нет. Многих тогда волновал вопрос, как предотвратить «спекулятивные атаки» на валюты, приводившие к резким девальвациям. Алесина связал такие атаки с избыточным контролем за потоками капитала. Защищаться от них в рамках Европейского монетарного союза он предлагал взаимными кредитными линиями нацбанков.

В начале 1990-х Алесина помогал продумывать, каким должно быть взаимодействие национальных банков европейских стран. Тогда правительства и нацбанки только договорились о создании Европейского центробанка, и надо было понять, как можно управлять инфляцией и финансовой стабильностью на общеевропейском уровне, особенно в условиях разноскоростного присоединения стран к общеевропейской монетарной политике.

Конфликты имеют значение

Алесина вырос в Италии 1970-х, во время острых идеологических и политических конфликтов. Крайняя поляризация в обществе приводила к частым забастовкам, левому терроризму, бегству капитала. Именно этим, говорит Табеллини, объясняется внимание Алесины к политическим столкновениям, которые оказывали огромное влияние на макроэкономику, но экономистами во внимание не принимались – они в то время исследовали модели общего равновесия с репрезентативными агентами (потребитель, фирма, правительство), для которых политика не важна.

Экономисты, конечно, понимали, что политики являются существенным актором, от которого зависят принимаемые решения. Но учитываемую в моделях мотивацию политиков они сводили к оппортунистической: завоевать голоса избирателей на выборах. Алесина же показал, что политический конфликт играет центральную роль в объяснении макроэкономических явлений, а политиками руководит не только прагматика, но и политические пристрастия, партийная и идеологическая конкуренция. Политика, которую нужно вести, чтобы увеличить шансы на переизбрание, и меры, которые политики стремятся реализовывать исходя из своих политических пристрастий, часто не совпадают. Сейчас это кажется очевидным, а в 1988 г. было не так.

Факт, который всегда поражал меня: насколько реальные действия политиков отличаются от того, что им предписывают модели. В политике дискурс всегда связан с перераспределительными конфликтами, тогда как в большинстве макроэкономических моделей вопросы перераспределения отсутствуют.

Альберто Алесина, интервью 1999 г.

Эту линию Алесина продолжил изучением того, как политический цикл влияет на бизнес-циклы ( в том числе в США), когда противоборствующие партии преследуют разные экономические цели (в области инфляции и безработицы). Избиратели смягчают слишком сильную политическую поляризацию, голосуя за центристов, подталкивая к сотрудничеству политиков из разных лагерей или голосуя то за одних, то за других. В результате в парламентских республиках могут возникать коалиционные правительства, разделенные по партийному принципу, а конкуренция на выборах заставляет партии разводить свои политические платформы все дальше друг от друга. Много лет спустя Алесина показал наличие политических бизнес-циклов в итальянских муниципалитетах.

Политические конфликты и поляризация могут объяснить и рост государственного долга (никому из политиков не хочется заниматься его снижением, ведь рассерженные сокращением расходов избиратели приведут к власти их соперников), и затягивание с принятием болезненных решений по стабилизации экономики. Политики ведут себя «стратегически» – они перекладывают долг на будущие поколения и правительства, чтобы не «злить» избирателей. Поэтому многие страны занимают в долг больше, чем им нужно исходя из макроэкономических оценок. Связанная с этим политическая неопределенность влияет на стоимость долга, а смена противоборствующих партий во главе правительств – на вероятность его выплаты.

В развитых демократиях политическая конкуренция влияет буквально на все макроэкономические показатели: инфляцию, ВВП, безработицу, бюджетный дефицит, госдолг (он страдает больше всего, особенно в условиях партийной поляризации). Политическая борьба искажает возможности нацбанков по проведению монетарной политики и ведет к выбору неоптимальной экономической политики. Конечно, Алесина не был сторонником исключения конкуренции из политической борьбы. Он просто стремился показать, какое влияние политика оказывает на экономику.

Политика влияет не только на долговые, но и на перераспределительные решения правительств, показал Алесина в совместной статье с Дэни Родриком: рабочие и «капиталисты» заинтересованы в разном налогообложении, госинвестициях и темпах роста, и политика максимизации роста является оптимальной только для владельцев капитала. Поэтому демократия, дающая рабочим «право голоса», ведет к меньшим темпам роста и к более высокому уровню налогов, который обеспечивает перераспределение в пользу бедных.

Десятилетием позже Алесина исследовал влияние демократии на экономический рост вместе с Филиппом Агийоном и Франческо Требби. Они доказали, что демократические институты и политические права обеспечивают понижение барьера входа на рынки, ускоряют инновации и развитие технологического сектора экономики с высокой добавленной стоимостью.

Зачем столько государств?

Впечатленный послевоенной деколонизацией и резкой перекройкой карты мира в начале 1990-х (распад СССР, Югославии и Чехословакии, сепаратистские движения в Канаде, Испании и Италии, а в противовес – объединение Германии и движение к Евросоюзу), Алесина с Энрико Сполаоре написали работу, в центре которой вопрос: зачем в современном мире столько государств?

В 1946 г. в мире было 74 государства, а полвека спустя – 192, при этом население 87 из них было меньше 5 млн человек, а 35 – меньше полумиллиона. Может быть, экономическая интеграция делает национальные государства ненужными и будущее – за региональными общностями (типа Квебека), объединенными в наднациональные образования (типа ЕС)? Алесина и Сполаоре анализируют баланс между выгодой от создания больших политических юрисдикций и издержками, связанными с включением в них очень разных территориальных образований.

Благодаря эффекту масштаба в больших государствах снижается стоимость общественных благ в расчете на душу населения (военные расходы, поддержание финансовой, судебной и правоохранительной систем, инфраструктура, здравоохранение, дипломатия, охрана природы). Второй плюс больших государств: на них редко нападают (в Шумпетеровской лекции Алесина суммировал свои страновые исследования). Третий – вырастает размер рынка. Наконец, у больших стран больше возможностей по межрегиональному перераспределению богатств в пользу бедных регионов.

Однако с величиной государств вырастают проблемы координации и перегрузок. Большие страны менее гомогенны, чем маленькие, там выше культурная дистанция и разница в предпочтениях. В итоге баланс следующий: 1) демократия ведет к сецессиям: в недемократическом мире государств было бы меньше; 2) если внутри стран нет удовлетворяющей людей системы перераспределения богатств, но есть демократия, со временем число стран вырастает сверх оптимума; 3) сам оптимум растет вместе с экономической интеграцией (если страны сотрудничают экономически, их может быть больше).

Образование большого числа маленьких государств снижает вероятность больших международных конфликтов, но увеличивает вероятность конфликтов локальных, подсчитали Алесина и Сполаоре в другой статье. У маленьких стран, писал Алесина в работе вместе с Ромейном Вачаргом из UCLA, выше склонность к участию в международной торговле (она позволяет соединить преимущества от культурной гомогенности населения с увеличением размера рынков) и уровень госрасходов в отношении к ВВП (из-за отсутствия экономии на масштабе общественные блага обходятся им дороже). В экономическом отношении большие страны редко преуспевают: «Строительство больших империй преследовало целью открыть рынки в мире, где было намного меньше свободы торговли, чем сейчас, и в то же время держать культурные меньшинства под контролем, – пишут Алесина и Вачарг. – В колониальную эру, когда почти во всем мире экономические взаимодействия ограничивались политическими властями, строительство империй было способом открыть для себя рынки и поддерживать торговые пути». По мере того как мировая торговля становится более открытой, эти преимущества больших государств становятся намного менее существенными: странам необязательно быть большими, чтобы быть открытыми.

На средний размер стран влияет политический режим, говорил Алесина в своей Шумпетеровской лекции. Авторитарные правители предпочитают большие империи, поскольку это максимизирует ренту. История знает несколько императоров, желавших завоевать весь мир, но среди демократических лидеров таких не было. По мере увеличения размера страны ее растущая неоднородность делает империи все менее устойчивыми, увеличиваются затраты на поддержание единства страны. Одно из средств уменьшения гетерогенности – международная агрессия, создающая у победителей чувство единства. Часто диктаторы, заботящиеся не о среднем благосостоянии подданных, а о величине своей ренты, слишком увлекаются и увеличивают размер страны сверх оптимума, что ведет к последующему краху империй.

Исходя из этой логики, Алесина выступал против политической интеграции в рамках ЕС: когда есть экономическая интеграция, в политическом объединении нет необходимости. Не нужен был, по мнению Алесины, и монетарный союз (предполагающий политическую интеграцию денежных властей и общую бюджетную политику). Он предлагал ограничиться свободным перемещением в рамках Европы товаров, людей и денег, а также систему свободных валютных курсов. Небольшим странам очень выгодна свободная торговля, поэтому либерализация торговли и средний размер страны связаны обратной зависимостью, а экономическая интеграция и политический сепаратизм идут рука об руку.

Культура имеет значение

Первый подход к теме культурной дистанции, которая потом стала его любимой, Алесина вместе с Уильямом Истерли сделали в 1997 г. Они показали, что наличие этнической фрагментации в американских городах влияет на качество публичных услуг (образование, дороги, библиотеки, сбор мусора): чем она выше, тем ниже расходы на общественные блага. Причина в том, что большинство предпочитает увеличивать расходы на выгодные для себя направления и выступает против трат, которые увеличивают блага для меньшинств (например, билингвальное школьное образование).

Разногласия обостряются, когда меньшинства платят мало налогов и блага для них создаются за счет налогов этнического большинства. Оно не хочет финансировать выгодные другим бюджетные траты. Разным группам этнических меньшинств в кейсах на основе американских городов присущи разные взгляды на то, какими должны быть образование и библиотеки, у них разные городские маршруты, и они нуждаются в разном транспорте, а принятыми в итоге компромиссными решениями остаются недовольны все. В городах с этническими группами выше неравенство и общественная занятость: городские власти используют «тайное» перераспределение расходов, чтобы обойти возражения против прямого увеличения помощи бедным. Похожий механизм используется на межрегиональном уровне, когда богатый север Италии скрыто субсидирует южные провинции.

На макроэкономическом уровне гетерогенность (и сопутствующие ей этнические предубеждения) ведет к тому, что в США, в отличие от Европы, большинство воспринимает бедную часть населения как «ленивую» (а не нуждающуюся в помощи) и не согласно с увеличением налогов и бюджетных расходов в их пользу.

Европу и США Алесина сравнивал еще в нескольких работах. Так, он объяснил регулированием рынка труда, политикой профсоюзов, высокими налогами и страхованием от безработицы то, что европейцы работают значительно меньше американцев (до конца 1960-х это было не так). Европейцы очень не любят неравенство, а американцы относятся к нему спокойно (что Алесина объясняет более высокой социальной мобильностью в США).

Как городская этническая гетерогенность вредит общественному взаимодействию, Алесина показал в отдельной статье. Оказалось, в таких городах заметно ниже социальная активность: люди с этническими и расовыми предубеждениями отказываются участвовать в ней, если видят, что придется взаимодействовать с людьми других национальностей. В свою очередь, низкое социальное участие ведет к тому, что меньшинства плохо представлены в городской политике и принимаемые решения не учитывают их интересы. Снижается уровень доверия, уменьшается количество интеракций между представителями разных групп, в замкнутых этнических сообществах возникает «культура бедности».

Ниже в таких городах и базовый уровень доверия (измеряется ответом на вопрос «можно ли в целом доверять другим людям?»). Он влияет на стоимость транзакций в экономике: доверие позволяет правительству, финансовым организациям, бизнесу действовать эффективнее. Уровень доверия ниже у людей, которые: пережили травматичный опыт; подвергались дискриминации; имеют низкие доходы и образование; живут в сообществе с высокой этнической гетерогенностью и имущественным расслоением. В целом люди меньше доверяют тем, кто кажется им не таким, как они сами: нам свойственно «избегание гетерогенности».

Этническую, религиозную и лингвистическую гетерогенность (фракционализацию) стран можно измерять. Этническая гетерогенность замедляет экономический рост, увеличивает неравенство, снижает качество госуправления. А в Индонезии в регионах с большей фракционализацией быстрее вырубаются леса: гетерогенность влияет на качество всех общественных благ. Поэтому при административном районировании надо искать компромисс между «экономией на масштабе» (предпочтение крупных районов) и «избеганием гетерогенности».

Склонность к перераспределению

Увидев, что социально-культурные и психологические установки людей через одобряемые избирателями политические меры влияют на экономическую систему (налоги, уровень неравенства, регулирование рынка труда), Алесина занялся их исследованием более целенаправленно. Он показал: если общество верит, что разница в доходах определяется в основном собственными усилиями работников (как в США), то выбирает систему с низкими налогами и уровнем перераспределения; а если, как в Европе, считает, что богатства создаются связями, удачей и коррупцией, то выбирает систему с высоким перераспределением. В обоих случаях экономическая система поддерживает социальные установки и они становятся устойчивыми.

Опыт жизни в социалистических странах делает людей еще более склонными к тому, чтобы выступать за большое участие государства в экономической жизни, – это Алесина исследовал на примере отношения восточных и западных немцев к перераспределению.

В странах с переходной экономикой пройдет немало времени, прежде чем изменится мнение о роли государства. Во-первых, потому что убеждения меняются медленно, а во-вторых, потому что переходный период привел к значительному росту неравенства и те, кто остался в проигрыше в результате проводимых преобразований, создают спрос на вмешательство государства.

Альберто Алесина, интервью Beyond Transition 2005 г.

На склонность людей к перераспределению богатств при помощи государства влияет их личный уровень доходов. Важную роль играют и идеалы – представления людей о справедливости, равенстве, честности.

Склонность к перераспределению понижается в странах, где много мигрантов, и особенно сильно – там, где считают, что в стране много мигрантов: об этом говорят работы Алесины последних лет. Люди сильно преувеличивают количество мигрантов в своих странах, считают их более бедными, чем на самом деле, думают, что они чаще оказываются без работы и зависят от госпомощи больше, чем это имеет место в реальности. Особенно велико расхождение между реальностью и ее восприятием у правых. Идеологические стереотипы сильно определяют взгляды респондентов на экономическую и политическую реальность, на склонность к перераспределению.

Готовность к перераспределению сильно зависит от оценки людьми межпоколенческой мобильности – вероятности, что дети будут жить значительно лучше родителей. В США шансы ребенка, родившегося в бедной семье, стать богатым ниже, чем в Европе, но в представлении людей мобильность в США все еще высока, а в Европе – низка. В результате американцы, в отличие от европейцев, не требуют роста налогов и перераспределения. Алесина исследовал межпоколенческую мобильность и в Китае: революция Мао была там «великим уравнителем», но со временем культурные предпочтения восстановились: внуки и правнуки тех, кто до революции принадлежал к элите, стали придерживаться более индивидуалистических и прорыночных позиций. В последние дни Алесина работал над статьей о том, как этничность и религия влияют на социальную мобильность в Африке.

Семейные связи

В 2006 г. Алесина и Паола Джулиано выпустили пионерскую работу, связывающую экономику и «семейные ценности». Используя данные World Values Survey, они посмотрели, насколько значимы для людей в 78 странах семейные связи – отношения с супругами и детьми. В странах, где эти связи сильны (в Африке, Азии, Латинской Америке; на противоположном конце спектра – Северная Европа и Германия), более значима роль домохозяйств: в них производится большая доля потребляемых услуг, более существенна их роль как страховщиков в случае неприятностей с членом семьи. Это сдерживает развитие частного рынка страхования и государственное соцстрахование. Сильные семейные связи устойчивы – они сохраняются и у второго поколения мигрантов.

Семья, основной и самый примитивный общественный институт, через многие поколения влияет на устройство многих социальных и экономических институтов. Общества, где традиционная модель семьи устойчива, характеризуются меньшей склонностью к инновациям, более низким ВВП и качеством институтов, неготовностью «отпускать» женщин на рынок труда, в политику и гражданскую активность. Там ниже уровень доверия тем, кто находится за пределами семейного круга. С другой стороны, в таких странах выше качество семейных отношений, удовлетворенность жизнью, здоровье.

Ослабление семейных связей компенсируется развитием рыночной системы заботы о пожилых, детского воспитания и развития, питания вне дома. Таким образом, концентрация на семье замедляет рост в обществе доверия и социального капитала. Чем сильнее связи с семьей – тем ниже географическая мобильность: если в Испании, Италии, Греции 70% детей предпочитают селиться на расстоянии не более 5 км от родителей, то в Дании, где семейные связи слабее, таких менее 30%. Склонность людей к жесткому регулированию рынка труда в странах с традиционной моделью семьи имеет глубокие культурные корни: слабое трудовое регулирование выгодно более мобильным работникам и невыгодно работникам с сильной «привязкой к дому».

Основываясь на понимании «семейной экономики», Алесина предложил сделать подоходный налог гендерным. Предложение труда у женщин более эластично в отношении к зарплате, поскольку их работа на рынке труда заменяема работой по дому, тогда как мужчины чаще заняты карьерой, реже рассматривают домашние труд как альтернативу занятости и поэтому их предложение рабочей силы меньше реагирует на изменение зарплат. Поэтому женский труд нужно облагать по пониженным ставкам: это уменьшит разрыв между эластичностью предложения труда у мужчин и женщин, увеличив участие женщин в экономике. Предложение встретило критику, но Алесина отвечал, что равенство мужчин и женщин мнимое, а по-настоящему уравнивает их разное налогообложение. Гендерный диспаритет чувствуется даже в кредитовании: в Италии кредиты достаются женщинам по более высоким ставкам (для мужчин ставки снижаются благодаря росту социального капитала).

Алесину интересовало, как культурные предпочтения влияют на организацию современной экономики и как сами они определяются историческим развитием (что объясняет их устойчивость). Патриархальную структуру семьи Алесина, Джулиано и экономический историк Натан Нанн возводят к важному шагу в развитии земледелия – переходу от мотыги (лопаты) к плугу. До перехода к плугу женщины и дети участвовали в обработке земли наряду с мужчинами, использование плуга требовало большей силы и привело к специализации: мужчин – на сельском хозяйстве, женщин – на домашнем. Обработка земли стала требовать меньше рук, благодаря чему снизилась рождаемость, и это влияние продолжает чувствоваться до сих пор. Народности, использовавшие плуг, и сейчас характеризуются более жесткими гендерными ролями. Устойчивость культурных влияний подтверждается предпочтениями мигрантов – они приносят с собой обычаи и в общество с другими институтами.

Бюджетный баланс

Темой бюджетной сбалансированности Алесина занимался с конца 1980-х. Статья, написанная им в 1995 г. с Роберто Перотти, демонстрировала, что рост налогов часто становится следствием неспособности правительств сдержать рост расходов, а достижение бюджетной сбалансированности за счет сокращения расходов совершенно не обязательно ведет к рецессии. Бюджетная консолидация (приведение бюджетов к сбалансированному состоянию после периода высоких дефицитов) обычно сопровождается сокращением избыточных госрасходов и бюрократии, реформированием пенсионных систем.

Алесина не был адептом австрийской экономической школы, отводящей государству минимальную роль, но демонстрировал, что увеличение госрасходов ведет к снижению частных инвестиций и создает большие возможности для коррупции. Растет неравенство, население требует увеличить перераспределение, что ведет к возникновению устойчивого «плохого равновесия», непродуктивного для экономического роста: нельзя снизить ни налоги, ни уровень коррупции.

В одной из ранних работ Алесина показывал, что экономике вредят и чересчур высокие, и слишком низкие госрасходы. Развитые страны на его шкале четко попадали в группу, где госрасходы завышены, бюджетная конструкция неустойчива, и все большее число людей зависит от государственных трансфертов как от основного источника своих доходов. «Правительства пытаются сделать слишком многое, для поддержки этих расходов приходится повышать налоги, что в итоге ведет к снижению занятости и темпов экономического роста», – заключал он. На противоположном конце спектра – бедные страны, где государство не обеспечивает даже простейшие инфраструктурные блага, без которых невозможно развитие.

Сторонник austerity

Убежденность Алесины в пользе сокращения бюджетных расходов оказала колоссальное влияние на бюджетную политику Европы после глобального финансового кризиса.

Опубликованные в 2009 г. Алесиной и Сильвией Арданья расчеты показали, что экономический рост больше стимулируют не бюджетные расходы, а сокращение налогов. А стабилизировать бюджеты лучше не за счет роста налогов, а сокращением расходов: это помогает сократить дефицит бюджета и госдолг, избежав рецессии. Правительства обычно убеждены, что сокращение госрасходов ведет к рецессии, и это создает им лишние политические проблемы, писал Алесина в исследовании в 2010 г.: для них решиться на такие меры равнозначно поцелую смерти. Чтобы избежать наказания избирателей на следующих выборах, политики всеми способами откладывают необходимое «лечение», и в итоге им придется пойти на более жесткие меры, что вызовет рецессию и политические проблемы, а траектория восстановления после кризиса будет напоминать букву W.

Но если экономические агенты уверены, что ужесточение расходов – мера временная, чтобы стабилизировать госдолг и избежать дефолта, то воспринимают ее как позитивную с точки зрения роста благосостояния, аргументировал Алесина. Инвесторам сокращение расходов сообщает, что правительство ведет себя ответственно и что вслед за снижением расходов могут снизиться налоги, писал он: доверие открывает кошельки инвесторов. Политика сокращения расходов ведет к снижению премий по госдолгу, снижение премий – к снижению ставок в экономике, а снижение ставок – к росту спроса и инвестиций.

Эта позиция восходит к идее второй половины XX в. об ограничении государства в экономике как препятствия для гражданских свобод и экономического развития, сторонником которой был итальянский экономист (и президент в послевоенной Италии), антифашист Луиджи Эйнауди, писала экономист Оддни Хельгадоттир в статье The Bocconi Boys Go to Brussels («Парни из Боккони направляются в Брюссель»). Но в послевоенное время доминировала концепция активного госвмешательства в экономику, и идея его минимизации развития не получила. Однако в миланском Университете Боккони, где учился Алесина, эту идею многие разделяли. У Алесины, ставшего «полноправным наследником» Эйнауди, она была сформулирована как «экспансионистская жесткая экономия»: поскольку сокращение госрасходов способствует экономическому росту, то бюджетная экономия может быть экспансионистской. Алесина ввел эту идею в мейнстрим с помощью математического языка современной неоклассической экономики.

Когда в 2010 г. знаменитые экономисты Кармен Рейнхарт и Кеннет Рогофф опубликовали в American Economic Review статью «Рост во время долга», имевшую огромный резонанс, идея «экспансионистской жесткой экономии» – austerity – получила множество сторонников в политических кругах. На фоне долгового кризиса Европы, последовавшего вскоре за мировым финансовым кризисом, страны еврозоны ввели режим austerity, чтобы сократить возросшую долговую нагрузку.

Его реализация, начавшаяся в 2011 г., была, однако, совсем не гладкой: несмотря на значительное сокращение дефицита бюджетов, госдолг в отношении к ВВП в европейских странах продолжал расти, поскольку темпы ВВП замедлялись сильнее, чем сокращался долг, – Европа погружалась в рецессию. Экономический спад и рост безработицы вызвали волну протестов против режима экономии по всей Европе и США (движение Occupy Wall Street), что привело к политической нестабильности, росту популярности националистических и левых движений, отставке или смене правительств в ряде стран.

Мне не нравится выражение «фискальная дисциплина». Стимулирование экономики за счет дефицита бюджета во время рецессии не означает отсутствия бюджетной дисциплины. Идеально дисциплинированная налогово-бюджетная политика позволяет увеличивать дефицит во время спадов и копить профицит во время бума. Аusterity не понадобится, если правительства будут поступать именно так.

Альберто Алесина, интервью Goldman Sachs 2019 г.