До появления банков: уроки истории для переосмысления кредита

Когда миллионы людей потеряли свои дома и средства к существованию в результате финансового краха 2008 г., подводные камни институционального устройства финансовой системы стали очевидны. Глобальный финансовый кризис поднял глубокие вопросы об устойчивости, справедливости и стабильности современных банковских систем, побудив экономистов, историков и политиков пересмотреть основы финансовой инфраструктуры. Вопросы, возникающие среди прочих, – а как отдельные люди и сообщества управляли кредитованием в отсутствие формальных финансовых институтов? Может ли история предложить ценные уроки для сегодняшнего дня? Я пытаюсь ответить на эти вопросы в  новой книге Before Banks: The Making of Credit and Debt in Preindustrial France («До появления банков: управление кредитом и долгом в доиндустриальной Франции»).

Вездесущий кредит

Кредит играл ключевую роль в экономической жизни задолго до появления современного банковского дела. В Европе раннего Нового времени заимствования и кредитование были обычным делом – они использовались не только для инвестиций или торговли, но и для выживания. Домохозяйства полагались на кредит, чтобы справляться с сезонными дефицитами, чрезвычайными ситуациями, приобретать землю или скот и выполнять налоговые обязательства. Примечательно, что большая часть капитала распределялась не через финансовые институты, а через межличностные сети внутри локальных сообществ. Эти отношения регулировались жесткими социальными нормами, которые обеспечивали контроль и механизмы принуждения.

Одной из самых поразительных черт этих добанковских кредитных систем была их глубокая укорененность в социальные отношения. Финансовые сделки не были изолированными событиями, чем-то отдельным – они являлись частью постоянных взаимоотношений, сформированных взаимными ожиданиями, принципом взаимовыручки и нормами общины. Доступ к кредиту чаще зависел от положения человека в сообществе, чем от формальных финансовых показателей. Хорошая репутация, история взаимопомощи, родственные или соседские связи имели огромное значение. Такая глубокая интегрированность кредита в социальные отношения заставляет задаться вопросом, были ли эти кредитные рынки действительно рынками в полном смысле слова.

Гибкость и просоциальные нормы

Кредиты могли оформляться как с официальными договорами, так и без них. Изначально они обычно представляли собой устные соглашения или фиксировались лишь неформально – в домашних учетных книгах или частных записях. Условия сильно варьировались в зависимости от потребностей и обстоятельств участвующих сторон. Проценты по кредиту часто выплачивались натурой, если денег не было. Что особенно важно – графики погашения можно было корректировать в зависимости от изменяющихся условий. Если заемщик заболел или у него случился неурожай, кредитор мог продлить сроки или уменьшить обязательства. Такая гибкость помогала поддерживать социальную сплоченность и снижала риск экономической изоляции.

Подобная адаптивность резко контрастирует с жесткостью многих современных финансовых инструментов. Современные кредитные системы сильно формализованы: они используют стандартизированные договоры, практически не подлежащие изменению процентные ставки и жесткие механизмы принудительного взыскания. Хотя эти особенности обеспечивают ясность и предсказуемость, они же могут приводить к отсутствию гибкости, особенно в периоды экономических потрясений. Ярким примером стал кризис ипотечного кредитования 2008 г., когда миллионы домохозяйств не имели возможности пересмотреть условия кредитов и были вынуждены объявить дефолт.

Исторические исследования показывают, что переход от неформального кредитования, основанного на социальных отношениях, к формальным институциональным финансам происходил постепенно. К концу XVIII – началу XIX века расширение торговой и промышленной деятельности, урбанизация и рост фискальных возможностей государств способствовали развитию банковских институтов. Этот переход привнес новую эффективность и масштаб на финансовые рынки, но также означал отход от аспектов прежних систем, базирующихся на личных и социальных взаимосвязях. По мере того как финансовая система становилась более анонимной и стандартизированной, она также становилась более экстрактивной (направленной на получение максимального дохода одной группой общества за счет других групп. – Прим. «Эконс») и менее восприимчивой к индивидуальным обстоятельствам.

Это, конечно, не означает, что досовременные финансовые системы были идеальными или свободными от неравенства. Доступ к кредиту определялся гендерной, классовой и социальной иерархией. Более состоятельные лица и домохозяйства имели больше возможностей предоставлять кредиты и с большей вероятностью погашали собственные долги.

Тем не менее, существование общинных кредитных практик создавало возможности для финансовой интеграции и инклюзивности. На ранних этапах развития современного банковского дела добанковский кредит зачастую оставался более доступным, чем институциональный кредит.

Мир, который мы потеряли

Эволюция финансовых систем, таким образом, предполагала компромисс: эффективность и масштаб формальных институтов были достигнуты ценой утраты социальной укорененности и гибкости. Обращение к досовременным кредитным практикам позволяет осмыслить, что именно было утрачено в этом переходе и что потенциально можно восстановить. В частности, принципы доверия, взаимовыручки и договорных обязательств предлагают альтернативный подход к кредитованию – более адаптивный и потенциально более справедливый.

Характерно, что досовременные практики продолжают сохраняться в развивающихся экономиках, несмотря на доступ к современным финансам (например, индийские чит-фонды, южноафриканские стоквеллы, российская практика «касс взаимопомощи». В основе подобных практик – основанные на доверии социальные связи, гибкость условий, отсутствие необходимости формальных гарантий или кредитной истории. – Прим. «Эконс»).

В последние годы наблюдается возрождение интереса к краудлендингу (P2P-кредитованию) и общественным финансовым инициативам. Эти проекты, часто реализуемые через цифровые платформы, пытаются вернуть в финансовые транзакции элементы межличностного доверия и локальной подотчетности. Однако, несмотря на попытки имитировать исторические практики взаимного кредитования, они во многом терпят неудачу именно из-за отсутствия социальной укорененности.

В то же время сохраняющиеся проблемы финансовой изоляции, долговой нагрузки домохозяйств, неравного доступа к кредиту демонстрируют ограниченность универсальных решений в стиле «один размер подходит всем». Малоимущие семьи, работники гиг-экономики, люди с нетрадиционными источниками дохода зачастую не могут получить кредит в рамках существующих моделей. Исторические прецеденты напоминают нам, что кредитные системы можно проектировать с учетом разнообразия жизненных обстоятельств и адаптации к реальным потребностям людей.

Глядя вперед

В политических дискуссиях о финансовой реформе основное внимание обычно уделяется регулированию, прозрачности и стабильности рынков. Безусловно, эти аспекты крайне важны. Но не менее значим нормативный вопрос: какие цели должна преследовать финансовая система?

Если мы стремимся к экономической устойчивости, социальной инклюзии и долгосрочному благополучию, возможно, нам следует выйти за рамки парадигмы институциональной эффективности. Обращаясь к историческому опыту, мы видим, что финансовые механизмы могут быть основаны на этике заботы и ответственности перед обществом – а не только на контрактных отношениях и управлении рисками.

Пример досовременных сообществ также побуждает задуматься о моральных измерениях долга. В современном мире долг чаще всего рассматривается в транзакционных терминах: как формальное обязательство, которое должно быть исполнено вне зависимости от контекста. В более ранних обществах долг понимался более динамично. Да, долг тоже был обязательством, но обязательством, вплетенным в сеть социальных отношений. Прощение долга, отсрочка или пересмотр условий воспринимались не как моральный провал, а как проявление взаимного признания. Такой подход может обогатить современные дебаты о студенческих долгах, медицинской задолженности и реформе банкротства, где жесткие механизмы взыскания часто вступают в противоречие с социальными реалиями.

Изучение исторических кредитных систем не преследует цель романтизировать прошлое и не предлагает химерического возвращения к добанковским моделям. Скорее, оно призвано расширить наши представления о том, какими могут быть финансовые системы. Анализируя, как общества управляли кредитованием без банков, мы можем представить альтернативные принципы и практики, способные дополнить современные финансы.

Подводя итог – история кредита до появления банков раскрывает мир, где финансы были глубоко вплетены в ткань повседневной жизни. Они функционировали не просто как экономический инструмент, но как социальная практика. Сталкиваясь с современными вызовами – от неравенства до нестабильности – и пытаясь найти на них ответ, мы можем черпать ценные идеи из этого исторического опыта. Он побуждает задаваться вопросами не только о том, как работают финансы – но для кого и с какой целью они работают. Создание более инклюзивной, устойчивой и гуманной финансовой системы вполне может потребовать от нас умения учиться у прошлого, проектируя будущее.

Оригинал статьи опубликован на портале CEPR.org/VoxEU. Перевод выполнен редакцией Econs.online.