«Великий локдаун» – первый кризис, в котором правительства сознательно ограничивают экономическую активность. По масштабам он сопоставим с Великой депрессией, но, чтобы не стал таким же длительным, государства должны принять меры, соразмерные потерям экономики.
  |   Рубен Ениколопов

Нынешний «Великий локдаун» – худший кризис со времен Великой депрессии, пишет главный экономист МВФ Гита Гопинат, представляя регулярный доклад МВФ о глобальной экономике. Мы еще точно не знаем, какого размера будет падение экономики, но оно, скорее всего, действительно сопоставимо только с Великой депрессией. Впрочем, пока есть надежда, что текущий кризис не сравнится с Великой депрессией по длительности спада.

Но если масштаб похожий, то механизмы и причины экономического спада абсолютно разные. Обычно все кризисы в целом похожи: как правило, все они – и Великая депрессия в том числе – связаны в первую очередь с падением спроса, и основная роль государства заключается в том, чтобы стимулировать экономику. Но сейчас ситуация прямо противоположная: государства сами сознательно снизили экономическую активность, чтобы ограничить распространение вируса. Это уникальная ситуация: никогда прежде во время кризиса государства не шли на целенаправленное ограничение экономической активности.

Среди кризисов последних 150 лет Великая депрессия по глубине падения ВВП на третьем месте после экономических бедствий, сопровождавших две мировые войны, а четвертым по размеру был кризис, вызванный эпидемией испанского гриппа. Есть исследования, которые показывают, что вследствие «испанки» экономика стран сократилась в среднем примерно на 6%. Экономический эффект этой эпидемии был связан в первую очередь с самим заболеванием и огромной смертностью. Разумеется, необходимо учитывать, что тогда ситуация была принципиально иной: мир еще переживал последствия войны, скоординированные действия государств были крайне затруднительными, а сами государства – слабыми, практически ни в одной из стран мира не существовали медицинские системы в современном понимании. Поэтому сравнивать последствия испанского гриппа и коронавируса надо очень аккуратно.

Тем не менее при всех различиях опыт «испанки» можно рассматривать при ответе на вопрос «Что было бы, если бы ограничительных мер не было?». Тогда меры иногда вводились, но это было скорее исключение, чем правило. Один из самых ярких примеров в экономической литературе – сравнение Филадельфии и Сент-Луиса. Это в целом очень похожие города. Но в Филадельфии после первых случаев заражения не были введены никакие ограничительные меры, а в Сент-Луисе сразу были введены жесткие ограничения. И это спасло гигантское количество жизней в этом городе: пиковая смертность в Филадельфии составила свыше 250 случаев на 100000 человек против 50 в Сент-Луисе. В этом смысле опыт «испанки» показывает, что если не жертвовать экономикой сейчас, чтобы остановить распространение вируса, то сам по себе вирус в итоге нанесет очень сильный удар по экономике. Еще один важный урок «испанки»: тогда у эпидемии было три волны, между которыми было примерно четыре-пять месяцев, и первая была самой слабой. Важно понимать, что нельзя расслабляться, и когда мы остановим первую волну, потребуется много усилий, чтобы не допустить второй.

V, U или L: как экономика выйдет из кризиса

Траектории выхода из кризиса могут быть различными, и пока нельзя с уверенностью сказать, по какой из них будет двигаться экономика. V-образный сценарий предполагает достаточно быстрое возвращение экономики к докризисным показателям. Снижение экономической активности абсолютно рукотворно, и если сейчас появится вакцина и можно будет снять все ограничения, то все должно вернуться на свои места и экономика снова начнет работать на полную мощность. Сценарий V можно сравнить с медикаментозной комой, в которой пациент провел совсем короткий период времени. Но если пребывание в коме затягивается, то могут начаться необратимые процессы, отмирание тканей. Сейчас неопределенность вокруг самого коронавируса еще очень сильна, но мы видим, что ограничения, скорее всего, будут сохраняться на протяжении достаточно длительного срока. Уже через два месяца начнутся банкротства компаний, а это уже долгосрочные последствия для экономики – если компании и их производственные связи разваливаются, то их непросто собрать обратно.

Ограничительные меры, которые вводятся, чтобы замедлить распространение вируса, наносят двойной удар по экономике, снижая и предложение, и спрос. Предложение падает, потому что многие предприятия закрыты по решению властей, а на других предприятиях лишь часть людей может продолжать работу. Спрос же падает, так как часть людей теряют зарплаты и меньше тратят, а закрывающиеся предприятия уже не покупают ничего у своих поставщиков. К тому же в периоды неопределенности люди всегда склонны потреблять меньше и больше сберегать. И эти два процесса начинают друг друга подпитывать: отдельные предприятия продолжают работать, но спрос падает, и их продукцию у них никто не покупает, и их сотрудники, в свою очередь, тоже теряют деньги. Все это может уйти в пикирующую спираль, что повышает вероятность L-сценария, то есть затяжной депрессии: если проблемы с ликвидностью и невыплаты кредитов приведут к коллапсу финансовой системы, то ситуация может взорваться и перерасти в гораздо более сильный кризис.

Разорвать цепочку «падающий спрос – падающее предложение» может только государство. Если сокращение производства в данном случае – способ сдерживания распространения вируса, то в первую очередь необходимо поддержать спрос и компенсировать те потери, которые несут люди и компании. Именно государственные меры поддержки экономики будут решающими в том, по какому сценарию пойдет спад и восстановление экономики: V, U или L. И главный вопрос в том, будут ли эти меры достаточными.

Мировые правительства сейчас достаточно хорошо понимают, что надо делать. Проблема заключается в том, что не все государства могут позволить себе такие гигантские траты. Чтобы предотвратить долгосрочный урон, меры правительств должны быть соразмерны падению экономики. Например, если исходить из прогноза падения экономики на 5–10%, то и помощь должна составить примерно 5–10% ВВП. В России пока объявлены меры меньшего масштаба, но российское правительство вполне может позволить себе помощь в больших размерах: у России очень хорошие макроэкономические позиции – низкий внешний государственный долг, достаточно большие резервы, низкая инфляция. Поэтому можно и наращивать долг, и тратить резервы, и подключать к финансированию Центральный банк. В этом смысле Россия оказывается в достаточно хорошем положении: многие развивающиеся экономики не имеют необходимых ресурсов и могут рассчитывать разве что на помощь международных организаций (как страны Латинской Америки) или на солидарную помощь других стран (как, например, Испания и Италия). Но такой помощи может не хватить на всех.

Кризисы влекут за собой различные долгосрочные последствия. Мы привыкли воспринимать государство благосостояния как норму: пособия по безработице, пенсии, медицинские системы. Но почти все это было реакцией на Великую депрессию и на Вторую мировую войну в европейских странах. Это было беспрецедентное в исторических масштабах увеличение роли государства в экономике – как временная мера в период кризиса, но мы знаем, что нет ничего более постоянного, чем временное. Сейчас роль государства в экономике также существенно возросла, и отдельные явления могут остаться с нами надолго: какие именно – будет зависеть от страны и ее особенностей. Во многих странах увеличение роли государства не несет особой опасности, но в изначально авторитарных странах еще большее его усиление – даже в момент кризиса – чревато долгосрочными негативными последствиями, потому что общество уже не способно контролировать разросшееся государство.

Материал публикуется в рамках цикла онлайн-лекций РЭШ «Экономика и жизнь». 23 апреля состоялась лекция ректора РЭШ Рубена Ениколопова «Кризис: похож ли нынешний на предыдущие?». Видеозапись и материалы лекции доступны по ссылке.