Кризисы продуктивные и непродуктивные
Когда базовые товары, такие как продовольствие или топливо, становятся дефицитными, это вызывает повсеместное беспокойство по поводу надежности поставок и экономической безопасности. Острая нехватка продовольствия приводит к голоду, инфекционные заболевания распространяются среди недоедающих слоев населения, вспыхивают социальные волнения, политические системы подвергаются испытаниям и рушатся. Сегодня многим наблюдателям кажется, что глобализированный мир распадается на части, что деглобализация – следствие сильнейшего политического давления, направленного на снижение рисков поставок.
Историку экономики знакома нынешняя тревога по поводу того, что дефицит предложения подпитывает деглобализацию и конфликты. Сценарий дефицита повторялся регулярно на протяжении последних двух столетий: в конце 1840-х гг., во время Первой мировой войны и, конечно же, в 2022 г. В 1970-х гг. Ближний Восток оказался в центре интенсивных глобальных дебатов об энергетической безопасности. (Следствием энергокризиса 1970-х стали, в частности, инвестиции в нефтедобычу не входящих в ОПЕК стран, в том числе на Северном море и в Мексиканском заливе, и появление новых производителей нефти; продвижение энергосберегающих технологий и моделей поведения, повышение энергоэффективности производств, транспортных средств и бытовой техники; формирование государствами стратегических нефтяных резервов; повышение доли использования других энергоресурсов, в том числе газа; создание Международного энергетического агентства – автономной межправительственной организации, занимающейся анализом мирового энергорынка и выработкой политических рекомендаций. – Прим. «Эконс».)
Травмы, вызванные неадекватным снабжением продовольствием или энергией, страхи, что поставки контролируются злонамеренными или просто чуждыми силами, проблемы, которые ставит перед правительствами необходимость эффективной координации внутренней и внешней политики, – все это фундаментальные движущие силы, которые заставляют человечество переосмысливать, как изобретательность и новые методы могут быть использованы для решения проблем и объединения людей по всему миру. Кризисы, которые, на первый взгляд, несут только смерть и разрушения, оказываются преобразующими.
Хорошо известен факт того, что процесс глобализации имеет взлеты и падения и что разные волны глобализации обладают уникальными характеристиками. Политики и экономисты пытаются извлечь уроки из прошлых кризисов: как глобальный финансовый кризис 2008 г., так и Великая депрессия породили обширную литературу о влиянии прошлого опыта. Одно из самых сложных упражнений – выбор правильных аналогий. Например, борьба с последствиями вспышки пандемии коронавируса в 2020 г. характеризовалась использованием уроков глобального финансового кризиса – применением монетарных и фискальных стимулов. Но была ли это правильная аналогия?
Прежде всего, следует различать шоки спроса и предложения. Экономисты анализируют влияние на ключевые показатели – объем выпуска и цены – путем дифференциации факторов, влияющих на совокупное предложение, и факторов, формирующих спрос.
Шок предложения меняет способность производителей изготавливать товары и увеличивать общий объем выпуска и напрямую влияет на цены, количество затрат или технологию производства. Отрицательный шок предложения снижает затраты и повышает цены. Положительный шок увеличивает затраты и снижает цены. Таким образом, шоки предложения сдвигают равновесный уровень цен и равновесный уровень выпуска в противоположных направлениях.
Шок спроса, напротив, влияет на расходы покупателей, будь то частные лица, предприятия или правительства. Можно было бы ожидать, что это повлияет на выпуск: положительный шок спроса приводит к увеличению экономической активности, а отрицательный – к снижению. Но в случае шоков спроса равновесные цены и равновесный выпуск движутся в одном и том же направлении: вверх, когда шок спроса положительный, и вниз, когда он отрицательный. Финансовые кризисы, возникающие из-за неисправной, плохо устроенной или плохо регулируемой финансовой системы, представляют собой отрицательные шоки спроса, разрушающие способность людей и предприятий покупать продукцию и снижающие как цены, так и объемы производства. Это непродуктивные кризисы.
Ход глобализации дважды прерывался серьезными кризисами спроса, каждый из которых был вызван и усугублен финансовой турбулентностью: Великая депрессия 1929–1933 гг. и Великая рецессия после глобального финансового кризиса 2007–2008 гг. Каждое из этих событий привело к некоторой деглобализации (более радикальной в случае Великой депрессии).
С другой стороны, две крупнейшие волны глобализации (измеряемые соотношением продукции, продаваемой на внешнем рынке, и мирового ВВП) последовали за крупнейшими шоками предложения: в середине XIX века, после острой нехватки продовольствия в 1840-х гг., и в 1970-е гг., после нефтяного шока (согласно расчетам экспертов МВФ, в течение 1840-х объем экспорта к ВВП вырос более чем вдвое до 10%; в течение 1970-х – в полтора раза до 15%, это уровень, который ранее был достигнут накануне Первой мировой войны и до 1980-х оставался историческим рекордом. – Прим. «Эконс»).
Отрицательные шоки предложения могут быть временными, и в этом случае можно ожидать кратковременного всплеска инфляции, затем дефляции и возвращения, по крайней мере частичного, к прежней модели поведения цен, существовавшей до шока. Отрицательные шоки предложения также могут быть устойчивыми, в этом случае можно ожидать, что цена дефицитного товара останется высокой: воздействие такого шока на инфляцию может быть значительным при первоначальном всплеске цен, а затем будет оставаться небольшим. Наконец, шок может стать началом постоянного долгосрочного роста цен на дефицитный товар; в этом случае инфляция будет продолжать расти. Во всех случаях моделирование развития ситуации предполагает наличие четко различимой закономерности.
Однако большие исторические потрясения, которые изменили ход глобализации, были совершенно иными. Это не были закономерные или предсказуемые события. Их результаты были неопределенными. Они принесли существенные потрясения и нанесли глубокую политическую травму.
В подобных обстоятельствах реакция умных людей, пытавшихся увидеть, что нас ждет в будущем, фактически изменила структуру производства и распределения. Радикальный характер шока стимулировал поиск альтернатив – новых продуктов, новых механизмов перемещения товаров.
Рост цен из-за нехватки продовольствия или топлива требует новых каналов производства и распределения, что становится центральным вопросом политики. Продолжающийся рост цен приводит к революциям как в правительстве, так и в бизнес-организациях. Таким образом, кризисы предложения порождают новые институты и рыночные инновации, а государства становятся сильнее и расширяют свои возможности. Это меняет взгляды людей на взаимодействие или экономический процесс.
Некоторые системы настолько ригидны, что полностью разрушаются «экономикой дефицита»: венгерский экономист Янош Корнаи блестяще уловил механизм, с помощью которого дефицит и порождаемая им дисфункциональность подрывают и в конце концов уничтожают централизованную плановую (коммунистическую) экономику.
Размышления об устойчивости систем также приводят к размышлениям об отношениях национальных систем с остальным миром. Осознание того, что пандемии или изменение климата являются глобальными угрозами, должно привести к скоординированным на глобальном уровне ответам. Кризисы, похоже, подчеркивают, куда следует направлять глобализацию и как управлять ею.
Однако скептики быстро заметят, что реальность сложнее. Пандемия Covid часто побуждала думать с точки зрения национальных интересов: America First. Поворот к торговому протекционизму и усиление конкуренции между державами создали основу для агрессивного использования энергопоставок в качестве инструмента шантажа. Другие глобальные проблемы также провоцируют новые формы национализма и протекционизма. Даже изменение климата может быть использовано для создания стратегических преимуществ: в частности, северные страны – Россия, а также Канада и Норвегия – могут получить выгоду от более высоких температур и упрощения навигации через Арктику. В результате геополитика оказалась вездесущей. Геополитическое мышление ограничивает способность к скоординированным мерам, оставляя глобализацию в обороне или в отступлении.
В то же время возникает новая реальность. И ключевой вопрос для правительств, но также и для всего общества заключается в том, как реагировать в условиях кризиса на возможности, предлагаемые техническими изменениями. Технические изменения происходят постоянно, но не всегда используются эффективно и продуктивно.
На практике за долгую историю глобализации существовал большой разрыв между появлением инноваций, способных преобразовать мир, и их распространением. Мэттью Болтон и Джеймс Уатт создали паровой двигатель в 1776 г. Но первая железная дорога в Великобритании открылась только в 1825 г.; первый пароход пересек Атлантику в 1838 г. Только в середине XIX века железные дороги открыли пространство по всему миру, а пароходы стали по всему миру доставлять товары. Братья Райт совершили полет на аппарате с двигателем в 1903 г., но только в 1960-х гг. реактивные самолеты сделали возможными массовые перевозки. Анилин был выделен Отто Унфердорбеном в 1826 г., но только в 1854 г. Антуан Бешан разработал метод производства анилинового красителя, что позволило начать массовое производство синтетических красителей. Открытиям в сфере медицины или фармакологии нередко требовалось еще больше времени, чтобы распространиться по всему миру: так, Эдвард Дженнер разработал способ вакцинации от оспы в 1796 г., но только два века спустя, в 1977 г., оспа была полностью ликвидирована.
Промежутки времени между разработкой и распространением инноваций могут зависеть от политических обстоятельств. Например, контейнеровоз был разработан в 1950-х гг., но произвел революцию в перевозках, существенно сократив их стоимость, только в 1970-х из-за изменений в регулировании деятельности перевозчиков.
Большие потрясения, особенно войны, ограничивают торговлю, но также стимулируют интенсивный поиск быстрых решений, таких как синтез нитратов для производства взрывчатых веществ и удобрений, разработанный в Первую мировую войну, и пенициллин, разработанный во время Второй мировой.
Было бы неправильно рассматривать распространение технологий как равномерный устойчивый процесс. Он четко определяется приоритетами правительства, выбором того, почему определенные вещи имеют значение: железные дороги, пароходы, самолеты, вакцины и т.д.
В период кризиса мы особенно остро чувствуем неуверенность в отношении будущего и его траекторий. Решение о банкротстве принимается на основании не долгосрочной жизнеспособности бизнес-концепции, а текущей способности удовлетворить неотложные финансовые нужды или исходя из того, как интерпретируются активы и обязательства в балансовом отчете. Именно в моменты сомнений и колебаний отдельные люди, правительства и рынки открыты для влияния убеждающих: влиятельных аналитиков и интерпретаторов, которые могут пролить свет на будущее и утверждают, что знают его. Ответы помогают определиться с тем, как это будущее будет развиваться. На данный момент существует множество возможностей или траекторий. Если рассматривать их в статических терминах, можно говорить о множественных равновесиях.
Комбинация технических и географических изменений всегда требовала компетентности, а она требовала обучения: смотреть в будущее, извлекая уроки из гнетущего прошлого. В мрачном 1919 г., когда довоенный глобализированный мир, казалось, полностью рухнул, Кейнс опасался, что «ситуация должна ухудшиться, прежде чем она сможет улучшиться». Но обзор исторического опыта показывает, что мы учимся лучше всего тогда, когда – как в 1840-х и 1970-х гг. – настоящее наиболее мрачно. Глобализация в процессе такого переобучения изменяется, а не уничтожается, но и не возрождается в своих старых формах. Кризисы предложения указывают путь к продуктивной адаптации к изменившимся реалиям.
Оригинал статьи опубликован на портале CEPR.org/VoxEU. Сокращенный перевод выполнен редакцией Econs.online.
