«Долгое время интеллектуальный консенсус состоял в том, что мы больше не можем задавать Великие Вопросы. Но теперь все чаще у нас нет другого выбора», – цитирует слова Дэвида Гребера, профессора Лондонской школы экономики, его соавтор, археолог из Университетского колледжа Лондона Дэвид Венгроу. Гребер – пожалуй, самый известный современный антрополог: его читают, знают, спорят с ним даже весьма далекие от этой науки люди. А еще он известен как анархист, в 2011 г. придумавший для движения Occupy Wall Street, направленного против крупных банков, лозунг «Мы – 99%» (хотя сам он утверждал, что лозунг был придуман коллективно). 2 сентября 59-летний Гребер скоропостижно скончался в венецианской клинике.
Невероятно живое мышление, любовь ставить под сомнение популярные теории и умение находить связи между явлениями, кажущимися несвязанными, – например, между древними религиями и современной финансовой системой или между этатизмом и утратой многими людьми удовлетворения от того, чем они занимаются, – сделали его участником множества важнейших современных экономических, политических, философских и социальных споров. «Умение смотреть на знакомые структуры привычного нам мира как на что-то случайное, необязательное, а порой идиотское и ненужное – в этом Гребер стал виртуозом», – пишет о нем социолог, руководитель программы «Политическая философия» в МВШСЭН (Шанинка) Григорий Юдин. Действительно, очень часто его взгляд похож на взгляд инопланетянина: нужно быть «другим», чтобы отстраниться от привычных моделей и увидеть суть вещей.
Наука и активизм
Гребер, сын рабочих из Нью-Йорка, был учеником знаменитого антрополога Маршалла Салинса. После двухлетних исследований на Мадагаскаре, оплаченных стипендией Фулбрайта, Гребер защитил диссертацию в Чикагском университете и преподавал в Йеле в 1998–2007 гг., занимаясь социальной теорией и теорией ценностей. Гребер все больше увлекался анархистскими идеями («большую часть своей истории человечество обходилось без централизованных правительств»), участвовал в левых протестных акциях против глобализации в Сиэтле, Вашингтоне, Квебеке, Нью-Йорке, был спикером протестов на акциях против World Economic Forum в Нью-Йорке в 2001 г., а на протестах против саммита МВФ в 2002 г. в Вашингтоне Гребера задерживала полиция.
Все это привело к его изгнанию из Йельского университета. В 2008–2013 гг. Гребер преподавал в Университетском колледже Лондона, а в 2013 г. стал профессором Лондонской школы экономики. И продолжал участвовать в протестах. В 2019 г. Гребер подписал несколько писем в поддержку лидера лейбористов Джереми Корбина, связывая его успех с проведением более ответственной экологической политики и прекращением поддержки государством крупного капитала. Левая повестка сделала Гребера крайне популярным мыслителем среди поколения 20–40-летних, весьма склонных к подобным идеям из-за длительной экономической рецессии и роста неравенства.
Как антрополог и просто любопытный человек, он хорошо осознавал, что человеческие общества и системы ценностей сильно различаются в пространстве и времени и что очень часто истории, которые люди рассказывают сами себе и друг другу, о том, почему все устроено так, как устроено, просто не соответствуют действительности, пишет о Гребере Астра Тейлор, канадско-американский режиссер документальных фильмов: политические и экономические механизмы могут быть преобразованы и переделаны. Но это не происходит быстро: «Дэвид мыслил тысячелетиями», – пишет она. В одиночку невозможно произвести сейсмические сдвиги; блестящая книга-бестселлер может помочь расширить кругозор и воображение читателей, но слова на странице не заменяют социальных движений.
«Активизм Гребера и его антропология были неотделимы друг от друга», – пишет его знаменитый учитель, профессор антропологии Чикагского университета Маршалл Салинс. Энциклопедические знания в области мировых культур помогали Греберу видеть в этой борьбе повторяющиеся сюжеты и понимать, что мир, каким мы его знаем, – не единственный возможный вариант нашего развития, что мир полон возможностей, и «предложение невообразимых возможностей свободы – это подарок Гребера всем нам», заключает Салинс.
Нравственная путаница
Всемирно знаменитым Гребера сделала его книга «Долг: Первые 5000 лет истории», вышедшая в 2011 г., в разгар европейского долгового кризиса. После 2007–2010 гг. с их чередой банкротств, девальваций, обрушений экономик сам собой возникал вопрос о том, почему долги играют столь огромную роль в нашей жизни. Нормально ли, что дело обстоит именно так? Гребер был убежден, что нет, – именно благодаря этому его книга получила такое внимание, считает Григорий Юдин: она оказывала «терапевтическое воздействие», донося до читателя простую мысль, что мир бывает устроен иначе.
Для этого Греберу потребовалось опровергнуть меновую теорию происхождения денег и разорвать кажущуюся очевидной связь между финансами и этикой («разве нравственность не подразумевает, что нужно выплачивать долги, ведь иное поведение – отказ от ответственности?»). На протяжении тысяч лет агрессоры говорили своим жертвам, что те им что-то должны, пишет Гребер: «Нет лучшего способа оправдать отношения, основанные на насилии, чем выразить их языком долга».
Крайняя форма долга: жертва обязана агрессору своей жизнью просто потому, что ее не убили. Экстремальный случай? Но на протяжении тысяч лет большинству людей успешно внушали, что они должники, показывает Гребер: долг Мадагаскара возник во время французского колониального правления, которое стоило жителям страны сотни тысяч жизней, в то время как дороги и мосты строились в счет установленных колониальной администрацией налогов и кредитов у метрополии. Долговые отношения подразумевают определенные правила и всегда основаны на насилии, считает он. Множество событий человеческой истории можно интерпретировать как борьбу вокруг этих правил. Борьба между богатыми и бедными часто принимала форму конфликта между кредиторами и должниками, восстаний из-за повышения налогов, споров о несправедливом проценте, кабале, амнистии, продаже детей должника в рабство. Народные восстания часто начинались с уничтожения записей о долгах, а их главным лозунгом было списание долгов и передел земли.
Гребер показывает неслучайность происхождение нравственной и религиозной лексики из долговых отношений: «расплата», «искупление», аналогично происхождение «прощения». Мы не назовем образцом добродетели человека, действующего, как будто он ничего никому не должен.
В основе этой конструкции – представление о выполнении обязательств человека перед другими как о возврате долга (измеримого обязательства). Сведение обязательства («ты меня спас, я обязан тебе жизнью») к долгу преобразует нравственность в арифметику, как взыскание налогов, и допускает это взыскание при помощи насилия. Эта нравственная путаница возникает еще в Древней Месопотамии и Индии, проходит через всю человеческую историю и лежит, уверен Гребер, в основе современных институтов государства и рынка, равно как и представлений о нравственности и свободе: «На их формирование так сильно повлияла история войн и рабства, что мы […] неспособны даже помыслить, что все может быть по-другому».
От кредитов – к деньгам
Кредитные системы существовали раньше, чем наличные деньги, показывает Гребер: самые ранние письменные документы фиксируют подлежащие к уплате долги. Экономисты привыкли думать о происхождении денег из меновой торговли, поскольку в современном мире быть средством обмена – одна из основных функций денег. В основе этой схемы – попытка представить себе мир без денег, но в котором, как и сегодня, существует разделение труда и людям нужно обмениваться производимыми товарами и услугами. Но деньги не возникли из бартерной экономики, эта теория – миф, притча эпохи Просвещения, считает Гребер.
Меновую торговлю почти не ведут между собой односельчане: такой обмен происходит только между чужаками, при контакте живущих раздельно племен, отношения же между своими (внутри племени, деревни) скорее принимают форму взаимного одаривания. Эти акты могут быть разнесены во времени: в обмен на подаренный сегодня нож его новый владелец подарит дарителю свинью через год; сегодня ты отсыпал мне картошки, а через неделю я дам тебе яиц. Такие обмены служат не извлечению выгоды, а поддержанию социальных отношений, и Гребер называет их «повседневным коммунизмом»: тот, у кого есть предмет, дает его тому, у кого есть в нем потребность.
В маленьких общинах вести учет того, кто кому сколько «должен», очень просто. Денежный эквивалент для этого не нужен: свинью можно обменять на копья, а коралловое ожерелье – на обувь. Деньги в примитивных культурах использовались не для обменной торговли, а для заключения крупных сделок (брачный договор) и для возмещения вины (выплата за личное оскорбление и т.д.). У народов, живущих без денег, экономика еще не выделена как отдельная сфера человеческого поведения и существует в слитом виде с другими сферами. Экономическая мотивация возникает лишь у цивилизаций осевого времени (тысячелетие, охватывающее порядка 500 лет до и после начала нашей эры), вместе с формированием безличных рынков. Тогда становится возможным свести мотивацию сделки к получению выгоды (а не, например, благорасположения), а человеческую жизнь – к калькуляции целей и средств.
В Месопотамии цены рассчитывались в серебре, но налоги уплачивались не им, а ячменем, по весу, а сделки совершались преимущественно в кредит – с тем чтобы расплатиться после получения урожая. Сначала появились долги, кредитные системы и «виртуальные» деньги, а уже потом – деньги как измеритель величины долга (монета по сути представляла собой долговую расписку, и важно, чтобы эту расписку принимали другие).
Примерно так Гребер расправляется с меновой теорией происхождения денег. Но не ждите от антропологов альтернативной теории их происхождения: поскольку деньги – не вещь, а лишь способ сравнения вещей, они не изобретались одномоментно. Так же, как музыка, математика, рисование или ювелирное искусство. У разных народов существовало множество разных описываемых Гребером обычаев и практик, которые потом слились в то, что сейчас называют деньгами.
Чаще всего деньги возникали из предметов, которые используются людьми для украшения себя, то есть превращают их в социальных существ (драгоценные металлы, бусы, раковины, перья и т.д.). И использовались они не для приобретения вещей, а для поддержания социальных отношений между людьми. В древних экономиках деньги часто используются для расчетов вокруг жизни человека – убитого или забираемого в рабство. Чтобы человек мог стать предметом обмена, его надо было вырвать из сплетения отношений, в которых он находился, и свести к универсальной стоимости, для чего требовалось насилие (так, у многих народов позволялось забирать из дома молодых девушек за долги семьи). Отсюда римская концепция права собственности (dominium): Гребер связывает ее с владением не вещью, а другим человеком как вещью. Последующее развитие идеи владения и свободы распоряжаться тем, чем владеешь, исказило изначальное понимание свободы. Вместо гражданской свободы быть-с-другими (включенным, в отличие от раба и невольника, в систему социальных связей) мы стали видеть свободу как освобождение от социальных правил и зависимостей или как власть сеньора делать все, что он хочет, в своих владениях.
Когда деньги начинали использоваться не только для улаживания социальных отношений, но и для покупки товаров, общества погрузились в продолжительный и глубокий нравственный кризис, показывает Гребер. Ответом на это стало возникновение мировых религий, основанных на протесте против развращенной городской жизни, купцов и денег и вообще овеществления человека, патриархат, попытка соблюдения «нравственной чистоты», всеобщий упадок женской свободы. Этот этап истории совпадал с развитием рынков, на которых можно было купить в том числе и других людей.
Гребер примиряет тех, кто видит в деньгах товар, и тех, кто считает их долговыми расписками, утверждая, что деньги – и то и другое. Важно, чтобы другие люди были готовы принимать деньги в качестве денег. Долг – отношения между юридически равными людьми (нельзя дать в долг сумасшедшему или ребенку), это то, что может и должно быть возвращено. Но на время, пока долг не выплачен, равные отношения заменяются на иерархические (у должника есть обязательство уплаты), что и делает их болезненными: для восстановления равенства между людьми необходима уплата долга. Поэтому долг – это не доведенный до конца обмен между людьми.
Рынок как коммунизм
Следующим объектом греберовской критики стал Адам Смит, благодаря которому мы мыслим государство и рынок как противоположности. Смитовская теория рынка, показывает Гребер, лишь затушевывает то, что для возникновения рынка нужно было государство: законы, полиция, привязка валюты к драгметаллу, расширение обращения денег, регулирования монетных дворов и банков. Единообразная система измерения долга, вызывающая доверие у других людей, то есть, по сути, денежная система – это продукт деятельности государств. Они создают юридические условия для функционирования денег и занимаются обеспечением выполнения правил.
Деньги стали для ранних государств самым эффективным способом создать рынки и получить возможность требовать уплаты налогов. Рынки возникали вокруг древних армий: в условиях Античности или Средневековья прокормить армию было большой проблемой, но если, пишет Гребер, вы даете солдатам монеты, а потом каждую семью в королевстве обязываете вернуть вам одну из них, то вся экономика страны превращается в огромную машину, работающую на снабжение армии, поскольку теперь каждая семья, чтобы получить монеты, должна обеспечивать солдат необходимыми им вещами. Рынки возникают как побочный эффект. Это позволило армиям перестать грабить население, а производить необходимое для армий стало возможно не только в королевских мастерских.
Так Гребер расправляется с ложным, по его мнению, противопоставлением рынка и государства: «Общества, не знавшие государства, как правило, не знали и рынков». Сам он на основе антропологических исследований приходит к выводу, что рынок – лишь одно из проявлений принципа взаимопомощи, сочетания способностей (предложения) и потребностей (спроса), то есть рынок, как и любое общество, основывается на принципе взаимовыручки, на «базовом коммунизме».
Вначале был долг
Не жалует Гребер и теорию общественного договора. Это сейчас считается, что налоги нужны для того, чтобы правительство могло предоставить гражданам определенные услуги, и что этот порядок восходит к решениям наших далеких предков. Но ранние государства предоставляли только услуги обеспечения безопасности, а кто и когда впервые «подписал общественный договор» – этого мы не знаем. Да и «общество» как взаимосвязанный организм возникает только в современных национальных государствах.
Альтернативное объяснение возникновения общества и денег – теория изначального долга, лежащего в основе общества. Для множества религиозных концепций человек находится в долгу уже по факту своего рождения (жизнь как взятый у смерти заем). Проценты по этому долгу отдаются жертвоприношениями, а сполна долг уплачивается в момент смерти. Мы в долгу перед создавшими нас богами, перед предками (расплата с ними – рождение детей, продолжение рода) и перед современниками (расплата – праведный образ жизни). Долг перед богами начал осмысляться в терминах долга перед обществом, а налоги – как мера этого долга.
Но теория изначального долга тоже не описывает свойства человеческой природы, а конструирует миф, пишет Гребер. В Древнем мире редко приходилось платить налоги – скорее, людям раздавали часть доходов, полученных в качестве дани от покоренных земель. Концепция «общественного долга», выплачиваемая за счет служения человечеству или своему обществу, – продукт эпохи Просвещения и Французской революции, активно развивавшийся социалистами и националистами.
В целом книга о долге – вероятно, главная работа Гребера. Она соединяет энциклопедичность, необыкновенное чувство юмора и проницательность, совершенно нестандартный взгляд на историю развития цивилизации и культуры, политическую злободневность: Гребер показывает, какие шаги были сделаны нашими предками много сотен и тысяч лет назад, как это повлияло на мир, в котором мы живем сейчас, и показывает основания, опираясь на которые можно этот мир изменить.
Современное рабство
Оставив в стороне «Утопию правил» и множество статей и книг Гребера, имеющих лишь косвенное отношение к экономике, скажем несколько слов о вышедшей недавно в русском переводе книге «Бредовая работа: трактат о распространении бессмысленного труда». По замыслу Гребера, это «книга, нацеленная в самое сердце нашей цивилизации». Дэвид видит ошибку в том, что мы стали обществом, основанным на работе – даже не на «производительной работе», а на работе, единственный смысл которой находится в ней самой. Люди, большую часть своей жизни занимающиеся тем, что они сами считают бесполезным, – по определению плохие граждане. В результате «ненависть, обида и подозрение становятся клеем, на котором держится общество. Это катастрофическое положение дел». Неудовлетворенность работой компенсируется потребительством, чтобы вознаградить себя за потерянное время.
Истоки феномена бредовых работ Гребер видит в рабстве, редуцированном до социального и духовного насилия. При этом каждый отдельный работник не может атрибутировать свое положение кому-то или чему-то: кто заставил его заниматься работой, не связанной с производством реальных ценностей, – компания? Общество? Государство? Корни явления Гребер видит в корпоративном капитализме и расширении финансового сектора экономики. Современный капитализм, считает он, – это уже не капитализм Смита, Мизеса или Фридмана, а система извлечения ренты, где экономика неразрывно связана с политикой, отчасти напоминая средневековый феодализм.
В качестве меры, которая позволит уменьшить количество бредовых рабочих мест, Гребер говорит о безусловном базовом доходе. Он отделяет источник средств к существованию от работы, делая ее тем самым более осмысленной, сокращающей бюрократию и заставляющей боссов с большим уважением относиться к своим работникам. И главное, если сейчас порядка 37–40% работников считают свои занятия бессмысленными (а значит, эти занятия таковыми и являются), то базовый доход сделает более эффективной релокацию труда и капитала. Люди, сами решающие, как они лучше могут принести пользу человечеству, распорядятся своими талантами лучше, чем нынешняя система.
Антикапиталист
Гребер отрицал все институты современного капитализма. Очень часто это отрицание выглядит крайне наивным.
Например, в книге о долге он мог написать, что «МВФ действует в основном как мировой выбиватель долгов». Или что деятельность крупных инвестбанков, уговоривших в 1970–1980-е страны третьего мира взять кредиты, и последующий рост процентных ставок в 1980–1990-е гг. привели не только к долговому кризису, но и к отказу этих стран от бесплатного здравоохранения и образования, и что лучшее, что с этим можно сделать, – упразднить и долг развивающихся стран, и МВФ. Собирая материал для диссертации на Мадагаскаре, Гребер видел там вспышку малярии и связал ее с политикой бюджетной экономии, принятой правительством под влиянием МВФ из-за долга страны перед Citibank. Экономически эти тезисы не выдерживают критики, но их политическую привлекательность для многих людей сложно отрицать.
Столь же легко Гребер мог сказать, что Джефф Безос персонально отвечает за разрушение индустрии книгоиздания: из-за Amazon издательства, дескать, больше не могут зарабатывать прежние прибыли и платить авторам соответствующие гонорары. Хотя в действительности Amazon «съел» не прибыли издательств и доходы авторов, а, скорее, прибыли книготорговли.
В то же время антикапиталистические настроения не помешали Греберу стать первым антропологом, выступавшим с семинаром в Банке Англии.
Гребер говорил, что придерживается анархистских воззрений с 16 лет, но активное участие в политической практике он стал принимать на рубеже 1990–2000-х гг. С этого времени вся его работа находится на грани между антропологией как интеллектуальным поиском и практическими попытками сделать общество более свободным – от бюрократии, патриархата и капитализма как способов мышления и организации жизни, которые сводят человека исключительно к его экономической проекции. И в первом, и в другом измерении наследие Гребера исключительно велико. Оно будет влиять на множество исследователей и активистов и будет вдохновлять людей, пытающихся сделать мир более свободным.
.webp)