Методы нобелевских лауреатов по экономике – 2021 произвели революцию в эмпирических исследованиях, показав, какие причинно-следственные связи можно выявить в естественных экспериментах. Их «революция достоверности» создала общий язык для всех прикладных социальных наук.
  |   Даниил Шестаков

В 2000-е гг. в США наблюдалась близкая к единице корреляция между ежегодным потреблением маргарина и количеством разводов: увеличение первого давало синхронный и аналогичный прирост второго. Нетрудно представить себе какого-нибудь консервативного политика, который предложил бы укрепить семейные скрепы и запретить продажу маргарина. Но на разводы такой запрет вряд ли бы повлиял: довольно сложно вообразить цепочку причин и следствий, в начале которой находится потребление маргарина, а в конце – распавшийся брак.

Однако во многих экономических вопросах вовсе не настолько очевидно, имеем ли мы дело с настоящей корреляцией – причинно-следственной связью, которой люди могли бы руководствоваться при принятии решений, – или с ложной корреляцией. Например, когда человек принимает решение поступать в вуз, он понимает, что вместо учебы мог бы выйти на работу и получать зарплату. Те, кто отказывается от работы ради дополнительных лет учебы, считают, что упущенная ими выгода будет компенсирована более высокой зарплатой после окончания вуза. Скорее всего, они правы: как показал в 1950-е гг. в своей знаменитой работе Джейкоб Минцер, один из основателей экономики труда и автор термина «человеческий капитал», среди мужчин, родившихся в США в 1930-е гг., те, кто учился на один год дольше, зарабатывали в среднем на 7% больше, и на 11–12% больше зарабатывали те, кто окончил школу, по сравнению с теми, кто не доучился последний год.

Но правильно ли будет сказать, что те, кто дольше учился, заработали больше именно благодаря своему образованию? Совсем не обязательно. Возможно, некоторые люди просто более талантливы, и поэтому им легко дается и учеба, и работа, но и без образования они бы зарабатывали больше, чем те, у кого нет таланта. Если это верно, то талантливым людям, возможно, не стоит стремиться получать образование. Если же, с другой стороны, образование увеличивает отдачу от труда, возможно, государству стоит финансировать образование для тех, кто по каким-то причинам не может себе его позволить.

Но как это выяснить? Например, в медицине часто проводят рандомизированный контролируемый эксперимент, чтобы выяснить воздействие лекарства на здоровье: часть людей получают его, а часть – контрольная группа – нет. Но провести эксперимент в масштабах всей экономики вряд ли возможно: если бы, к примеру, лидер страны подбрасыванием монетки определял, кому из граждан получать образование, а кому нет, его бы справедливо сочли безумным диктатором.

Получить ответы на многие вопросы, важные обществу, возможно благодаря естественным экспериментам, или квазиэкспериментам – жизненным ситуациям, в которых случайные события или принятые государством решения приводят к тому, что часть людей подвергается какому-то воздействию, а часть – нет, как в медицинских экспериментах. Лауреаты Нобелевской премии по экономике – 2021 Дэвид Кард, Джошуа Ангрист и Гвидо Имбенс показали, что подобные естественные эксперименты представляют собой богатый источник знаний, помогающий установить настоящие корреляции – причинно-следственные связи.

Разработанные Кардом, Ангристом и Имбенсом методы изменили облик современной прикладной микроэконометрики, а результаты применения этих методов сэкономили налогоплательщикам миллионы долларов. Произведенная ими «революция достоверности» создала общий язык для всех прикладных социальных наук.


Революция достоверности

Недоверие к результатам простых корреляций в экономике труда окончательно оформилось к концу 1980-х гг. в работах учителя Дэвида Карда – Орли Ашенфельтера, профессора Принстона и директора управления оценки министерства труда США. Работавший некоторое время в Вашингтоне Ашенфельтер всегда интересовался экономической политикой и никогда не терял связи с федеральной бюрократией.

Оценивая качество государственных программ подготовки кадров, Ашенфельтер обнаружил, что у большинства участников этих программ прямо перед их началом доходы снижались. Само по себе это может показаться неудивительным: в программу отбирали тех работников, которые столкнулись с трудностями на рынке труда. Но такой отбор вносит существенное искажение в оценку эффективности программы: возможно, что человек, нашедший хорошую работу после программы, нашел бы ее и сам по себе?

Ответом на подобные вопросы стала «революция достоверности», одним из лидеров которой стал Кард. «Революционеры» утверждали: исследователям недостаточно посчитать корреляции и намекнуть, что из соображений экономической теории или здравого смысла полученную корреляцию можно интерпретировать как причинно-следственную связь. Расхождения в экспериментальных и неэкспериментальных данных показывают, что выводы из простых корреляций будут ошибочными. Поэтому необходим дизайн эмпирического исследования, в рамках которого будет продумано, как конкретно идентифицируется причинно-следственная связь в данных – иными словами, как устроена та случайность, «похожая» на лабораторный эксперимент, которая позволит достоверно утверждать, что корреляция не случайна.

Одно из важных понятий, разработанных двумя другими «революционерами», Ангристом и Имбенсом, – понятие локального среднего эффекта воздействия (LATE). Естественные эксперименты отличаются от лабораторных тем, что исследователь не имеет полного контроля над участниками; но даже и в лабораторных испытаниях их воздействие на разных участников может быть разным. Например, на предложение дополнительного обучения, скорее всего, откликнутся те, кто и так был в нем заинтересован; а возможностью бросить школу в 16 лет не воспользуются те, кто нацелен продолжать обучение в университете. Ангрист и Имбенс переформулировали вопрос иначе: какой именно эффект воздействия можно оценить с помощью эксперимента – и лабораторного, и естественного.

Они показали, что оценка возможна в два этапа: на первом оценивается, как естественный эксперимент влияет на возможность участия в нем; и эта вероятность учитывается на втором этапе оценки. Таким образом исследователи могут оценить, на кого изменение повлияло. Важный вывод состоит в том, что оценить влияние можно только на тех, кто изменил свое поведение в результате естественного эксперимента.

Например, в статье 1991 г. Ангрист и Алан Крюгер показали, что дополнительный год обучения в школе коррелирует с более высоким – на 9% – последующим заработком. В США в зависимости от штата можно бросить школу либо в 16, либо в 17 лет; при этом большинство школ примет ребенка в первый класс только в случае, если ему исполнилось 6 лет к 1 января того года, в который он поступает в школу. Это означает, что дети, родившиеся в начале года, идут в школу в более позднем возрасте, чем родившиеся в конце года, и тем самым имеют возможность бросить школу раньше. Полученный Ангристом и Крюгером вывод означает, что выявленная в естественном эксперименте отдача от образования применима только к тем, кто действительно решил бросить школу на год раньше. Влияние дополнительного года обучения на эту группу и будет локальным средним эффектом воздействия.


Когда простой ответ неверен

В старших классах школьникам показывают, как на совершенно конкурентном рынке спрос на труд и предложение труда пересекаются между собой и в точке пересечения возникает рыночное равновесие занятости и зарплаты. Обычно школьникам предлагают представить себя в роли законодателя и задаться вопросом: что будет, если повысить налог с зарплат? А если доплачивать работодателям за каждого занятого? График покажет, что минимальная заработная плата, если она установлена выше равновесного уровня, на совершенно конкурентном рынке труда приведет к безработице: за высокую зарплату работники будут готовы отработать много часов, но работодатели не захотят оплачивать столько работы.

Эмпирические исследования подтверждали этот вывод: за повышением минимальной заработной платы следовало снижение занятости среди низкоквалифицированной рабочей силы. Но отрицательная корреляция минимальной зарплаты и занятости не убеждала экономистов: что, если минимальную зарплату вводят в ответ на ухудшающиеся перспективы на рынке труда?

В статье 1994 г. Кард и Крюгер обратили внимание на штат Нью-Джерси, где в начале 1990-х гг. минимальная зарплата была повышена с $4,25 до $5,05 в час. Рестораны быстрого питания в Нью-Джерси мало чем отличаются от аналогичных заведений в соседней Пенсильвании, так что рестораны Пенсильвании стали естественной «контрольной группой». Оказалось, что эффект от увеличения минимальной зарплаты на занятость близок к нулю: рестораны Нью-Джерси не стали увольнять работников.

В интервью 2006 г. Дэвид Кард говорил, что его исследования неправильно интерпретировали как сторонники повышения минимальной зарплаты, так и противники. Целью работы Карда не было отстоять какую-то политическую позицию – вместе с Крюгером он пытался лучше понять, как устроен рынок труда и насколько хорошо его можно описать моделью совершенной конкуренции. То, что занятость не изменилась в ответ на рост минимальной зарплаты, показывает, что у ресторанов есть небольшая монопольная власть. Рестораны быстрого питания в 1990-е гг. активно искали работников, предлагая своим сотрудникам бонусы, если они приведут на работу своих друзей. Почему бы не избавиться от незаполненных вакансий простым повышением зарплаты? Ресторан может считать, что выгоднее искать работников за более низкую зарплату, чем повышать зарплату для всех. Но если зарплата уже повышена, для ресторана может быть невыгодно увольнять работников – выгоднее поделиться частью своей монопольной прибыли.

Кард перестал заниматься исследованиями минимальной зарплаты – не только потому, что ее долго не повышали и предмет для исследований исчез. Кард рассказывает, что из-за своих исследований он потерял многих друзей в Чикагском университете. Сторонники традиционного взгляда на минимальную зарплату переходили на личности, студенты Карда подвергались расспросам, потому что самого Карда считали сумасбродом. Споры не утихают, но все новые работы так или иначе опираются на методологию Карда.

Побег с «острова Свободы»

Мало вопросов, которые вызывали бы такие острые споры, как миграция. Местные жители часто уверены, что мигранты меняют национальный облик их стран и живут за счет государственных пособий. Сторонники миграции могли бы указать, что регионы с большим числом мигрантов, как правило, демонстрируют более быстрый экономический рост. Однако такая корреляция может отражать не выгоды миграции, а, напротив, тот факт, что мигранты выбирают регионы как раз с динамичной экономикой в надежде на скорое трудоустройство.

В статье 1990 г. Дэвид Кард анализирует один исторический эпизод – Мариэльский исход: массовую эмиграцию кубинцев в США из гавани Мариэль. В апреле 1980 г. Фидель Кастро неожиданно объявил, что все желающие могут покинуть Кубу, и за следующие полгода в США прибыло более 100000 кубинцев, большинство которых осело в Майами. Рабочая сила в этом городе выросла сразу на 7%.

Кард сравнил динамику занятости и зарплаты в Майами с городами, в которых не было притока мигрантов-мариэлито. Оказалось, что рост зарплат и занятости коренных жителей Майами ничуть не отставал от аналогичных показателей в Атланте, Хьюстоне, Лос-Анджелесе и Тампе. Кард специально старался выбрать похожие на Майами города, чтобы получилась «контрольная группа».

Но почему приток мигрантов не оставил местных жителей без работы? Ответ заключается в том, что приток мигрантов увеличивает не только предложение труда, но и спрос на труд. Мигранты предъявляют спрос на товары, увеличивая продажи местных предприятий, а также открывают свои предприятия, создавая новые рабочие места.

Экспериментальная критика

Революция достоверности, начатая Кардом, Ангристом и Имбенсом, не была бы настоящей революцией, если бы у нее не было противников. У новой методологии немало критиков среди известных экономистов. Одним из самых больших критиков экспериментального подхода является другой нобелевский лауреат, экономист из Принстона Ангус Дитон. Он считает, что результаты экспериментальных работ слишком привязаны к тому, где и когда они были получены, и не могут сказать нам, что «работает» в экономике. В той или иной степени проблема, описанная Дитоном (ее еще называют проблемой внешней валидности результатов), характерна для любой эмпирической работы в социальных науках и применима к натуральным экспериментам даже сильнее, чем к рандомизированным.

Мариэльский исход не привел к снижению зарплат в Майами – но что, если приток мигрантов в другом месте и в другое время приведет? Квазиэкспериментальный подход мало что может сказать про то, как работает воздействие, – он лишь гарантирует, что размер причинно-следственного эффекта оценен точно.

В примере с минимальной заработной платой Кард и Крюгер изучали влияние ее повышения с $4,25 до $5,05 в час, то есть на 18,8%, но что произошло бы, если бы минимальную зарплату увеличили на 100%? На 1000%? В какой-то момент предприятия стали бы закрываться. Закрытие предприятия снижает экономическую активность само по себе, но на этом история не заканчивается: уволенные работники сократят спрос, что снизит продажи у других фирм, так что другие фирмы тоже могут закрыться. Однако те работники, которые сохранят свои рабочие места, будут получать более высокую оплату труда и повысят спрос, что повысит продажи у других фирм. Когда первый эффект начнет доминировать над вторым, общая экономическая активность будет сокращаться, а безработица – расти. Поскольку в этом рассуждении мы говорим уже не только про рынок труда, но и про спрос работников на товары на потребительском рынке, мы переходим от частичного равновесия к общему. Общеравновесные эффекты дамокловым мечом висят над результатами любого естественного эксперимента и заставляют исследователя внимательно думать о том, насколько его выводы масштабируемы на практике.