Шрамы кризиса COVID-19: механизмы влияния и долгосрочные последствия для экономики

С самого начала кризиса COVID-19 экономисты были на удивление единодушны в вопросе о том, на что правительствам стоит обращать внимание с экономической точки зрения, а на что – нет. Резкое падение ВВП из-за введения ограничительных мер и добровольных самоограничений населения само по себе не главный повод для беспокойства: конечно же, необходимо победить вирус, обеспечив тем самым восстановление экономики. Но куда важнее предотвратить необратимый ущерб экономике – долгосрочные негативные последствия, которые часто называют «рубцами». «Основная задача – минимизировать масштабы экономического рубцевания», – пишут основатель VoxEU.org Ричард Болдуин и Беатрис Ведер ди Мауро (оба – профессора Женевского института международных отношений).

Термин «рубцевание», который как экономисты, так и неспециалисты, судя по всему, начали использовать вместо понятия «гистерезис» (явление, при котором краткосрочное воздействие влечет долгосрочные последствия. – Прим. «Эконс»), появился на страницах Financial Times уже более 40 раз с января этого года, тогда как в прошлом году случаи его употребления в экономическом смысле можно было пересчитать по пальцам одной руки. Однако это общий термин, обозначающий самые разные механизмы негативного влияния временных экономических явлений на уровень или прирост выпуска в долгосрочном периоде. Было бы полезно проанализировать каждый из каналов потенциального воздействия и учитывать их количественный вклад при проведении государственной политики как в ближайшем будущем, так и после снятия всех ограничений. В этой статье я рассматриваю ряд таких каналов (список – не исчерпывающий) и даю приблизительные количественные оценки их воздействия (расчеты выполнены для экономики Великобритании. – Прим. «Эконс»).

Безработица. Ограничения в связи с COVID-19 – по сути, временное закрытие крупнейших секторов экономики – лишили огромное число людей (во многих странах это 20–30% рабочей силы) возможности работать. В США результатом ограничительных мер стал рост безработицы; в большинстве стран Европы открытую безработицу ограничивает использование работодателями вынужденных отпусков. Потенциальные средне- и долгосрочные последствия массовой безработицы – наиболее очевидный механизм рубцевания экономики в результате «традиционной» рецессии, вызванной дефицитом спроса.

В первую очередь речь о потенциальном негативном влиянии безработицы в краткосрочном периоде на будущую динамику рынка труда через ухудшение человеческого капитала. Без работы люди могут утрачивать свои навыки, терять связь с рынком труда, а их психическое здоровье с учетом всем известной зависимости между безработицей и благополучием может ухудшиться. Все эти факторы негативно сказываются на перспективах их будущей занятости и уровне оплаты труда. Количественная оценка  последствий очень высока: у таких людей заработок сокращается на 8–10%, а их шансы на трудоустройство снижаются на 6–9% при прочих равных условиях. Сильнее всего страдает молодежь, а масштаб последствий увеличивается нелинейно в зависимости от времени, в течение которого человек оставался безработным.

Потеря специфического человеческого капитала. Экономический ущерб, нанесенный людям из-за потери работы, принципиально отличается от урона, который наносит человеческому капиталу «отделение работников от рабочих мест» само по себе. Речь здесь о том, что сотрудники и компания пользуются рядом преимуществ, обусловленных тем, что конкретный сотрудник более продуктивен именно на этом рабочем месте, а не на альтернативном. Ликвидация рабочих мест уничтожает этот специфический человеческий капитал и снижает будущие доходы работника, так же как, возможно, и производительность компании (если она переживет кризис). Эмпирически оценить эффект потери конкретной работы и последующей безработицы по отдельности сложно. Экономисты ОЭСР пришли к выводу, что в странах Северной Европы потеря работы и ее смена влекут за собой относительно незначительное снижение дохода, тогда как в Германии, Португалии и Великобритании снижение дохода после увольнения и перехода на другую работу составляет 30–50% в год увольнения. В США этот показатель находится примерно посередине данного диапазона.

Организационный капитал. Старший экономист ОЭСР Лила Демму с соавторами ожидают, что в результате двухмесячного карантина около 30% европейских компаний столкнутся с серьезными проблемами ликвидности. В обычное время появление и банкротство компаний способствуют росту производительности, так как менее эффективные уходят с рынка, уступая место новым. Но экономические потрясения из-за COVID-19 угрожают существованию и жизнеспособных компаний.

Компания представляет собой совокупность бизнес-процессов и взаимоотношений – юридических, личных и других, как внутри фирмы, так и с внешним миром. Это нематериальный капитал, который в значительной степени сокращается или полностью исчезает при ликвидации фирмы. Этот капитал включает в себя и специфический человеческий капитал, упомянутый выше, но помимо этого есть еще более широкий организационный капитал. Барух Лев (Университет Нью-Йорка) и Суреш Радхакришнан (Техасский университет в Далласе) подсчитали, что такой капитал в среднем составляет около 3% оборота (стоит отметить, что, к примеру, совокупный оборот компаний Великобритании составляет около 200% ВВП).

Образование. Школы большинства развитых стран закрылись на длительный срок. Так как задача школ состоит в обучении, было бы странно, если бы их закрытие не привело к сокращению прироста человеческого капитала. «Даже относительно короткий перерыв в обучении отражается на развитии навыков», – пишут Саймон Берджесс и Ханс Хенрик Сивертсен из Университета Бристоля. Если дополнительный год обучения увеличивает доход примерно на 8–10%, а учащиеся в среднем пропускают четверть учебных часов в году, то закрытие учебных заведений может привести к устойчивому сокращению дохода на 2–2,5%.

Корпоративные инвестиции. Данных, позволяющих оценить влияние пандемии на инвестиции в бизнес, относительно мало, но очевидно, что объем инвестиций резко сократится в период ограничений и, скорее всего, останется на крайне низком уровне какое-то время, учитывая неопределенность кратко- и среднесрочных перспектив экономики. Объем валовых внутренних инвестиций в основной капитал в частном секторе стран «Большой семерки» составляет от 14% до 18% ВВП (по данным Национальной службы статистики Великобритании в 2017 г.). Если пандемия приведет к падению объема частных инвестиций вдвое в течение года, их вклад сократится до 7–9% ВВП. Это, в свою очередь, приведет к снижению потенциального выпуска в будущем: если соотношение прироста инвестиций к приросту выпуска (предельный коэффициент капиталоотдачи, ICOR) составляет около 10, то снижение потенциального выпуска может достигать 1% ВВП.

В таблице представлены примерные оценки потенциального влияния на ВВП различных механизмов рубцевания. Очевидно, что разные последствия проявляются в разных временных промежутках – например, последствия перерыва в образовании будут заметны только через несколько лет, когда последствия потери организационного капитала сойдут на нет, – поэтому я предлагаю оценки для кратко- и среднесрочного периода (примерно 1–2 года) и в долгосрочной перспективе (5 лет и больше).

Разумеется, мы по-прежнему имеем дело с огромной неопределенностью, и даже с учетом достоверности, точности и репрезентативности прошлых оценок, лежащих в основе этих расчетов, следует помнить, что кризис, вызванный COVID-19, – это беспрецедентный экономический шок. Тем не менее эти расчеты могут быть полезны при анализе возможных масштабов последствий и выявлении потенциально наиболее разрушительных из них, что особенно важно при принятии политических решений.

Какие выводы можно сделать на основе этих приблизительных оценок масштаба возможных последствий? Можно выделить три ключевых тезиса:

• Опасения экономистов по поводу рубцевания экономики абсолютно обоснованны. Масштабы этого потенциального воздействия огромны и затмевают краткосрочные издержки от введения ограничений.
• Тот факт, что существует множество принципиально различных каналов рубцевания, список которых не исчерпывается описанными выше, редко обсуждается публично и значительно осложняет разработку политики. «Делать все необходимое» – отличная тактика для начала, но необходимо, чтобы ей следовали в самых разных сферах.
• Некоторые последствия со временем сойдут на нет, тогда как другие будут сохраняться еще долгое время. Несмотря на то что естественная устойчивость рыночной экономики смягчит значительную часть этих последствий, нет ни теоретических, ни эмпирических оснований полагать, что экономика сможет когда-нибудь полностью восстановиться самостоятельно. Необходимы активные политические меры.

Но такие меры необходимо тщательно продумать, и, скорее всего, оптимальная политика будет разной в разные периоды. В кратко- и среднесрочном периоде основная проблема состоит в потере работы и банкротствах компаний, поэтому логично поддерживать бизнес и занятость, в том числе и посредством использования отпусков вместо увольнений. Но в долгосрочной перспективе на передний план выходит индивидуальный специфический человеческий капитал. В какой-то момент необходимо уделить больше внимания рынку труда, включая выплату субсидий на переподготовку и перераспределение рабочей силы, и образованию.

Наконец, описанные в этой статье механизмы рубцевания действуют в основном на микроэкономическом уровне, в этом их суть, хотя их последствия могут затрагивать и макроуровень. Я не рассматривал потенциальные последствия чрезмерной долговой нагрузки частного и государственного сектора или последствия продолжительного периода пониженного спроса для роста и производительности, но, судя по последствиям глобального финансового кризиса, эти факторы тоже могут быть источниками дополнительных рисков. Активное стимулирование экономики, скорее всего, по-прежнему будет необходимо и во многом дополнит меры, предложенные в этой статье.

Оригинал статьи опубликован на VoxEU.org. Перевод выполнен редакцией Econs.online.