Форсированная цифровизация: как пандемия изменила спрос на институты в России

Рост страха неопределенности, вызванный пандемией, привел к росту спроса на «сильное государство» во многих странах. Отношение к цифровым технологиям, которые стали активно использоваться в противоэпидемических целях, может служить одним из показателей сдвига запроса общества к государству: с одной стороны, «форсированная цифровизация» многим помогла продолжать работу, образование, поддерживать потребление и здоровье, с другой – стала источником фобий.

Институт национальных проектов и Российская венчурная компания провели исследование о том, как изменилось отношение россиян к технологиям и как складывается в России социальный контракт – то есть обмен ожиданиями между населением и государством. О некоторых результатах этого исследования, основанного на проведенных летом 2020 г. опросах населения в разных регионах России, рассказал Александр Аузан, декан экономического факультета МГУ и учредитель Института национальных проектов, на форуме «Открытые инновации» 19 октября. «Эконс» публикует выдержки из выступления:

• В результате форсированного «обучения цифровизации» отношение россиян к новым технологиям улучшилось, об этом сообщили 43% опрошенных. Самые популярные сервисы касаются телемедицины: 24% опрошенных готовы получать удаленно консультации врача, 20% – использовать устройства, которые позволяют оценить состояние здоровья и автоматически отправляют показатели доктору. 8% готовы доверить постановку диагноза искусственному интеллекту – это очень значимый результат. 23% улучшили свое отношение к образовательным цифровым технологиям – несмотря на то что с ними были разные «приключения» и весной, и сейчас, по крайней мере стало ясно, что они могут и чего не могут.
• Но главные страхи связаны, конечно, с эпидемией. Поэтому произошел сдвиг, означающий увеличение спроса на стабильность.
• Если в 2017 г. в аналогичном исследовании 75% сообщили, что не боятся неизвестности и считают, что новые ситуации могут вести к положительным результатам, то сейчас число таких ответов упало в 1,5 раза: только 48% людей говорят, что они относятся к неизвестным ситуациям как к возможностям. Это тяжелый удар по инновационному процессу, который неизбежно предполагает неопределенность.
• Естественно, резко упало число людей, которые вообще что-либо планируют. Если в 2017 г. о наличии планов более чем на три года говорили 31%, то в 2020 г. – 14%.
• Пандемия во всем мире привела, в тех или иных вариантах, к сдвигу в отношениях между людьми и государством: свобода отступает, поднимается спрос на государственную эффективность и социальную справедливость, и их конкуренция будет многое определять в ближайшие годы. Такой сдвиг произошел и в России.
• Изменения отношения людей и государства лучше всего измерять с помощью понятия «невозможная трилемма», которое Джон Мейнард Кейнс сформулировал еще в 1932 г. Это понятие предполагает, что невозможно одновременно максимизировать свободу, справедливость и эффективность. Приходится выбирать, а потому появляется разный спрос на государство: демократическое (свобода), социальное (справедливость) или авторитарное (эффективность).
• В России этот треугольник перевернулся. В 2017 г. у российского общества лидировал спрос на свободу и возможности выбора, на втором месте шла справедливость, на третьем – эффективность государства. Теперь спрос на эффективность государства стал доминирующим, справедливость по-прежнему на втором месте, а свобода ушла на третье место в этом перечне приоритетов. Фактически это означает, что договор между обществом и государством становится авторитарно-социальным: «Мы вам отдаем свои права, делайте и достигайте необходимого результата как можно быстрее, но помните о наших социальных запросах, потому что нам сейчас тяжело». Вот этот авторитарно-социальный контракт, скорее всего, и будет реализовываться, преобладать и в налоговой политике, в перераспределении ресурсов и т.д.
• Для той форсированной цифровизации, через которую мы прошли, вопросы свободы преломляются в вопросе о персональных данных. Персональные данные – это такое новое название свобод и приватности.
• Лишь 6% опрошенных считают, что персональные данные, собираемые государством, полностью защищены, еще 24% считают – что защищены хоть как-то. Большинство полагает, что персональные данные после попадания к государству «скорее не защищены» или «совершенно не защищены». В России нет режима собственности на персональные данные – ни государственного, ни частного, ни индивидуального. Экономисты называют это режимом свободного доступа или «несобственности». Он довольно опасен: он подрывает ресурсы.

• Фактически в мире есть пять вариантов режима персональных данных. Первый – когда персональные данные в индивидуальной собственности и каждый сам их защищает: это, может быть, был бы идеальный режим, но у него очень высокие издержки индивидуального управления, и он вряд ли реализуем. Следующие два варианта представлены двумя большими странами. В Китае вообще нет понятия персональных данных – это данные, которые принадлежат государству. В США данные формально принадлежат пользователю, но реально используются коммерческими компаниями, что имеет как плюсы – например, позволяет удешевить многие вещи, такие как расшифровка генома, – так и очевидные минусы, поскольку использование не всегда находится под контролем и можно оказаться объектом манипулирования. Думаю, все сталкивались с тем, что не успеешь поговорить о каких-то товарах – как они тут же оказываются в рекламе на смартфоне. Издержки этих двух вариантов – в чрезмерном усилении роли государства либо корпораций и в рисках неконтролируемого использования данных граждан.
• Еще один вариант реализован в Европе – когда государство защищает частную собственность граждан. И наконец, пятый возможный вариант – цифровые платформы, которые могут решить проблему индивидуальной защиты данных. В России персональные данные могли бы хранить цифровые сервисы, если это будет заложено прямо в их архитектуре: например, как это было в истории с Telegram, когда спецслужбы требовали информацию о пользователях, а в компании просто не могли ее предоставить, так как даже сами создатели платформы не имели к ней доступа.
• В России люди готовы отдавать данные [государству] только на определенные цели: 77% – если это нужно для антикриминальной безопасности, и 66% – если это нужно для борьбы с эпидемией. А вот насчет цифровых пропусков – тут уже раскол напополам: люди не готовы к контролю передвижения.
• При этом 55% россиян считают, что у граждан должно быть право выбирать, к каким именно персональным данным имеет доступ государство, даже если это ограничит возможности обеспечения безопасности. И даже те 40%, которые считают, что у государства, напротив, должен быть доступ к любым персональным данным, готовы предоставлять эти данные только на две цели – здравоохранение и борьбу с преступностью.
• Необходимо расширять законодательство о персональных данных. Нужен стандарт раскрытия информации об использовании компаниями информации о нас – сейчас этого стандарта нет. Нужен цифровой омбудсмен: пользователю трудно защищать свои интересы перед цифровыми гигантами. Кроме того, у человека должно быть право «быть забытым»: не нужно обещать, что собранные данные потом удалят, – надо дать человеку возможность самостоятельно уничтожить информацию о себе.
• Необходимы меры, которые воздействовали бы на культуру развития цифровой грамотности, и нужны организации, которые занимались бы защитой людей в этой новой цифровой сфере, – пока таких не видно. Нужно также иметь право добровольно делиться своими данными для достижения общественного блага. Все эти вещи должны быть институционализированы. В целом необходимость подробного и детализированного законодательства по защите персональных данных – это не частный вопрос нашего инновационного развития. Сейчас это во всем мире ключевой вопрос того, как будет устроена жизнь в ковидную и в постковидную эпоху.