Правила игры меняются: какому сегменту финансового рынка не повезло больше всех
«Диалоги по цепочке». Выпуск 7. Алексей Саватюгин, помощник председателя Счетной палаты и бывший замминистра финансов, беседует с ведущим экономистом Всемирного банка по России Апурвой Санги.
Санги: Доброе утро, Алексей. Рад нашему знакомству и возможности побеседовать. Должен признаться, что, если бы я не стал экономистом, я бы хотел стать журналистом. Так что сейчас у меня есть возможность попробовать себя в этой роли.
Саватюгин: Спасибо вам. Я знаю, что вы не только экономист, но вы и журналист. Вы ведете авторские колонки в некоторых экономических изданиях.
Санги: Спасибо большое. Алексей, я задам вам три-четыре вопроса. Позвольте, для начала я спрошу, как бы вы описали текущее состояние российского финансового рынка. Что работает хорошо, а что – нет?
Саватюгин: Я считаю, что сильная сторона финансового рынка – это его инфраструктура. У нас хорошая биржа, хороший центральный депозитарий, хорошая учетная система мирового уровня. То есть у нас хорошие технологии, хорошие IT, и мы можем принимать большой объем инвестиций. Это хорошие стороны нашего финансового рынка.
Санги: Меня больше интересуют нехорошие.
Саватюгин: Есть и отрицательные стороны. Наш рынок небольшой. В объеме ВВП он не очень значительный. Он очень сильно зарегулированный. Очень сложные правила, очень высокие барьеры на вход в отрасль и очень сложная система существования в отрасли. На нашем рынке мало эмитентов, если мы говорим про рынок ценных бумаг. И количество эмитентов не увеличивается. На нашем рынке мало инвесторов, институциональных инвесторов – тех, которые приносят длинные деньги. Да и физических лиц – инвесторов у нас мало. Их количество растет в последние год-два-три, но все равно это мало. Около 2 млн физических лиц у нас инвестируют в финансовый рынок из 140 млн. Это немного. То есть у нас плохо со спросом, у нас плохо с предложением…
И еще одну черту я бы упомянул, которую бы я отнес к негативным моментам. Это сильное огосударствление нашего рынка, большая доля государства. У нас не только сильный регулятор, что хорошо, но у нас доминирование государства, государственной собственности фактически во всех сегментах финансового рынка: в банковском, в инфраструктуре, в пенсионных фондах, в последнее время в страховых компаниях. Единственное [место], где нет государства, – это микрофинансовый рынок, но он очень незначительный. И эта доля растет. И связано это как с прошедшими кризисными явлениями, когда государство спасало банки, так и – это тенденция многих лет с начала 2000-х годов – у нас падает количество участников рынка во всех сегментах. Я помню, когда у нас было более 2000 банков, – сейчас у нас 400 с небольшим банков. Говорят, что уходят плохие, уходят слабые, уходят ненадежные, остаются только хорошие. Может быть. Но когда у нас меньше игроков, то это меньше конкуренция, меньше экосистема, меньше необходимо специалистов, меньше необходимо информационных ресурсов, и это обеднение системы в целом.
Санги: Полностью согласен. В нашем предыдущем диалоге с Евсеем [Гурвичем] мы тоже об этом говорили, o растущей роли государства и его доле в экономике. Уточняющий вопрос: вы упомянули, что есть барьеры на вход, но есть ли соизмеримые барьеры на выход с рынка?
Саватюгин: Да, конечно. Есть барьеры на выход. Если ты банкир или участник рынка ценных бумаг, ты не можешь просто прийти, дать лицензию и сказать: «Все. Мне надоел этот бизнес. Я пошел печь пироги или заниматься профессиональным спортом». Трудно выйти из бизнеса. У нас есть даже сейчас такой термин, появился несколько лет назад: «уставшие банкиры». Это те люди, которые пришли на банковский рынок в девяностые годы, когда была высокая маржа, высокая прибыль, можно было легко сделать банк. У нас были тысячи банков. Они привыкли хорошо зарабатывать. А сейчас – нет, сейчас надо бороться за каждый процентный пункт, за каждый миллион рублей. Это все сложнее. И комплаенса уже больше, чем бизнеса. Они хотят избавиться от бизнеса, они готовы уйти. Но или выясняется, что их бизнес никому не нужен: он неликвиден, его нельзя продать, – или очень высокие обязательства перед контрагентами или перед клиентами. И экономически он не может избавиться от бизнеса и не может выйти. Плюс есть и регуляторные ограничения, когда ты ограничен в своих возможностях распоряжаться собственностью.
Санги: Вы сказали, что на финансовом рынке есть обременительные правила. Гипотетически, если бы вы могли отменить одну из мер, то какую?
Саватюгин: Только одну? Я бы предпочел не столько отменить действующие меры – хотя я бы отменил многие действующие меры, – я бы предпочел не вводить ту меру, которая сейчас будет введена. Осенью, скорее всего, будет принят закон, который, на мой взгляд, не нужен как закон. Это так называемый закон о квалифицированных инвесторах, который делит физические лица на категории в зависимости от их квалификации и каждой категории разрешает инвестировать в те или иные финансовые инструменты. Я считаю, что это вообще не нужно. Это может серьезно подорвать наш и без того очень слабый рынок инвесторов – физических лиц.
Санги: Потому что кто-то другой решает, кто и во что должен инвестировать? Да, понимаю.
Саватюгин: Да. Это моя собственность, это мои деньги, я их честно заработал. У вас нет вопросов к происхождению моих денег. Вы не помогли мне их заработать. Почему вы мне указываете, как мне их потратить? И почему такие ограничения только на финансовом рынке? Это трудно объяснить. И я не смог получить ни от законодателей, ни от регуляторов внятных аргументов. Почему вы говорите мне, на что мне потратить мои деньги?
Санги: К вопросу о розничных инвестициях в России: вы согласны, что люди в России предпочитают хранить деньги под матрасом? И если да, то почему? Или, может быть, вы с этим не согласны.
Саватюгин: Да. Люди держат деньги – ну, условно – под матрасом, или в банковских ячейках, или где. Объем, ну, по-разному. Около 4–6 трлн рублей, по экспертным оценкам, где-то лежат вот так вот, не обращаются в финансовой системе. Но я считаю, это нормально. Это средство защиты денег. У нас нет еще такого доверия к финансовой системе. За те четверть века, которые существует финансовый рынок, он пережил один такой полномасштабный дефолт суверенного долга и он пережил минимум полдюжины серьезных банковских кризисов. Это много. Правила игры меняются. Люди должны быть уверены, что хоть что-то у них точно будет. Люди понимают, что эти деньги, которые лежат под матрасом, съедает инфляция, но, хоть и с отрицательной доходностью, у них есть этот высоколиквидный продукт – просто деньги, которые они держат дома, или во дворе, или под матрасом. И слава богу.
Санги: Хорошо. Могу ли я узнать ваше мнение о российской пенсионной системе? Опишите, пожалуйста, каково, на ваш взгляд, текущее состояние негосударственных пенсионных фондов и будущее пенсионных накоплений.
Саватюгин: Российской пенсионной системе, наверное, не повезло больше всех других сегментов финансового рынка. Пенсионная система у нас сложилась… начала зарождаться во второй половине девяностых годов, то есть больше 20 лет [назад]. И она в постоянном реформировании. Постоянно придумываются какие-то совершенно новые правила игры. И сейчас мало кто может сказать, какие правила игры будут в нашей пенсионной системе даже через пять лет. Нет согласия и среди регуляторов, и среди законодателей. А это же длинные деньги! Тут горизонт планирования очень далекий. Если ты даже не знаешь, какие в принципе контуры реформы будут в следующем году, ну как можно инвестировать?
Во многом недостатки наших пенсионных фондов привели к созданию в 2013 году мегарегулятора, когда Банк России поглотил Службу по финансовым рынкам. И одна из претензий к финансовому рынку со стороны правительства была в том, что мы не знаем, что делается с пенсионными фондами, мы не знаем, какие там активы, мы не знаем, как они управляются. Пусть Банк России наведет порядок. Банк России, наверное, навел порядок. Ну, потому что пенсионных фондов стало меньше, они были все акционированы, они стали раскрывать информацию. Но они не знают, как они будут играть. И лингвистический парадокс в том, что у нас есть понятие «негосударственные пенсионные фонды». Вот большинство негосударственных пенсионных фондов по активам – они государственные. Это деньги государства, это деньги Банка России.
Санги: Очень интересно. Алексей, это было очень познавательно для меня и, уверен, для наших зрителей: ваши оценки российского финансового рынка, его сильных и слабых сторон, розничные инвестиции, пенсионная система, негосударственные пенсионные фонды. Алексей, следуя доброй традиции «Диалогов по цепочке», хочу спросить вас, с кем вы будете беседовать в следующем эпизоде?
Саватюгин: Несколько лет назад мне довелось быть в Бангладеш, и я там познакомился с профессором Мухаммадом Юнусом, нобелевским лауреатом. Он подробно рассказал о своем опыте строительства микрофинансовых организаций в Бангладеш и по всему миру. И мы приняли закон о микрофинансовых организациях, который уже 10 лет действует в России. Мне было бы интересно поговорить с профессором Юнусом о современном состоянии и о его взглядах на современную финансовую систему.
Санги: С нетерпением жду эту беседу. Еще раз спасибо вам, Алексей.
Саватюгин: Спасибо.