Резервы роста России: драйверы бума 2000-х и новые источники развития экономики
«Диалоги по цепочке». Выпуск 5. Марек Домбровски и Евсей Гурвич обсуждают проблемы экономического роста России.
Домбровски: Здравствуйте, Евсей Томович! Я начну с такого, может, тривиального вопроса. В начале нулевых годов, практически до кризиса 2008 года, российская экономика росла достаточно высокими темпами. Ну а потом, уже после кризиса, картина менее розовая. Как вы эту проблему видите? Это вообще возможно – вернуться к таким темпам? А если невозможно, то почему невозможно?
Гурвич: Да, Марек. Спасибо за вопрос. Это действительно очень важная проблема, и главное здесь – что именно принимать за нормальный темп роста. Если мы примем, что до кризиса 2008–2009 года у нас был нормальный темп роста порядка 7%, а сейчас он снизился, то это одна картина…
Домбровски: Прошу прощения, что перебиваю, но я понимаю, что многие политики в это бы хотели верить.
Гурвич: Они верили в это, а не только хотели. И на самом деле эта картина совершенно неверная. То есть в тот период мы оценивали и мы смотрели, скажем, оценки Мирового банка. Из 7% роста того периода примерно 3% были за счет внешних факторов: это быстрый рост цен на нефть – первое, и второе (это меньше люди знают, меньше обращают внимание, но это тоже было важно) – как раз в двухтысячные был бум притока капитала в страны с формирующимися рынками. Как раз в районе 2007–2008 года был достигнут, по-моему, рекордный уровень за все время наблюдения. Это касалось не только России, но, в частности, выиграла и Россия.
И эти факторы – внешние, временные – они дали, по оценкам нашим и Мирового банка, примерно 3% роста из 7%. Остаются 4% роста. Из этих четырех примерно 1,5–2% были связаны с тем, что у нас были неиспользованные производственные мощности, после кризиса 1990-х годов остались. У нас была безработица в начале этого периода больше 10%. Соответственно, можно было быстро находить рабочую силу. И соответственно, были не такие высокие требования по зарплате.
Кроме того, некоторые механизмы строились с нуля. Например, ипотечное кредитование. Если учесть эти факторы, то есть свободные мощности, производство незагруженное, рабочие руки и разовое введение в действие новых механизмов, – это давало еще 1,5–2%. Остается тогда рост на 2–2,5%. Это был наш заработанный рост, который соответствовал нашим реальным условиям.
Но здесь вступило в действие то, что называется ресурсное проклятие в его российском варианте. То есть то, что наблюдаемый рост в 7% – он был намного выше мирового и выше большинства формирующихся рынков, кроме Китая, а рост доходов населения был вообще умопомрачительный: он в несколько раз опережал темпы роста производства. Это сыграло злую шутку. То есть руководство решило, что все сделано, что нужно для роста экономики, можно дальше реформы не проводить, а теперь главное – это контролировать экономику, передавать все большую ее часть под контроль государства, усиливать контроль бизнеса, кое-где, где можно, изымать то, что называют административной рентой, и дальше усилия переключились с создания условий для бизнеса на контроль этого бизнеса.
Соответственно, что мы видим сейчас по сравнению с тем периодом? Счастливых факторов уже нет, а есть некоторые негативные. Демографический тренд, если бы мы не повысили пенсионный возраст, вычитал бы из роста 0,4–0,5% ежегодно. Повышение пенсионного возраста, по нашим оценкам и по оценкам Мирового банка, большую часть (но не полностью) из этого компенсировало – 0,3–0,4%.
Домбровски: Может, сейчас приостановимся на этом демографическом факторе. Мне кажется, что это очень принципиальный фактор, учитывая опыт разных стран. Рост производительности труда – он не в состоянии закрыть эту дыру, связанную с сокращением количества населения в трудоспособном возрасте. И как здесь вы видите перспективу для России? Потому что, как я понимаю, этот компенсационный характер пенсионной реформы – он тоже на какое-то время.
Гурвич: Да, но я думаю, что необходимость обсуждать следующее повышение [пенсионного возраста] возникнет не раньше 2035 года. Может быть, между 2035-м и 2040-м. Но, во-первых, у нас все равно остаются проблемы, состоящие в том, что у нас дефицит будет работников в молодом и среднем возрасте, а пенсионная реформа приводит к тому, что на рынке появляется больше работников старшего возраста. Исследования показывают, что они не полностью взаимозаменяемые. Остается поэтому проблема, поэтому все равно…
Домбровски: Структурного характера.
Гурвич: Структурного характера, да, остаются проблемы. Первое. Второе: у нас сейчас для роста на 1,5–2% более или менее достаточно рабочей силы, но если мы вдруг каким-то образом сможем обеспечить более быстрый рост, выше 3% ВВП, то тогда рабочая сила опять выйдет на первый план, ее нехватка, дефицит.
Соответственно, для того чтобы существенно расти, нам, кроме всего прочего, нужно, на минуточку, построить новую модель роста. Потому что та модель роста, которая действовала в 2000-е годы, – она исчерпала себя еще тогда и больше не работает. Даже если бы сейчас цены на нефть опять стали расти как тогда, даже в этом случае мы не могли бы повторить тот золотой век, тот бум производства, который был.
Домбровски: Ну понятно. Это очень важно, то, что вы сказали. «Новая модель роста» – это звучит красиво. Но в случае России в чем она должна заключаться, эта новая модель?
Гурвич: Та модель роста, которая была в 2000-е годы, – ее можно назвать экстенсивной. То есть там главная задача была – увеличить производство, поскольку был бум спроса, остальное было вторично. А сейчас задача состоит в том, чтобы добиться интенсивного производства, то есть не в том, что, если есть один завод, построить второй и третий такой же, а в том, чтобы повышать производительность труда. Вот сейчас у нас поставлена задача довести долю предприятий, которые занимаются инновациями, до 50%. Не все это знают, но у нас эта доля – она, начиная с 2000 года (последние данные 2016 года), за все это время она примерно на одном уровне…
Домбровски: 19–20% где-то, да?
Гурвич: Нет, порядка 10%. В 2000 году она составляла 10,3%, сейчас – примерно 9,5%, даже чуть ниже, а в других конкурирующих с нами странах это 20–30%. В Турции, Польше и так далее – 20–30% и больше, то есть в несколько раз она выше. Вот нам нужно осваивать новые технологии. Для этого нужны новые стимулы, усиление конкуренции, снятие барьеров на пути рынков. Ну, само собой, повышение защищенности собственности. И что-то нужно делать с государственным сектором, поскольку это одна из наших проблем, это то, что привело к снижению такого базового нашего темпа роста с 2–2,5%, которые были в 2000-е, до 1,5–2%, которые сейчас.
Рост государства, его доля, по оценкам Академии народного хозяйства, увеличилась примерно в полтора раза, примерно с 30% в начале 2000-х до примерно 45% сейчас. И это…
Домбровски: Институт Гайдара показывает даже чуть больше, около 50% показывает.
Гурвич: Ну там…
Домбровски: Там есть колебания, падение цен на нефть…
Гурвич: Там доходило примерно до 50%, потом чуточку снизилось, сейчас примерно 45%, но, в принципе, примерно в полтора раза увеличилась доля государства, да. И в работах Академии народного хозяйства, и в недавних работах МВФ, и в других исследованиях показано, что государственный сектор менее эффективен, чем частный, поэтому нужно либо каким-то образом заставить государственный сектор работать более эффективно, либо сокращать его долю, либо и то и другое.
Ну и я считаю, что здесь три фактора: мы говорили о демографии, второе – это рост государства, и третий фактор – это санкции. Я думаю, что вот примерно 0,1% вычитает демография, 0,2% роста вычитают санкции, еще 0,2% примерно как минимум вычитает огосударствление. И в принципе, благодаря этому мы скатываемся с 2–2,5% базового роста тогда до 1,5–2% сейчас. И честно говоря, я не вижу, за счет чего мы можем выйти на уровень даже 3%, не говоря о том, чтобы превысить среднемировой темп роста.
Домбровски: Хорошо. Вы здесь назвали фактор санкций. В чем вы лично на сегодняшний день (оставим в стороне влияние санкций 2014–2015 года, прежде всего финансовый сектор)… сегодня, сегодня-завтра чем санкции вредят российской экономике?
Гурвич: Ну есть краткосрочный эффект и долгосрочный. Краткосрочный эффект санкций сейчас состоит, во-первых, в ограничениях на приток капитала. То есть для многих инвесторов российские активы стали токсичными, они боятся, что из-за инвестиций в Россию могут попасть под санкции регуляторов США и Европы, и поэтому отказываются от этого. Соответственно, это сокращает приток капитала. Особенно у нас сократились прямые иностранные инвестиции.
Дальше, конечно же, если говорить о более далекой перспективе, то сокращаются возможности для притока современных технологий (это главный канал как раз повышения эффективности). И обычно самым популярным, самым важным каналом притока современных технологий служат прямые иностранные инвестиции. Они сейчас очень сильно упали. На некоторые виды новых технологий есть прямые ограничения санкционные, но даже там, где нет прямых ограничений, все равно меньше приходит из-за опасения санкций и повышенных макроэкономических рисков, меньше приходит прямых иностранных инвестиций, меньше технологий. Поэтому и в краткосрочном, и в долгосрочном плане это не смертельно, но это очень чувствительно. Ну и не менее важна наша реакция на санкции. Конечно, некоторые отрасли выиграли. Там, сельское хозяйство выиграло в краткосрочном плане от запрета импорта продовольствия.
Домбровски: Кубанские яблоки, например.
Гурвич: Да, да. Но в целом экономика, экономическая политика разворачивается не в сторону интеграции в мировую экономику, а как раз в сторону того, как прожить без мировой экономики. Это бесперспективная политика, поскольку я не знаю примеров успешных экономик, которые развивались на началах автаркии, изолированными от внешнего мира. Мы, к сожалению, из-за санкций сейчас дезинтегрируемся из мировой экономики, поменяли курс, правильный и перспективный, который был до 2014 года.
Домбровски: Спасибо большое. Это, мне кажется, очень интересный разговор и полезный для понимания главных макроэкономических тенденций. Евсей Томович, я как бы принял эстафету от Александра Александровича Аузана. Кому вы собираетесь передать?
Гурвич: Я бы поговорил с главным экономистом Мирового банка по России Апурвой Санги.
Домбровски: Спасибо.
Гурвич: Спасибо, Марек.