Источники грядущей войны валют, цена экономического неравенства и новое топливо популизма

Четыре мощные силы, угрожающие привычному миру платежных систем, формируют предпосылки грядущей войны валют – непохожей на все прежние: блог ProMarket публикует пост Луиджи Зингалеса, профессора финансов Чикагского университета и одного из самых влиятельных экономистов, основанный на его заявлении на общественных слушаниях комитета Европарламента по экономическим и валютным вопросам. Текущая модель платежей, в которой расчеты внутри страны производятся в национальной валюте, а между странами – в основном в долларах через громоздкую систему SWIFT, вскоре изменится под влиянием четырех факторов, считает Зингалес. Первая сила – криптовалюты, и речь не о биткоине с его волатильностью и высокими и непрозрачными операционными издержками: многие другие его «имитации» имеют хорошие возможности стать средством международных расчетов с нулевыми издержками. Сегодня $702 млрд международных переводов мигрантов обременены $46 млрд комиссий – отмена этих комиссий переведет такую же сумму в карманы бедных семей, став крупнейшей из когда-либо задуманных программ социальной поддержки. Вторая сила – отделение географических границ от платежных: в цифровых валютных зонах валюта привязана не к стране, а к платформе (например, живя в США и заказывая еду в местном же китайском ресторане, можно расплачиваться через Alipay, то есть через китайскую систему платежей). В результате в странах с нестабильными валютами растут стимулы к «цифровой долларизации», то есть принятию иностранной валюты в качестве основного средства расчетов.

Третья сила – проникновение цифровых платформ в мир платежей: Google и Facebook предлагают пользователям множество бесплатных услуг в обмен на их данные, следующий очевидный шаг – предложить платежные услуги в обмен на данные, тем самым бигтехи смогут обойти любого конкурента на этом рынке. Четвертая сила – растущая ценность данных не только с экономической, но и с политической и геополитической точек зрения: платежные данные могут использоваться для отслеживания и предотвращения преступной деятельности, и США уже эффективно используют эту силу.

Эти четыре силы в итоге определят, какой станет платежная система будущего: основанной на цифровых валютах центральных банков (CBDCs), на валютах частных компаний или же на стейблкоинах, таких как вторая версия валюты Facebook – Diem. Цена вопроса – $0,5 трлн в год, столько приносят «привилегии» доллара как мировой резервной валюты, и это без учета политических выгод от контроля над основными центрами международной платежной системы. Правительства тоже идут тремя путями: США сделали ставку на частный сектор, полагая, что технологическое преимущество их компаний защитит стратегическую роль доллара в мире. Китай полагается на CBDC – рассчитывая, что цифровой юань станет центром новой платежной системы как на национальном, так и на международном уровне. Индия выбирает частно-государственное партнерство. Пока выбор ограничен странами его «происхождения», но легко представить, что в странах Африки цифровой юань вытеснит доллар. Для ЕС свой выбор надо сделать уже сейчас, согласовав с США новые стандарты платежей, призывает Зингалес: когда этот выбор сделает рынок, любое вмешательство будет бесполезным.

Во сколько обходится гендерное, расовое и этническое неравенство: экономике США оно стоит $2,6 трлн в год, это 12% номинального ВВП 2019 г., подсчитали экономисты Федерального резервного банка Сан-Франциско; на основе этой методики их коллеги из ФРБ Сент-Луиса выполнили аналогичные расчеты для каждого из штатов. Эти расчеты доступны на сайте Fed Communities (сайт ФРС, где собраны работы и практические рекомендации для формирования инклюзивного общества), сообщает блог ФРБ Сент-Луиса. Экономическое неравенство – это меньше инноваций, меньше идей, неиспользованные таланты и в итоге нереализованный рост, пишут эксперты ФРБ Сент-Луиса: «Инструмент обработки этих данных дает четкое представление об огромном потенциале, который можно реализовать, создав более инклюзивную и справедливую экономику». Стоимость неравенства рассчитана на основе разницы в почасовой оплате, уровня занятости, образования, средней продолжительности рабочего времени. Например, в Иллинойсе белые мужчины зарабатывали в среднем $34 в час, а черные женщины – $23; если устранить только гендерный диспаритет, то ВРП штата мог бы быть больше на $69 млрд ежегодно в среднем за 2005–2019 гг., а если устранить также расовый и этнический – то на $120 млрд, или примерно на 14% от уровня 2019 г.

Однако разница в заработке – не всегда результат дискриминации, размышляет Алекс Табаррок, профессор Университета Джорджа Мейсона и соавтор влиятельного блога Marginal Revolution, над результатами нового исследования о гендерном разрыве зарплат работников транспорта. Оно показывает, что этот разрыв может существовать даже в среде, где одинаковы и задачи, и оплата: женщины-водители зарабатывают в среднем на 11% меньше мужчин, и разрыв обусловлен тем, что женщины берут меньше сверхурочной оплачиваемой работы и больше – неоплачиваемых отгулов. Тут дело не в дискриминации со стороны работодателя – можно сказать, что это результат «семейного сексизма», рассуждает Табаррок, но еще вопрос, кому это больше вредит – женщинам, которые зарабатывают меньше, или мужчинам, которые меньше времени проводят с семьей. Похожие результаты показало исследование водителей Uber, где дискриминация невозможна в принципе, указывает Табаррок: женщины-таксисты зарабатывают в среднем на 7% меньше мужчин, и это объясняется тем, что мужчины водят немного быстрее.

Многие аналитики ожидали, что COVID-19 обнажит некомпетентность политиков-популистов, но пандемия не только не убила популизм, но и создала благоприятные условия для его роста: Антонио Спилимберго, заместитель директора департамента исследований МВФ, делится в колонке своими комментариями к дебатам о популизме – серии исследований, инициированных в 2019 г. CEPR (Center for Economic Policy Research, ведущий европейский think tank) и возглавляемых профессором Sciences Po Сергеем Гуриевым. Исследования на данных за несколько десятилетий показывают, что популистские режимы ослабляют институты, подрывая экономику «в мирное время» и тем самым делая ее гораздо более чувствительной к кризисам; кроме того, доверие рассматривалось как фундаментальный фактор эффективного противостояния пандемии – страны с меньшим уровнем доверия хуже справлялись с коронакризисом, при этом низкое доверие часто ассоциируется с популизмом. Наконец, политики-популисты были против международной координации, необходимой для противостояния коронакризису, усматривая в этом ограничение свободы народа; а также скептичны в отношении к науке и в целом довольно близоруки, что несовместимо с планированием антипандемических мер. Все это заставляло предположить, что пандемию популизм не переживет. Однако данные о смерти популизма противоречивы.

Правые и авторитарные правительства, похоже, быстрее мобилизовали систему здравоохранения. В некоторых странах Европы входящие в правительство правые популистские партии получили дополнительную поддержку, а находящиеся, как правило, в оппозиции ультраправые практически не потеряли сторонников. В то же время популизм ассоциируется с большей смертностью от COVID-19, хотя в более демократичных странах популизм менее вредоносен за счет лучшей, чем в авторитарных режимах, системы сдержек и противовесов. Столь разные результаты могут быть обусловлены несколькими причинами: пандемический шок охватил разные страны в разной степени; разные исследования фокусировались на различных показателях; нет единого определения популистского правительства, в некоторых исследованиях к ним относят только правых популистов, а в ряде случаев популистские партии являлись частью более широкой непопулистской коалиции; наконец, пандемия еще не закончилась. Но уже очевидно, что пандемия не убила популизм, и вполне вероятно, что нарастание постпандемических проблем только еще больше подогреет эту идеологию, не исключает Спилимберго: популизм процветает, когда возникают новые проблемы.

Люди в возрасте 65+ способны изучать и запоминать информацию так же, как 25-летние: блог Всемирного экономического форума делится новостями нейронауки. С возрастом мозг обычно подвергается медленному процессу атрофии – нарушение связей между различными областями мозга ведет к ухудшению памяти и другим когнитивным дисфункциям. Однако исследователи из Массачусетской больницы общего профиля (Massachusetts General Hospital, одна из крупнейших клинических больниц США и самая большая университетская больница Гарвардской медицинской школы) обнаружили людей старше 65 лет со «сверхъестественными» мозгами: у них нейронные связи такие же, как у молодых. За группой таких «суперстаров» (superagers) ученые наблюдают на протяжении последних пяти лет.

В новом исследовании ученые провели для 40 «сверхъестественных» людей очень сложный тест на память, визуализируя с помощью МРТ работу отделов их мозга: участникам показали 80 изображений, каждое из которых шло в паре с прилагательным (например, изображение городского пейзажа со словом «промышленный» или изображение мужского лица со словом «средний»), а через 10 минут им представили те же 80 пар «изображение – слово» плюс 40 новых пар и еще 40 пар из числа уже показанных, но в которых изображения и слова были перемешаны. Задачей было вспомнить, видели ли участники уже эту пару, или она новая, или слова и изображения не соответствуют прежним связкам. В таком упражнении активно задействована зрительная кора – область мозга, обрабатывающая увиденное, «раскладывающая» его по категориям (лица, дома и т.д.) и особо чувствительная к старению: поэтому пожилые люди часто не могут вспомнить, когда они смотрели телешоу или ели конкретный продукт. Но зрительная кора участников эксперимента, чей средний возраст составлял 67 лет, соответствовала моделям активности коры 25-летних. Следующий вопрос, на который намерены ответить ученые, – всегда ли мозг этих людей был эффективнее, чем у сверстников, или же они выработали механизмы компенсации ухудшения его работы – последние исследования показывают, что с помощью тренировок такое возможно.