Цена победы над пандемией, регулирование как поиск ренты и культура банковского риска
Стоимость выхода из глобального коронакризиса – $50 млрд: это стоимость вакцинации не менее 40% мирового населения к концу 2021 г. и не менее 60% – к середине 2022 г., пишут в блоге МВФ его глава Кристалина Георгиева, главный экономист Гита Гопинат и экономист Ручир Агарвал о предлагаемых МВФ способах положить конец пандемии. Пока она не окончена, устойчивый выход мировой экономики из кризиса невозможен, и условие для такого выхода – массовая вакцинация во всех странах мира. К концу апреля вакцинировано менее 2% населения Африки, тогда как более 40% жителей США и более 20% – Европы получили минимум одну дозу вакцины; спустя год после начала кризиса COVID-19 в мире регистрируется все больше новых случаев заболевания. Из-за разрыва в возможностях вакцинирования траектории экономик развитых и развивающихся стран будут расходиться, увеличивая глобальное неравенство. Политика в отношении пандемии – это экономическая политика, и она имеет решающее значение для мировой макроэкономической и финансовой стабильности, указывают авторы.
Предлагаемые МВФ меры включают в себя безвозмездное предоставление вакцин нуждающимся странам, массовое тестирование, инвестиции в расширение производства вакцин и контроль за цепочками поставок для обеспечения их бесперебойности. Дефицит финансирования этих мер МВФ оценивает в $13 млрд – из необходимых $50 млрд гранты в размере $22 млрд готовы предоставить страны G20 и еще $15 млрд могут поступить от национальных правительств при поддержке многосторонних банков развития. Но даже дополнительные $4 млрд грантов международной программе COVAX на завершение текущих заказов, снятие ограничений на трансграничные потоки сырья и вакцин и безвозмездное предоставление неиспользованных вакцин (около 1 млрд доз к концу 2021 г., по оценке МВФ) помогут достичь целей глобального массового вакцинирования, утверждают экономисты: преодолеть глобальный кризис здравоохранения страны мира могут только сообща.
Регулирование может служить не общественным интересам, а поиску экономической ренты, напоминает в блоге ProMarket Сьюзан Дадли, основатель Центра регуляторных исследований Университета Джорджа Вашингтона и бывший сотрудник управления информации и регулирования Белого дома, о вышедшей полвека назад статье нобелевского лауреата Джорджа Стиглера «Теория экономического регулирования». Прежде предполагалось, что регулирование, в соответствии с теорией общественных интересов, служит защите потребителей и исправлению провалов рынка, однако направленные на это меры обычно вели к установлению более высоких цен для потребителей. Теория Стиглера пролила свет на стимулы и последствия экономического регулирования: он предположил, что главный ресурс правительства – сила принуждения и что группы, объединенные рациональным интересом, стремятся убедить правительство использовать эту силу в их пользу и, благодаря разобщенности интересов всех остальных, преуспевают в максимизации собственного благосостояния. Это объясняло, например, почему авиаперелеты между штатами, регулируемые Советом по гражданской авиации США, в расчете на человеко-милю были дороже, чем другие внутренние авиаперелеты, на которые не распространялись правила Совета.
Следствием теории Стиглера и ее дальнейшего развития в работах других исследователей стало дерегулирование 1970–1980-х гг., которое привело к повышению эффективности, эквивалентному 7–9% роста ВВП, при этом наибольшую часть выгод получили потребители. Однако сегодня про это, похоже, забыли, полагает Дадли. Теория Стиглера показывает, что как только регулирование становится неизбежным, подлежащие ему компании предпринимают все усилия, чтобы оно максимально служило их интересам. Это может объяснить, почему Facebook теперь поддерживает призывы ужесточить правила конфиденциальности и модерации контента – потенциальные конкуренты могут оказаться не в состоянии эти правила соблюдать; или почему Amazon и другие крупные компании поддерживают повышение минимальной зарплаты – это нанесет непропорционально больший вред их не столь крупным конкурентам. А политики, предлагающие регулировать бигтех-компании, исходят, как в «достиглеровские» времена, из того, что регулирующие органы будут обладать всей полнотой информации, навыками и стимулами для того, чтобы обуздать поведение, которое им не нравится, и исключительно в интересах потребителей, сетует Дадли: «Надежда опять побеждает опыт».
Организационная культура банков связана с уровнем риска их банкротства, и эту культуру можно измерить количественно: так, ее отклонение на два пункта ниже среднего по сектору повышает риск банкротства на 50%, рассказывают в блоге Банка Англии его экономисты о своем новом исследовании. Культура – это набор ценностей, разделяемых группой людей и определяющих их восприятие и действия. Тому или иному типу культуры легко дать определение, но довольно сложно измерить: невозможно потребовать «предъявить культуру», словно банковскую отчетность; опросы и интервью сотрудников могут наталкиваться на попытки создать впечатление более благоприятное, чем в действительности; антропологические методы – например, включенное наблюдение – могут вести к тому, что люди изменят свое поведение, узнав, что за ними наблюдают. Раз культура неуловима, то и измерять ее лучше незаметно, решили экономисты Банка Англии и собрали 20 незаметных индикаторов культуры банков (unobtrusive indicators of culture), охватывающих пять основных направлений – ориентацию на детали, инклюзивность, клиентоориентированность, риск-ориентированность и добросовестность. Каждый индикатор имеет количественное измерение.
Например, ориентированность на детали оценивалась по пунктуальности и точности нормативных данных, предоставляемых в Банк Англии; инклюзивность – по гендерному и возрастному составу высшего руководства; клиентоориентированность – по количеству и результатам жалоб, поданных на банк потребителями; склонность к риску – по коэффициентам риска банка в сравнении с другими банками; добросовестность – по частоте внутренних мошенничеств и их финансовым последствиям. После выставления «культурных оценок» каждому банку и сектору в среднем авторы рассчитали связь культуры с банковским риском с помощью нескольких показателей (в частности, «расстояния до дефолта» – Z-score, – показывающего, на сколько стандартных отклонений должна упасть доходность активов банка для полного исчерпания его собственного капитала).
Оказалось, что существует статистически значимая и причинно-следственная связь между организационной культурой банка и его риском: так, улучшение культуры на одно стандартное отклонение от среднего по сектору снижает риск дефолта на 25%. Что касается причины и следствия, то, по мнению авторов, риск влияет на культуру, а не наоборот: более рискованные банки склонны нанимать людей с повышенным аппетитом к риску, что формирует «плохую» культуру. Выводы исследования важны для банковского надзора, считают авторы: они демонстрируют, что, во-первых, показатели культуры банков значимы для моделей банковского риска, а во-вторых, что многие из показателей, традиционно относящихся к сфере защиты прав потребителей, имеют прямое отношение к пруденциальному надзору.
Более высокая минимальная оплата труда может рассматриваться как «налог» на поиск работы, рассуждает Тайлер Коуэн, соавтор влиятельного экономического блога Marginal Revolution. В некоторых экономических моделях поиск работы – это поиск только зарплаты, хотя в действительности он нередко охватывает и неденежные параметры, касающиеся условий труда. Например, подходящую должность, степень адекватности начальника или наличие кондиционера. Если минимальная оплата повышается, это может побудить работодателей снизить качество неденежных условий рабочего места или по крайней мере увеличить неопределенность в отношении этих условий, размышляет Коуэн.
Тогда это фактически увеличит затраты на единицу поиска работы – притом что самих поисков из-за повышения «минималки» может стать больше – и делает результаты поиска менее определенными. В связи с чем повышение размера минимальной оплаты является чем-то вроде налога на поиск работы, пишет экономист: это может еще больше усложнить задачу повышения занятости.
