О пиратах XVIII века принято думать как о кровожадных монстрах и одновременно очаровательных авантюристах вроде Джека Воробья, как о свободолюбивых анархистах, в то же время придерживающихся строгих правил. Внести ясность в эту путаницу может экономическая теория.
  |   Эконс

Все пираты – головорезы, и без них миру было бы лучше, но пираты XVIII века, такие как знаменитый капитан Черная Борода, были не только грабителями: они были первыми в истории, кто воплотил в жизнь некоторые заветные ценности современного мира – свободу, демократию, равенство. Пираты практиковали конституционную демократию задолго до того, как в государствах она начала сменять монархии. Члены пиратских экипажей избирали своих капитанов всеобщим голосованием и использовали принцип разделения властей. Они (по крайней мере, некоторые из них) придерживались расового равенства в то время, когда в «легитимном мире» процветало рабство. Пираты придумали «восьмерки» – прообраз первой международной валюты, и систему социального страхования – на несколько веков раньше, чем это сделали государства. Помимо жестокого разбоя, исторические пираты принесли в мир и то, за что их можно похвалить, отмечает американский экономист Питер Лисон.

В своей книге «Невидимый крюк: скрытая экономика пиратов» Лисон применяет к жизни морских пиратов теорию рационального выбора – восходящий еще к Адаму Смиту набор принципов, помогающих понять экономическое и социальное поведение. Все то, за что можно похвалить морских пиратов, они применяли не в силу прогрессивности, опередившей ход мировой истории. Все их практики были основаны исключительно на личных интересах: пиратами руководила алчность, а не просвещенные ценности. Но именно она привела их к такой организации жизни, какой законопослушная часть общества достигла десятилетия и даже века спустя.

Согласно Адаму Смиту, люди, преследуя свои личные интересы, одновременно продвигают интересы всего общества, увеличивая общее благо: к примеру, булочник печет хлеб не для всеобщего блага, а для того, чтобы заработать денег, но в результате его деятельности общее благо увеличивается. Так работает «невидимая рука» рынка. Метафора «невидимый крюк» – это аналог «невидимой руки» Смита применительно к пиратской жизни: преследуя личные корыстные интересы, пираты продвигали интересы всего своего пиратского «коллектива». Разница в том, что если «невидимая рука» умножает благосостояние всего общества, то «невидимый крюк» делал ровно обратное.

Книга «Невидимый крюк» прямо на глазах читателя превращается из исторического экскурса в фан-учебник современной экономики. Лисон, с детства увлеченный историями о пиратах, а в 17 лет набивший себе на правом бицепсе татуировку в виде кривой спроса и предложения, объединил в книге обе свои страсти. Он рассматривает пиратскую жизнь с точки зрения новейших областей экономической науки – институциональной экономики, теории общественного выбора, экономики и права, экономики морали, дизайна экономических механизмов и организации управления.

Добровольный характер выражения мнений на пиратских кораблях способствовал тому, что экономисты называют конкуренцией по Тибу. Успешное управление кораблями и поведением пиратов требовало минимизации отрицательных внешних издержек – экстерналий, в связи с которыми автор вспоминает теорему нобелевского лауреата Рональда Коуза. Знаменитый пиратский флаг «Веселый Роджер» – воплощение того, что экономисты называют сигнализированием – косвенной передачей информации о себе, своих намерениях. Демонстрация устрашающего черного полотнища с черепом, наряду с настойчиво создаваемой пиратами репутацией безжалостных бандитов, снижала для них издержки захвата кораблей: команда корабля-жертвы понимала, что благоразумнее не оказывать сопротивления и ничего не прятать, поскольку в ином случае нападающие намерены уничтожить всех.

Пираты применяли пытки не потому, что были урожденными садистами; использовали демократию не потому, что были демократичнее владельцев торговых судов, которые грабили; относились к чернокожим морякам как к равным не потому, что были меньшими расистами, чем их современники. Пираты действовали в сложившемся экономическом контексте так, чтобы максимизировать прибыль. Как и все прочие индивиды, пираты реагировали на стимулы, рационально сопоставляя в своем выборе издержки и выгоды, и стремясь уменьшить первые и увеличить вторые, показывает Лисон: «Пираты преподали по крайней мере еще один важный урок: о вездесущей экономике. <…> Каждый, кто ставит перед собой цели и предпринимает шаги для их достижения, способен быть объектом экономического анализа».

«Эконс» публикует отрывок из книги, выпущенной в переводе на русский язык Издательским домом «Дело» РАНХиГС.

Невидимый крюк

Должно быть, сама Харибда, морское чудовище из древнегреческой мифологии, исторгла их в море. Они совершали «преступления настолько гнусные и ужасные во всех их проявлениях, что не находилось слов, чтобы заклеймить их в полной мере». Современники называли их «морские чудовища», «адские псы», «разбойники и нарушители всяческих законов, человеческих и божественных». Их считали «воплощением дьявола». Подозревали, что они и есть «потомки Сатаны». «Опасность таилась в самих их улыбках».

Десятилетиями они вселяли страх в самых могущественных правителей мира. Закон заклеймил их «врагами рода человеческого» и обвинил в стремлении «подорвать мораль и уничтожить естественные и гражданские права» человечества. Они «объявили войну всему миру» и вели ее в полную силу. Пестрая, кровожадная, почти маниакальная их загадочность сравнима только с нашим увлечением их фантастическим образом жизни. «Эти люди, которых мы не без основания называем скандальным проявлением человеческой природы, предававшиеся всем порокам и живущие грабежом» оставили след в истории, который не стирается и через три столетия после их исчезновения. Эти люди – пираты, самые известные преступники в истории, и это история о скрытой силе, которая их направляла, – о «невидимом крюке».

Вот и встретились: Адам Смит и Капитан Крюк

В 1776 г. шотландский философ-моралист Адам Смит опубликовал трактат, имеющий принципиально важное значение и положивший начало изучению современной экономики. Смит назвал свою книгу «Исследование природы и причин богатства народов». В ней он изложил центральную идею экономики, названную им «невидимой рукой». «Невидимая рука» – это та скрытая сила, которая направляет хозяйственное взаимодействие. Смит полагал, что люди своекорыстны; они заинтересованы в первую очередь в том, что лучше для них самих. Однако часто сделать лучше для cебя означает сделать лучше для других. Причина такой метаморфозы проста: для большинства из нас только сотрудничество с другими людьми позволяет удовлетворить наши собственные потребности. Наш меркантилизм в изоляции от других людей не в состоянии ни обеспечить нас пропитанием, ни позволить получить еще одну пару обуви. Просто представим себе, сколько навыков мы должны приобрести и сколько времени потребуется, если вдруг придется самостоятельно производить молоко или шить самому себе пальто, не говоря уже о производстве собственного автомобиля.

Поэтому, как заметил Смит, пытаясь удовлетворить собственные интересы, как бы ведомые «невидимой рукой», мы удовлетворяем интересы других. Последние, в свою очередь, удовлетворяя собственные потребности, помогают и нам в достижении наших целей. Например, чтобы заработать как можно больше, производитель молока должен предлагать лучший товар по самой низкой цене. Таким образом он обслуживает своих клиентов, которые дешево приобретают качественное молоко. В свою очередь, покупатели молока, будучи производителями других товаров, стремятся предлагать самые низкие цены и высочайшее качество для своих клиентов, и так далее.

Принцип «невидимой руки» Смита так же верен для преступников, как и для всех остальных людей – представителей более благопристойных профессий. Хотя целью преступного бизнеса является скорее лишить человека части его богатства, чем удовлетворить потребности последнего, воры и бандиты также вынуждены сотрудничать с другими людьми, если они стремятся удовлетворить свои собственные интересы. Например, пиратская команда, состоящая из одного человека, не продвинулась бы далеко в своем предприятии. Для получения крупного улова, на который пираты нацеливались, было необходимо объединять усилия многих и многих морских разбойников. Загадка состоит в том, как такой компании шельмецов подобное удавалось. И ключом к раскрытию этой тайны является «невидимый крюк» – пиратский аналог «невидимой руки» А. Смита, который позволяет понять, как в погоне за пиратскими корыстными интересами морские волки сотрудничали между собой.

Теория «невидимого крюка» отличается от теории «невидимой руки» рядом аспектов. Во-первых, «невидимый крюк» учитывает влияние криминального своекорыстия на сотрудничество в пиратском сообществе, которое являлось криминальной социальной группой. «Невидимая рука», напротив, рассматривает влияние традиционных эффектов личной заинтересованности потребителя и производителя на сотрудничество на рынке. Эти эффекты определяют функционирование узаконенных рынков. Если теория «невидимой руки» предполагает анализ скрытого за метафорической «анархией рынка» порядка, то «невидимый крюк» исследует порядок, скрытый за буквальной анархией, царящей в среде пиратов.

Во-вторых, в отличие от традиционных экономических субъектов, ведомых «невидимой рукой», пираты изначально не занимались продажей чего бы то ни было. Поэтому у них не было клиентов, которых они стремились бы удовлетворить. Кроме того, «пиратское» стремление к личной выгоде не принесло пользы обществу в целом, в отличие от стремления к личной выгоде у традиционных экономических субъектов. В погоне за прибылью бизнесмены поднимают наш уровень жизни – они производят продукты, которые делают нашу жизнь лучше. Пираты, напротив, богатели, паразитируя на присвоении чужой продукции. Таким образом, пираты не приносили пользу обществу, создавая богатство, а наносили вред обществу, перекачивая себе созданное другими богатство.

Несмотря на эти различия, пиратам, как и всем остальным экономическим субъектам, приходилось сотрудничать, чтобы добиться успеха в своих предприятиях. И именно стремление к личной выгоде привело их к успеху. Это важный момент, общий для пиратов и членов легитимизированного общества, который связывает «невидимый крюк» и «невидимую руку».

«Невидимый крюк» навязывает пиратам своего рода экономический образ мышления. Последний основан на нескольких простых предположениях. Во-первых, индивиды эгоистичны. Это не значит, что они никогда не заботятся ни о ком, кроме себя. Это просто означает, что большинство из нас значительную часть времени тратит на удовлетворение собственных интересов, а также потребностей близких, а не на других людей. Во-вторых, индивиды рациональны. Это не значит, что они роботы или что они непогрешимы. Это просто подразумевает, что люди пытаются достичь своих эгоистических целей наилучшими способами, которые им известны. В-третьих, люди реагируют на стимулы. Когда издержки растут, люди меньше производят. Когда издержки падают, производство растет. И наоборот. Когда прибыли возрастают, мы производим больше. Когда прибыли падают, мы производим меньше. Короче говоря, люди пытаются избежать затрат и получить выгоды.

Экономисты называют подобную модель индивидуального принятия решений рациональным выбором. Модель рационального выбора применима не только к нормальным субъектам, следующим обычному поведению. Она также применима к субъектам, чье поведение отклоняется от нормы. В частности, речь в данном случае может идти о пиратах, поведение которых удовлетворяло каждому из описанных выше предположений, связанных с экономическим образом мышления. Пираты, например, были эгоистичны, корыстны, движимы собственными интересами. Вопросы материального порядка породили пиратов, и прибыль сильно мотивировала их. Вопреки представлениям масскультуры, пираты также были в высшей степени рациональными. Как мы увидим далее в этой книге, пираты изобрели хитроумные приемы – некоторые из них печально известны, – чтобы избежать издержек, которые угрожали свести на нет их прибыли, и чтобы увеличить доходы от мародерства в экспедициях. Пираты также реагировали на стимулы. Когда закон ужесточил наказание за пиратство и сделал это занятие более рискованным (следовательно, сопряженным с более высокими издержками), пираты придумали хитроумные способы, позволяющие компенсировать этот риск. За превосходную пиратскую службу члены команды получали вознаграждение, и тогда последние работали усерднее, высматривая на горизонте следующий «крупный приз».

Дело не только в том, что к анализу поведения пиратов можно применить экономический способ мышления. Теория рационального выбора является тем единственным экономическим подходом, благодаря которому можно по-настоящему понять яркое, причудливое и откровенно шокирующее поведение пиратов. Почему, например, пираты нападали под флагами с изображенными на них черепом и костями? Почему они жестоко пытали некоторых пленников? Как пираты добились успеха? И зачем они создали свои пиратские кодексы? Ответы на эти вопросы кроются в тайной экономике пиратов, раскрыть которую может только теория рационального выбора. История предлагает исходный материал, на основании которого можно сформулировать подобные вопросы. Экономика же для поиска ответов предлагает аналитический инструментарий, если можно так выразиться, линзу.

Когда мы смотрим на пиратов через эту линзу, их, казалось бы, необычное поведение становится вполне объяснимым. Поступки пиратов были результатом их рационального реагирования на необычный экономический контекст, в котором они действовали. И именно это, а не какая-то аномалия, присущая самим пиратам, повлекло за собой необычные затраты и выгоды. Как показывают главы этой книги, пиратский корабль больше напоминал компанию из списка Fortune 500, чем общество диких школьников, изображенных в «Повелителе мух» У. Голдинга. Если оставить в стороне «деревянные ноги» и попугаев, пиратство в основе своей было бизнесом. Безусловно, это преступный бизнес, но тем не менее бизнес, который и следует анализировать в подобном преломлении.

Вы – грязные псы!

Во многих дискуссиях о пиратах термины «пираты», «буканьеры», «каперы» и «корсары» используются как синонимы. Для этого есть причины, так как все они были морскими разбойниками. Но каждый из этих типажей морских бандитов обладал собственным набором характеристик. Пираты были полными изгоями, лицами, объявленными вне закона. Они нападали на все торговые суда без разбора ради собственной выгоды. Ричард Аллейн, генеральный прокурор Южной Каролины, так описывал их: «Пираты грабят всех, даже своих собратьев, без различия наций или религий». Морские бандиты XVIII в. были преимущественно такими. Каперы, напротив, занимались грабежами, атаковали и захватывали торговые суда вражеских стран во время войны с одобрения государства. Таким образом, каперы вовсе не были пиратами – они пользовались государственной поддержкой. Точно так же и мародерство корсаров санкционировалось правительством. Отличие корсаров заключалось в иной адресности мародерства – по религиозному признаку. Например, берберийские корсары с побережья Северной Африки нападали на корабли христиан. Однако встречались и христианские корсары, к каковым относились мальтийские рыцари. В дальнейшем мы будем исключать из нашего анализа каперов и корсаров, поскольку они мародерствовали, так сказать, в пределах своего рода законодательного поля.

Буканьеры, напротив, как правило, находились за его пределами. Оригинальные буканьеры были французскими охотниками, жившими в начале XVII в. на Эспаньоле (современный остров Гаити). Хотя они в основном охотились на диких животных, но также время от времени занимались пиратством. В 1630 г. пираты перебрались на Тортугу, крошечный остров в форме черепахи недалеко от Эспаньолы, который вскоре привлек внимание всякого рода отребья из Англии и Голландии. Испания, которая официально владела Эспаньолой и Тортугой, не была в восторге от этого нашествия поселенцев-преступников. Пытаясь изгнать их, испанское правительство истребляло диких животных, охотясь на которых поселенцы сколачивали себе капитал. Однако вместо того чтобы уйти, пираты начали охотиться за другой дичью – испанскими судами.

В 1655 г. Англия отвоевала Ямайку у испанцев и призвала пиратов поселиться на этом острове, обеспечивая таким образом его защиту от повторного захвата. Буканьеры проводили бóльшую часть своего времени, охотясь на испанские корабли, груженные золотом и другими товарами, курсировавшие между метрополией и испанскими владениями в Америке. Многие из этих атак были откровенным пиратством. Но отнюдь не все. Стремясь разрушить монополию Испании в Новом Свете в соответствии с Тордесильясским договором 1494 г., Англия и Франция поручили этим морским бродягам (каперам) «беспокоить» Испанию. Буканьерство, таким образом, «было своеобразной смесью пиратства и каперства, в которой эти два элемента часто были неразличимы». Однако, поскольку «цели и средства [буканьерских] операций были явно пиратскими», представляется естественным относить буканьеров к пиратам или, по крайней мере, к протопиратам, что я и делаю в этой книге.

Хотя буканьеры не были истинными пиратами, они предвосхитили появление пиратов в начале XVIII в. и повлияли на их организацию, поэтому важно время от времени использовать и их в качестве примеров. То же самое можно сказать и о пиратах Индийского океана, действовавших примерно с 1690 по 1700 г. Эти морские бродяги являются связующим звеном между пиратами-каперами и пиратами, полностью объявленными вне закона и действовавшими с 1716 по 1726 г. В конце XVII в. пираты Индийского океана (или пираты Красного моря, как их иногда называли современники) поселились на Мадагаскаре и на окружающих его островах, удобно расположенных для того, чтобы охотиться на мавританские флотилии с сокровищами. Пираты Индийского океана по большей части были типичными пиратами. Но некоторые из них действовали, прикрываясь легитимностью, от которой полностью отказались их преемники. Хотя события этой книги охватывают период с 1670 по 1730 г., основное внимание в ней уделяется заключительному этапу великой эпохи пиратства (1716–1726 гг.), когда моря бороздили такие персонажи, как Черная Борода, Бартоломью Робертс и Джек Рэкхем, известный под именем Джека Калико.

Губернатор Ямайки сэр Николас Лоус называл этих морских прохвостов «интернациональной шайкой бандитов». Выборка из 700 пиратов, действовавших в Карибском море между 1715 и 1725 гг., например, показывает, что 35% их них были англичанами, 25% – американцами, 20% – выходцами из Вест-Индии, 10% – шотландцами, 8% – валлийцами и 2% – шведами, голландцами, французами и испанцами. В этой выборке находились также представители Португалии, Скандинавии, Греции и Восточной Индии.

Численность пиратов трудно точно измерить, но, судя по всему, она была значительной. Согласно «скромным подсчетам» губернатора Бермудских островов, в 1717 г. моря бороздили 1000 пиратов. В 1718 г. другой чиновник оценил численность пиратов в 2000 человек. В 1720 г. Иеремия Даммер сообщил Совету по торговле и плантациям о 3000 активно действующих пиратах. А в 1721 г. капитан Чарльз Джонсон предположил, что только в Индийском океане плавает 1500 пиратов. Основываясь на этих отчетах и оценках самих пиратов, ежегодно в период с 1716 по 1722 г. от 1000 до 2000 морских бандитов бороздили воды Карибского моря, Атлантического и Индийского океанов. Цифра сама по себе может показаться не особенно впечатляющей. Но если рассматривать популяцию пиратов в исторической перспективе, то это не совсем так. Например, Королевский флот Британской короны в период с 1716 по 1726 г. насчитывал в среднем всего 13000 человек. Таким образом, в хороший год численность пиратов составляла более 15% численности британского флота. <…>

Многие пираты проживали совместно на наземных базах, таких как находившаяся в Нью-Провиденсе на Багамах, которую Вудс Роджерс отправился уничтожать в 1718 г. Однако важнейшим аспектом деятельности пиратов, в полной мере раскрывающим глубокий смысл подобного существования, было «политическое» устройство на борту пиратского корабля. Вопреки представлениям большинства людей о пиратской шайке, это образование было многочисленным. Судя по данным о составе команд на 37 пиратских кораблях в период с 1716 по 1726 г., в среднем в команду входило около 80 человек. <…> Некоторые пиратские команды были настолько многочисленны, что разместиться на одном корабле они не могли. В этом случае формировались флотилии пиратских кораблей. Капитан Бартоломью Робертс, например, командовал эскадрой из четырех кораблей, на борту которых находилось 508 человек. <…>

Почти все пираты имели морское прошлое. Большинство из них плавало на торговых судах, многие были бывшими каперами, а некоторые ранее служили, хотя и не всегда охотно, в военно-морском флоте Его или Ее Величества. Выборка, включающая 169 имен пиратов начала XVIII в., составленная историком Маркусом Редикером, показывает, что средний возраст пирата составлял 28,2 года. Самому молодому пирату в этой выборке было всего 14 лет, а самому старшему 50 – солидный возраст по морским меркам указанного периода. Большинству же пиратов было около 25 лет; возраст 57% участников выборки Редикера был от 20 до 30 лет. <…> Известно лишь о четырех женщинах среди пиратов XVIII в. Таким образом, пиратское сообщество было энергичным и не страдающим от недостатка тестостерона. Оно, вероятно, чем-то напоминало студенческое братство… только часто с деревянными ногами, меньшим количеством зубов и дуэлью на пистолетах вместо спортивной борьбы для разрешения споров.

Йо-хо-хо! Пиратская жизнь по мне

В художественной литературе о пиратах последние часто представлены моряками, выбирающими занятие пиратством из романтических побуждений, а также, пусть и ложных, идеалов свободы, равенства и братства. Хотя на борту пиратских кораблей действительно преобладала свобода, разделение полномочий и единство, как описывается в этой книге, средства, которыми обеспечивалось сотрудничество внутри пиратской преступной организации, были скорее именно пиратскими, а не какими-либо иными, как это часто изображают.

Это не значит, что пиратам были чужды идиллические представления. В своей книге «Между дьяволом и глубоким синим морем» историк Маркус Редикер рассматривает пиратов в более широком контексте морской жизни XVIII в. Автор убедительно доказывает, что пираты отчасти действовали как социальные революционеры, восставшие против авторитарной, эксплуататорской и жестко иерархической организации «государственного капитализма» доиндустриальной эпохи. Существуют предположения, что пираты отчасти могли быть мотивированы в своих поступках соображениями присущих их сообществу расового и полового единообразия. Несмотря на разнообразие точек зрения, очевидно, что большинство моряков, ставших пиратами, руководствовались в выборе рода деятельности более прагматическим мотивом: деньгами.

В этом смысле традиционный акцент на «пиратских сокровищах» вполне уместен, даже несмотря на пронизанное мифами представление об этом занятии. Морское мародерство могло быть вполне прибыльным бизнесом. Когда во время войны морские бандиты могли мародерствовать на «законном» основании (как каперы), они часто так и поступали. Например, во время войны за испанское наследство английские моряки охотно бороздили морские просторы на частных военных кораблях. Судовладельцы и правительство присваивали часть трофеев каперов, но успешное плавание все же могло принести морякам солидную прибыль. Британское призовое право 1708 г. подсластило пилюлю: правительство щедро отказалось от своей доли «добычи», а каперам и судовладельцам было предоставлено полное право на захваченные трофеи. Таким образом, каперство в военный период являлось весьма прибыльным занятием. Но войны стихали и ресурсы каперов иссякали. Что оставалось делать морским псам?

Можно было найти работу в Королевском флоте. Но как только заканчивался военный конфликт, Королевский флот распускал моряков. Он не был заинтересован в их найме. Например, за год до окончания войны за испанское наследство в британском флоте насчитывалось почти 50000 моряков. Всего два года спустя в составе британского флота было менее 13500 человек. Единственным законным вариантом трудоустройства для большинства моряков был торговый флот. Этот вариант был хорош для тех, кто не испытывал желания вкусить прелестей морского бандитизма и мог смириться с сокращением жалованья. Но все прочие оказывались перед сложным выбором. В период с 1689 по 1740 г. средняя месячная заработная плата матроса колебалась от 25 до 55 шиллингов; что составляло от 15 до 33 фунтов в год, или от 4000 до 8800 долларов в текущих долларах США. Верхний предел этого диапазона приходился на военные годы, когда в военно-морском флоте повышалась заработная плата для моряков и каперов. Нижняя граница приходилась на мирные годы, когда толпы бывших каперов и моряков в поисках работы наводняли рынок труда. Часто капер или даже моряк торгового флота, привыкший к более высокой заработной плате во время войны, не мог удовольствоваться тем, что после ее окончания его жалованье уменьшалось наполовину.

Пиратство в этой ситуации было альтернативой. У него в сравнении с работой на торговом судне было несколько преимуществ. Во-первых, занятие морским разбоем позволяло бывшим каперам продолжить заниматься тем делом, которое они знали лучше всего. Современники пиратов прекрасно понимали, в чем состоит привлекательность пиратства и опасались взрыва интереса к нему в периоды после заключения мира. Было очевидно, что во время войны каперство служило своего рода тренировочной площадкой для пиратов. Как выразился капитан Джонсон, «каперы во время войны – питомник для разведения пиратов». Подобная сентенция прозвучала и из уст человека, близкого к пиратам. Преподобный Коттон Мэзер отмечал, что «каперский ход так легко вырождается в пиратский». Современники пиратов называли основной проблемой рост безработицы среди моряков, после того как правительство увольняло каперов со службы после окончания войн. <…> Многие экс-каперы, «за недостатком поощрения», которое они имели прежде, решали «побродить по округе».

Обратной стороной пиратской занятости было то, что, в отличие от работы капером, пиратство было незаконным. Но перспектива достаточно большого выигрыша могла компенсировать это неудобство. Пиратство оплачивалось очень хорошо – даже лучше, чем каперство. Кроме того, в отличие от каперов, пираты не должны были вести дела с дрянными и докучливыми судовладельцами, которые забирали часть с таким трудом заработанной добычи. <…> «В то время как английские и американские моряки, совершавшие торговые рейсы на Мадагаскар, зарабатывали менее двенадцати фунтов стерлингов в год, „глубоководные пираты“ могли получать в сто раз, а то и в тысячу раз больше». Например, в 1695 г. пиратская флотилия Генри Эвери заполучила драгоценные металлы и драгоценные камни на сумму более 600000 фунтов стерлингов. Полученная добыча принесла каждому члену экипажа по 1000 фунтов стерлингов, что было эквивалентно почти сорокалетнему доходу моряка торгового флота. <…>

Эти свидетельства следует интерпретировать с осторожностью. Конечно, чаще имели место более скромные «заработки». И многие пираты почти голодали в поисках трофеев, которые могли сделать их богатыми людьми. Тем не менее, в отличие от работы моряком в торговом флоте, которая гарантировала небольшой, но регулярный доход, одна успешная пиратская экспедиция могла сделать моряка достаточно богатым, чтобы выйти на пенсию. Такие случаи известны – по крайней мере несколько пиратов так и поступили. Ричард Мур, например, которого команда пиратов схватила и доставила к месту назначения на Реюньоне, слышал, как некоторые из людей капитана Кондента говорили, что, «будучи пиратами, они получили достаточно, чтобы жить в достатке до конца своих дней, и поэтому они прекращают заниматься пиратством». <…>

Перспектива заполучить крупную добычу была не единственным мотивом материального характера, побуждавшим некоторых моряков предпочитать пиратство торговому флоту. Рабочая атмосфера на кораблях также играла важную роль в принятии решения в пользу пиратства. Торговые суда, отправлявшиеся в дальние страны, месяцами находились в море. Поэтому важной частью общего «компенсационного пакета», который рассматривался при принятии решения о трудоустройстве, были условия жизни на борту этих судов. Моряки, чья робость или угрызения совести не позволяли решиться на занятие пиратством, к своему несчастью, имели жалкие условия труда и относительно низкую заработную плату на торговых судах.

Управление на торговых судах было организовано иерархически. На вершине управленческой пирамиды находился капитан, ему подчинялись его офицеры, а внизу были простые матросы. Выстроенная подобным образом иерархия наделяла капитанов автократической властью. Полномочия капитанов распространялись на все аспекты жизни на борту их кораблей, включая распределение обязанностей, обеспечение продовольствием, выплату заработной платы и, конечно же, дисциплину среди членов экипажа. Закон разрешал капитанам сокращать заработную плату матросов за повреждение груза, дерзость или уклонение от исполнения обязанностей. Закон также позволял капитану применять «разумные» телесные наказания для «исправления» своих матросов. В главе 2 обсуждаются причины подобной автократической организации. Здесь я хочу только указать на ее последствия, которые заключались в наличии в этой системе значительного потенциала для злоупотреблений со стороны капитана. Командующий британской морской пехотой Уильям Бетаг охарактеризовал проблему следующим образом: «неограниченная власть, дурные взгляды, дурной характер и дурные принципы» объединены в командире корабля, который «выше всяческих ограничений». Проблема заключалась в том, что у капитанов торговых судов возникало искушение ради личной выгоды обращать свою власть против моряков вверенного ему судна.

Капитаны-хищники сокращали продовольственные пайки матросов с целью снижения расходов. По свидетельству одного из матросов, в то время как члены команды «не получали довольствия и нуждались в хлебе», офицерам «разрешалось получать полный набор провизии и спиртных напитков, как будто на борту ни в чем не было недостатка». Обманным путем урезалась заработная плата моряков или оплата производилась обесценивавшейся колониальной валютой.

Чтобы держать полуголодных подчиненных в узде, жестокие капитаны не ограничивали себя в выборе средств, наказывая несогласных членов экипажа. Они могли бить моряков снастями или другими твердыми предметами по голове, разбивая им лица. В некоторых случаях жестокое обращение приводило к смерти. В 1724 г. капитан одного торгового корабля нанес двум своим матросам «более ста ударов тростью по голове, шее и плечам с большой силой, жестко и варварским образом». Через несколько дней моряки скончались. Пример другого злоупотреблявшего своим положением капитана показал, что он, «не будучи спровоцирован, сбил одного из матросов с ног, а затем дважды наступил на него изо всей силы, на которую был способен». Этого оказалось достаточно, чтобы вскоре матрос скончался. <…>

Хотя исторические записи содержат множество обвинений в злоупотреблениях со стороны капитанов, важно не преувеличивать масштабы этих злоупотреблений. У офицеров торговых кораблей было достаточно свобод, позволявших им терзать подчиненных, но они были не безграничны. Экономические и правовые факторы в какой-то степени сдерживали злобные наклонности капитанов. Но полностью предотвратить злоупотребления никому не удавалось. Английское право, например, создало несколько средств правовой защиты, предназначенных для защиты моряков от злоупотреблений капитана. Эти меры защиты в определенной степени были успешными. Моряки торгового флота могли привлекать, и много раз успешно делали это, к суду капитанов за их действия.

Однако, как это часто бывает с законом, во многих других случаях закон был неэффективен и не защищал потерпевших. Часть трудностей была связана с неопределенностью событий, происходивших в море. На корабле в море редко находились беспристрастные свидетели, согласные подтвердить показания матроса против капитана. Забрал ли капитан жалованье матроса, потому что матрос повредил груз, а капитан имел право поступить так по закону? Или капитан просто позволил себе присвоить жалованье матроса? Превысил капитан полномочия с телесными наказаниями или его дисциплинарные наказания были оправданны? Во многих случаях трудно было прийти к однозначным выводам. Кроме того, сам закон в отношении подобных вопросов не был однозначно сформулирован. Некоторые моряки успешно выигрывали суды против своих капитанов в случае воровства провизии.

В ряде случаев закон поддерживал гораздо более оскорбительное поведение капитана. Зафиксирован факт избиения капитаном своего матроса полуторадюймовой веревкой за ругательства. Суд постановил, что капитан «совершил действия, не выходившие за рамки закона и гуманности, имеющие целью исправление истца», и отклонил иск моряка. <…>

Неудивительно, что «чрезмерная суровость капитанов, оставлявшая следы на спинах и животах [матросов]», была в верхней части списка причин, которые вынуждали пиратов заниматься их незаконным бизнесом.

Капитан пиратов Джон Филлипс, например, назвал одного офицера захваченного им торгового корабля «сукиным сыном, который морил людей голодом. И именно такие паршивые псы, как он, превращали людей в пиратов». Последние слова пирата Джона Арчера перед казнью перекликаются с замечаниями Филлипса: «Я хотел бы, чтобы капитаны судов не использовали своих людей с такой строгостью, как это делают многие из них, что подталкивает нас к бóльшим искушениям». В 1726 г. пират Уильям Флай, ожидая казни, умолял о том же: «Наш капитан и его помощник варварски использовали нас. Мы, бедняги, не могли добиться справедливости. Нашим командирам ничего не было за то, что они пользовали нас как жалких псов». С петлей на шее Флай сделал последнее предупреждение толпе, собравшейся, чтобы увидеть его повешенным, посоветовав «капитанам кораблей хорошо обращаться со своими людьми, иначе последние будут вынуждены делать то же, что и он». <…> При этом пираты создали на своих судах лучшую рабочую атмосферу. В сочетании с возможностью значительно более высокого денежного вознаграждения для многих моряков все это создавало более привлекательный общий «компенсационный пакет» по сравнению с тем, на который они могли рассчитывать, работая на торговых судах. Конечно, в отличие от торгового судоходства, в пиратстве матросу могло оторвать ногу пушечным ядром, он также рисковал безвременной кончиной, санкционированной государством. Но соблазну получения бóльшего количества денег в условиях лучшего обращения было трудно сопротивляться.

Действительно, между 1716 и 1726 гг. эти преимущества оказались решающими в выборе пиратства для почти 4000 моряков. Последние занялись своим ремеслом из материальных соображений и, как я покажу в следующих главах, адаптировали свои «фирменные» методы для максимизации материальных жизненных благ под черным флагом.