Младенцы и макроэкономика

Одна из доминирующих мировых демографических тенденций – снижение рождаемости: суммарный коэффициент рождаемости в мире неуклонно снижается с 5,3 рождения на женщину в середине 1960-х до 2,3 рождения в 2022 г. Согласно докладу ООН, опубликованному в 2024 г., в настоящее время глобальный коэффициент рождаемости составляет 2,25 рождения на женщину, а к концу 2040-х гг. снизится до 2,1, то есть рождаемость будет обеспечивать простое воспроизводство населения. У более половины всех стран рождаемость уже ниже уровня воспроизводства, а около 20% стран отличаются сверхнизкой рождаемостью – менее 1,4 рождения на женщину: это означает, что каждое новое поколение по численности составляет лишь две трети от предыдущего.

Неудивительно, что правительства многих стран мира, включая и Европу, и Азию, обеспокоены экономическими перспективами в условиях старения и даже сокращения населения и принимают усилия по повышению рождаемости, предлагая семьям денежные стимулы. «Но рождаемость явно определяется силами, которые не зависят от прихотей правительств, и так было с начала времен», – отмечает в своем новом исследовании нобелевский лауреат по экономике, пионер гендерных исследований Клаудия Голдин. В нем она дополняет объяснения причин падения рождаемости конфликтом, который возникает, когда социальные нормы «не успевают» адаптироваться к быстрому экономическому прогрессу.

Экономика и социальные нормы

Экономический рост приводит к повышению дохода, и то, что связь между рождаемостью и уровнем дохода, как правило, отрицательная, так же как и между рождаемостью и участием женщин в рынке труда, отмечено экономистами давно. В целом в бедных странах женщины рожают больше детей и реже работают, чем в богатых. Существует два основных объяснения, почему это так.

Согласно первому объяснению, при росте дохода растет и альтернативная «цена» родительского времени: чем выше рыночная зарплата, тем более затратным для родителей, особенно для матерей, становится время, потраченное на детей, а не на работу, приносящую доход. Второе объяснение предполагает существование компромисса между количеством детей и их «качеством», то есть уровнем их развития, образования, здоровья, требующих от родителей инвестиций как в виде денег, так и в виде уделяемого детям времени. Инвестиции в «качество» детей растут по мере роста дохода, следовательно, каждый следующий ребенок обходится родителям дороже.

Однако ни та, ни другая версия не объясняют, почему в ряде богатых стран за последние несколько десятилетий рождаемость остается стабильной и даже растет. Аналогичный разворот связи между рождаемостью и доходом происходит и между группами с разным уровнем дохода внутри богатых стран: так, в США рождаемость в семьях с высоким доходом между 1980 и 2010 гг. выросла примерно в полтора раза (с 1,82 ребенка в 1980 г. до 2,66 ребенка в 2010 г.), тогда как в семьях с низким доходом почти не изменилась (рост с 2,94 ребенка в 1980 г. до 2,97 ребенка в 2010 г.).

При этом среди самых удивительных фактов в истории снижения рождаемости – ее резкое падение в консервативных странах Азии, а также в католической и православной Европе, отмечает Голдин. В Индии за последние полвека коэффициент рождаемости упал с 6 до 2, а в Китае начал быстро падать еще за десятилетие до введения политики «Одна семья – один ребенок» в начале 1970-х гг.

Голдин в своем исследовании рассматривает две группы развитых стран. В одной рождаемость в середине ХХ века была относительно умеренной и такой же осталась. В другой – была относительно высокой, а сейчас – экстремально низкая. Другими словами, последние семь десятилетий в одной группе стран рождаемость снижалась медленно, а в другой – снизилась стремительно.

В группу «умеренной рождаемости» входят, например, Дания, Франция, Германия, Швеция, Великобритания, США. В группу, где рождаемость снизилась резко, – Италия, Испания, Греция, Португалия, Япония, Южная Корея. В этой группе страны и Европы, и Азии, совершенно разные по культуре и религии – например, в некоторых из них преобладает католическая вера, не поощряющая аборты или контрацепцию, а в двух, Японии и Корее, незападные системы верований и традиций, подчеркивающие семейные связи и клановую идентичность.

Столь разные страны с резким падением рождаемости объединяют быстрые темпы экономического развития в последней четверти прошлого века, тогда как в первой группе стран экономический рост был относительно более последовательным и устойчивым на протяжении большей части ХХ века. Быстрый экономический рост дал женщинам большую свободу, но убеждения, ценности и традиции людей менялись медленнее, не успевая адаптироваться к происходящим экономическим изменениям. Домашние обязанности в таких обществах по-прежнему считаются «женским делом», хотя большинство женщин заняты на рынке труда практически наравне с мужчинами и хотят иметь возможность и полноценной карьеры, и семьи.

С исторической точки зрения произошло сближение общих жизненных планов женщин и мужчин после длительного периода резко разделенных гендерных ролей, в котором женщина была только домохозяйкой и матерью. И чтобы женщины могли успешно совмещать заботу о детях с участием в современном рынке труда, часть семейных обязанностей должны брать на себя мужчины. Если они оказываются не готовы к такой новой для себя роли – тогда как женщины оказываются не готовы оставаться в устаревшей роли, – это вызывает межпоколенческий и гендерный конфликт, который влияет на принятие решения о рождении детей.

Движущей силой тут выступает не столько скорость экономического роста, рассуждает Голдин. Речь о темпах трансформации общества, которое из традиционного, менее связанного, относительно изолированного, сельского и общинного становится противоположностью – нацией с более густыми сетями связей, более развитыми рынками и более плотными городскими поселениями. «Высокая скорость, с которой люди, связанные традициями, катапультируются в современность, дает поколениям мало времени для адаптации и приводит старые обычаи к внезапному конфликту с новым», – считает Голдин.

Скорость изменений и гендерный конфликт

У мальчика, родившегося в Южной Корее около 1980 г., скорее всего, были брат и сестра (в то время суммарный коэффициент рождаемости в Корее был около 3 рождений на женщину). Его родители родились в 1950-е, и у каждого из них было примерно пять братьев и сестер, хотя, вероятно, не все они достигли зрелости (коэффициент рождаемости тогда был на уровне 6 рождений на женщину). Родители мальчика росли в 1960-х, в период масштабной миграции из сельских районов в города: с 1960 по 1980 г. в города переехало почти 30% населения Кореи.

Чтобы получить образование и возможность выйти на рынок труда, требуется время, как и на само осознание новых возможностей, и часть семей, переезжавших в города, продолжали жить в русле старого уклада. Скорее всего, родители мальчика придерживались традиций и таким же воспитали своего сына, внушив ему, что он должен создать семью, в которой муж будет доминировать, а жена – заботиться о доме и детях.

Однако потенциальная невеста сына, скорее всего, уже знала, что ее возможности значительно шире: на момент, когда она могла выйти замуж, около 2005 г., доходы в Корее выросли в 4,5 раза по сравнению с моментом ее рождения (в конце 1950-х гг. ВВП на душу населения в постоянных ценах в Корее составлял $1400, в 1980-х гг. – $6000, а в 2005 г. – $27000). Кроме того, с 1995 по 2005 г. доля женщин с высшим образованием в возрасте 25–34 лет в Корее увеличилась с 24% до 51%, а занятость женщин в возрасте 25–29 лет выросла за тот же период с 48% до 68%.

В результате традиции, которых придерживается сын, могут столкнуться с возросшей женской автономией, создавая конфликт и негативно влияя на рождаемость. Это и произошло: коэффициент рождаемости в Корее в 2005 г. снизился до уровня чуть выше 1 рождения на женщину. И продолжил снижаться, опустившись в 2022 г. до 0,78.

Похожую историю можно рассказать и об Испании, но время ее начала было бы на пять-десять лет раньше, чем в Корее. Как и в случае с Кореей, уровень жизни испанских родителей, когда они были детьми, не сильно отличался от уровня жизни, который был в детстве у бабушек и дедушек. Но с того момента, когда родители были детьми, и к моменту, когда они поженились, реальные доходы увеличились более чем втрое, а к моменту, когда женился сын этих родителей, – еще в 2,2 раза, и за этот период 20% населения Испании переехало жить в города.  

Эти примеры Голдин приводит, чтобы проиллюстрировать, как желание мужчин и женщин иметь детей определяется сочетанием унаследованных ими семейных традиций и убеждений и текущими экономическими условиями.

Как правило, мужчины придают большее значение унаследованным традициям, поскольку больше выигрывают от них: например, в некоторых культурах следующие традициям мужчины вознаграждаются за это наследством, участием в семейном бизнесе или же просто правом требовать от своей жены, чтобы она выполняла всю работу по дому. Женщины, в свою очередь, получают выгоду от более равноправных гендерных отношений, которые могут формироваться по мере развития экономики и технологического прогресса, и тем самым получают больший выигрыш от принятия текущих реалий и меньший – от привязанности к прошлому.

Когда общество под влиянием бурного экономического роста резко трансформируется из традиционного, в котором обязанности по уходу за семьей и домом являются в основном задачей женщин, в более развитое, где эти обязанности более равномерно распределены между полами, а женщины имеют возможность делать карьеру, между супругами могут возникнуть разногласия.

Чем равномернее распределение между супругами времени, которое тратится на ведение домашнего хозяйства и уход за детьми, тем больше женщин будут соглашаться с желаниями своих мужей относительно детей. Но если привязанные к традициям мужчины избегают работы по дому и уходу за детьми и эти обязанности ложатся на женщин, желание женщин относительно количества детей будет доминировать, и, таким образом, рождаемость будет сокращаться.

Если же изменения в экономике происходят более плавно, то мужчины и женщины приспосабливаются к ним примерно одинаково. И вероятность возникновения конфликта – и в перспективе возможного снижения рождаемости – будет ниже.

Межстрановые различия

В своем исследовании Голдин сравнила тенденции рождаемости и экономического роста в 12 развитых странах, поделенных на две группы. Во всех странах рождаемость со второй половины ХХ века снижалась. Однако скорость этого снижения заметно различалась. В группе 1 (США, Великобритания, Дания, Франция, Германия и Швеция) в середине века суммарный коэффициент рождаемости был ниже, чем в группе 2 (Греция, Италия, Япония, Корея, Португалия и Испания): от 2 до 3 рождений на женщину против 2,5–5 соответственно. А в начале 2020-х он выше: 1,5 и около 1,3 соответственно.

Страны группы 1 показывали относительно устойчивые темпы экономического роста в течение почти всего XX века. Экономики же группы 2 в конце ХХ века испытали очень быстрый рост ВВП на душу населения после длительного периода застоя или спада. В начале XX века они росли слабо, в середине века оказались в упадке, а в 1980-х и 1990-х гг. продемонстрировали чрезвычайно быстрый рост. Кроме того, в некоторых из них после 1950-х и 1960-х гг. произошла индустриализация с масштабной миграцией населения из более традиционных сельских районов в города, при этом страны из второй группы изначально были более «сельскими», чем страны из первой группы. Миграция в города важна для понимания тенденций рождаемости, потому что те, кто переезжает из сельской местности, попадают в урбанизированный мир, продолжая придерживаться более традиционных устоев, поясняет Голдин.

Эту идею подтверждают данные о различиях между мужчинами и женщинами в количестве неоплачиваемых часов, потраченных на ведение домашнего хозяйства и уход за членами семьи. В странах группы 2 наблюдается более выраженная разница в количестве времени, которое женщины тратят на работу по дому и уходу за детьми по сравнению с мужчинами. Видна сильная корреляция между суммарным коэффициентом рождаемости в стране и гендерным разрывом в часах, посвященных домашнему хозяйству. Во всех странах группы 1 рождаемость сейчас более высокая, а разница в «домашних» часах мужчин и женщин – более низкая; в странах группы 2 рождаемость более низкая, а гендерный разрыв в часах домашней работы – более высокий.

Например, гендерный временной разрыв для Японии составляет 3,1 часа, для Италии – 3 часа, а суммарный коэффициент рождаемости для этих стран группы 2 в 2019 г. – 1,36 и 1,27 рождения на женщину соответственно. Для сравнения: в Швеции гендерный разрыв во времени домашней работы составляет 0,8 часа, а для Дании – 0,9 часа; рождаемость в этих странах группы 1 в 2019 г. была на уровне 1,7 рождения на женщину. Таким образом, как ни парадоксально, в экономиках, где относительно большее гендерное равенство, рождаемость выше, чем в странах, в культуре которых сильны «патриархальные» традиции.

Политика рождаемости

Обнаруженные Голдин причины падения рождаемости, вызванные конфликтом «между старым и новым», означают, что для изменения ситуации с рождаемостью эффективнее не столько денежные субсидии, сколько создание женщинам условий для совмещения карьеры и семьи без ущерба и для карьеры, и для семьи.

Если женщина жертвует своей карьерой и доходами, то становится экономически уязвимой, а значит, в случае развода уязвимы и ее дети. Женщины знают это и, как следствие, будут сопротивляться рождению большего количества детей. Однако если мужья смогут взять на себя обязательство отдавать свое время и ресурсы семье, конфликт исчезнет.

Подобное обязательство трудно обеспечить «политическим решением»: оно формируется под влиянием общественных норм, предписывающих мужчинам участвовать в семейной жизни и воспитании детей. Возможно, такие нормы – одна из причин, по которой большинству стран Северной Европы, отличающихся высоким гендерным равенством, удалось добиться достаточно высокой рождаемости наряду с высокой занятостью женщин, полагает Голдин.

На формирование таких норм можно влиять посредством социальной политики, но, по-видимому, на долгосрочном горизонте.

Опыт стран с высоким доходом, в которых в последнее время растет рождаемость, показывает, что социальная политика, которая, с одной стороны, облегчает женщинам уход за детьми посредством выстраивания инфраструктуры (детсады, ясли, детский досуг, щедрые отпуска по уходу за ребенком и пр.), а с другой – поощряет отцов больше участвовать в воспитании детей (отпуска по уходу за ребенком для отцов и пр.), – один из ключевых факторов, влияющих на решение о рождении детей.

Но некоторые из стран с очень низкой рождаемостью также ввели обширные программы поддержки рождаемости. Например, в Японии молодожены могут получать существенные субсидии на жилье, 30-недельный оплачиваемый отцовский отпуск является самым продолжительным в ОЭСР, а с 2022 г. государство возмещает расходы на лечение бесплодия. Однако это пока мало повлияло на рождаемость, констатирует Голдин. В Северо-Восточной Италии субсидия при рождении первого ребенка привела, наоборот, к снижению вероятности рождения второго ребенка и к большей занятости женщин. Согласно исследованиям, субсидии по уходу за детьми улучшают психическое и физическое здоровье женщины и здоровье ее детей и в этом направлении более эффективны, чем во влиянии на фертильность.

Можно ли добиться перелома в социальных нормах, прославляя родительство, особенно отцовство, и меняя правила на рабочих местах, чтобы отцы не «наказывались», беря отпуск по уходу за ребенком или требуя гибкого графика работы, пока остается вопросом, заключает Голдин: «Ясно одно: если отрицательная связь между доходом и рождаемостью не будет обращена вспять, рождаемость не увеличится».