Российский рынок труда: «идеальный шторм»

Мелеющее предложение труда, исторический минимум безработицы, исторический максимум вакансий, резко ускорившийся оборот рабочей силы и длительная стагнация реальной заработной платы – такова уникальная комбинация, сложившаяся на российском рынке труда за последние три года. Нехватка работников наблюдается практически во всех сферах: нет ни одной отрасли и профессиональной группы, где не разрастался бы навес вакансий, проанализировал один из ведущих российских специалистов по экономике труда Ростислав Капелюшников, член-корреспондент РАН, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН, заместитель директора Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ.

Первоначальный толчок к взрывному росту уровня вакансий был дан пандемическим кризисом 2020 г., а санкционный кризис 2022 г. придал этому процессу ускорение, показало исследование Капелюшникова. Рынок труда перешел в новый режим – ограниченного предложения рабочей силы, который в силу своего структурного характера, скорее всего, закрепится надолго. Своими выводами о причинах такого сдвига на рынке труда и возможном развитии ситуации Ростислав Капелюшников поделился с «Эконс».

Триггер «эскалации вакансий»

В начале 2020-х гг. доля оплаты труда в ВВП опустилась до феноменально низких отметок: в 2021 г. с учетом скрытой оплаты труда она составила 40%, в 2022 г. – около 39%. Это снижение почти на 10 п.п. с максимума в 48,2%, который был зафиксирован в 2016 г. Оно означает, что в последние годы шло активное удешевление рабочей силы в терминах выпускаемой продукции, и такой низкой цены труда, как в начале 2020-х, в российской экономике прежде не было никогда, отмечает Капелюшников.

Реальная заработная плата на протяжении трех лет – со II квартала 2020 г. и по I квартал 2023 г. – фактически стагнировала. Причины достаточно очевидны: сначала коронакризис, а затем второй санкционный кризис должны были резко затормозить динамику оплаты труда. Тем не менее даже после того, как экономика прошла нижние точки обеих рецессий и начала восстановительный рост, реальной зарплате все равно не удавалось превзойти уровень, на который она вышла накануне пандемии в начале 2020 г.

Но начиная со II квартала 2023 г. реальная зарплата пошла резко вверх: по итогам 2023 г. ее рост составил 7,8%. Рост реальных заработков сопровождался быстрым падением безработицы – до 3,2% в 2023 г. и до 2,9% в январе 2024 г. Столь низкий уровень является не только историческим минимумом для России за всю историю наблюдений, но и неправдоподобно низким по мировым меркам.

Фактическая стагнация реальной зарплаты и формирование массивного навеса вакансий – взаимосвязанные процессы. Если предприятия продолжают жить «зарплатными» представлениями вчерашнего дня, предлагая оплату, недостаточную для привлечения нужных работников, это не позволит им оперативно заполнять вакансии. Результат – нарастание числа вакантных рабочих мест и удлинение сроков их замещения.

На конец 2023 г. уровень вакансий в российской экономике вплотную приблизился к фантастической отметке в 7%: в прежние годы он составлял 2–3%, и столь массивного навеса незанятых рабочих мест, как сейчас, в России не наблюдалось никогда. В зависимости от того, какие данные использовать – Росстата или Федеральной службы по труду и занятости, – в 2023 г. на одного безработного приходилось от 2,5 до 4,5 вакансий.  

Резкий рост вакансий начался на пике коронакризиса – во II квартале 2020 г. Одновременно ускорился валовой оборот рабочей силы, рассчитываемый как сумма коэффициентов найма (отношения численности принятых работников к их среднесписочной численности) и выбытия (отношения численности выбывших работников к их среднесписочной численности). Причем оборот ускорился как за счет найма, так и за счет выбытия. Другими словами, работники стали чаще увольняться и чаще менять работодателя. В 2023 г. валовой оборот рабочей силы достиг 65%. Это также рекорд для российской экономики – в последний раз близкие к этому показатели наблюдались в середине 2000-х, а с 2010 г. варьировались около отметки в 55%.

Ситуация с ростом вакансий и ускорением оборота рабочей силы в экономике России напоминает процессы, происходящие в других экономиках – США, Великобритании, Германии, некоторых странах Центральной и Восточной Европы. Это заставляет предположить, что данное явление не уникальный российский феномен, а проявление некой общей для рынков труда ряда стран закономерности.

В отношении России многие датируют начало этого процесса 2022 годом и называют в качестве причин перевод российской экономики на полувоенные рельсы и связанные с ним мобилизацию – сжатие гражданской рабочей силы и т.н. релокацию – резкое ускорение эмиграционного оттока. Однако в действительности триггером стала пандемия; релокация и мобилизация придали этой уже набравшей силу тенденции новый, еще больший размах, но не были ее первопричиной, заключает Капелюшников. 

Часто считается, что кадровый «голод» сконцентрирован преимущественно в некоторых отдельных сегментах экономики. «На самом деле это абсолютно универсальный феномен: нет ни одной отрасли и ни одной профессии, где бы количество вакансий не росло, причем чаще всего это рост в разы», – говорит Капелюшников.

Секторами – чемпионами по уровню вакансий выступают гостиничный бизнес (16,9%), операции с недвижимостью (14,8%), административная деятельность (14,4%), госуправление (12,1%), строительство (9,7%), торговля (9,9%), издательское дело (10,7%). Меньше всего навес вакансий в образовании (2,6%), табачной промышленности (3%), производстве кокса (3,8%), финансовой деятельности (4,2%), добыче полезных ископаемых (4,9%), производстве компьютеров (5%), автомобилестроении (5,1%).

Как видно, максимальную нехватку персонала испытывают в основном отрасли сферы услуг, а не материального производства, обращает внимание Капелюшников. Но даже в сферах материального производства с относительно небольшим числом вакантных рабочих мест оно выше доковидных значений в 1,5–2 раза, посчитал эксперт.

Еще одно неверное представление – что в России наблюдается нехватка только высококвалифицированных работников, как часто следует из комментариев представителей рекрутинговых агентств и HR-специалистов, говорит Капелюшников. В действительности, возражает он, дефицит наблюдается по всем типам работников – как квалифицированных, так и неквалифицированных, и белых воротничков, и синих. Причем этот дефицит непрерывно нарастал по всем категориям с момента постпандемийного восстановления экономики, указывает эксперт.

Причины «эскалации вакансий»

Теоретически причинами наблюдаемой эскалации вакансий могли быть четыре механизма, необязательно исключающих друг друга, перечисляет Капелюшников.

Во-первых, это резкий сдвиг вниз кривой совокупного предложения труда, предполагающий, что работников, которые были бы готовы трудиться за данную заработную плату, стало меньше. Например, в западных странах в период пандемии многие работники вышли на досрочную пенсию, работающие пенсионеры ушли с рынка труда и не вернулись на него по окончании локдаунов, часть женщин, которым потребовалось сидеть дома с детьми, также оставили занятость и т.д. Кроме того, из-за закрытия границ остановился приток мигрантов. В российской экономике к процессам, связанным с этим механизмом, можно отнести релокацию и мобилизацию, которые способствовали сжатию предложения труда.

Во-вторых, это резкий сдвиг вверх кривой совокупного спроса на труд, предполагающий, что работников, которых фирмы были бы готовы нанять за данную заработную плату, стало требоваться больше. В период пандемии правительства большинства стран активно раздавали гражданам «вертолетные деньги». В результате у населения скопился огромный объем вынужденных сбережений, которые в период локдаунов было физически невозможно потратить. После окончания локдаунов люди стали тратить эти деньги, в результате чего спрос на товары и услуги резко подскочил. Это повысило и спрос на дополнительную рабочую силу, однако ее предложение не могло отреагировать столь же быстро.

В-третьих, это возросшее расхождение между структурой рабочей силы и структурой рабочих мест из-за резких сдвигов на стороне предложения труда. Во время пандемии многие работники повысили свои требования к качеству рабочих мест и начали соглашаться трудиться только при условии предоставления им дистанционной занятости. Фирмы, не имеющие возможности предоставлять работу в онлайн-режиме, стали испытывать огромные трудности при подборе персонала: предлагаемые ими рабочие места надолго «зависали» и оставались незаполненными, что влекло за собой рост общего уровня вакансий. Но, хотя в некоторых развитых странах этот фактор, по-видимому, был действительно очень важным, в России он едва ли мог иметь серьезное значение, поскольку уровень дистанционной занятости в российских условиях всегда оставался весьма умеренным, а в настоящее время составляет «жалкие» 1,5%, уточняет Капелюшников.

Наконец, в-четвертых, это возросшее расхождение между структурой рабочей силы и структурой рабочих мест из-за резких сдвигов на стороне спроса на труд. По мнению Капелюшникова, в российском контексте именно этот механизм оказался определяющим. Уникальная структурная «встряска», которая обрушилась на российскую экономику в ходе двух последних рецессий, потребовала масштабного межфирменного, межотраслевого и межпрофессионального перераспределения рабочей силы. Оба кризисных шока, 2020 и 2022 гг., были структурными: перед одними компаниями и отраслями они открывали небывалые возможности, тогда как других ставили в тяжелейшие условия.

Так, за время локдаунов мощный импульс для расширения производства получили компании, которые могли вести бизнес онлайн, тогда как компании, у которых не было такой возможности, испытали сильнейший стресс и были вынуждены бороться за выживание. В условиях второго санкционного кризиса в выигрыше оказались предприятия ВПК, операторы параллельного импорта, госстроительство, агенты, сумевшие занять ниши, оставленные ушедшими зарубежными компаниями, а в проигрыше – предприятия, пострадавшие от санкций, с критической зависимостью от иностранных комплектующих и т.д.

Началась жесткая конкуренция за перетягивание ограниченного ресурса рабочей силы: одна часть предприятий стала открывать вакансии, пытаясь переманивать нужных работников извне, тогда как другая была вынуждена открывать вакансии, чтобы компенсировать потери персонала из-за его оттока. Эскалация вакансий развернулась как в выигравших, так и в проигравших секторах, что и стало главной причиной возникновения огромного пула пустующих рабочих мест, заключает Капелюшников: наиболее важным триггером взрывного роста вакансий выступили стимулы к масштабной реаллокации рабочей силы, которые были даны сначала коронакризисом и затем усилены санкционным кризисом.

В качестве возможного выхода из создавшейся ситуации просматриваются два сценария, говорит Капелюшников. Первый: на рынок труда выйдет многочисленный контингент дополнительных работников, и основная часть вакансий окажется заполнена. Но этот сценарий крайне маловероятен, поскольку в российских условиях практически все резервы пополнения рабочей силы исчерпаны.

Исторически минимальная безработица означает, что увеличение занятости за счет сокращения безработицы почти невозможно. Рост занятости за счет молодежи означал бы снижение ее охвата высшим образованием, что отрицательно повлияет на накопление человеческого капитала; экономическая активность женщин с детьми и так высока; активизация занятости среди пожилых сверх того, что способна дать пенсионная реформа (прирост рабочей силы менее чем на 1%), тоже маловероятна. И это – на фоне неблагоприятной демографической ситуации, когда, по прогнозам, в ближайшие десятилетия численность занятых может снизиться на 5–10 млн человек. На пути «импорта» рабочей силы тоже есть серьезные ограничения, но даже прирост доли трудовых мигрантов в общей численности занятых на 1–2 п.п. не сможет компенсировать потери в рабочей силе, ожидаемые в ближайшие десятилетия.

Второй вероятный сценарий: ускоренный рост реальной заработной платы, начавшийся в 2023 г., продолжится. Это должно позволить частично сократить количество вакантных рабочих мест. Предприятиям, которые смогут «потянуть» более высокую оплату труда, удастся заполнить свои вакансии, а предприятиям, которым это окажется не под силу, придется отказаться от идеи найма: они будут вынуждены отзывать свои вакансии. Это поможет сбалансировать рынок труда, приведя его в новое равновесие. В настоящее время подобное развитие событий представляется наиболее правдоподобным, заключает Капелюшников.

Частичное «срезание» навеса вакансий уже происходит в некоторых других странах. К примеру, в США реальная зарплата также в течение почти трех лет фактически стояла на месте и ее рост возобновился лишь в начале 2023 г. Это сразу повлекло за собой снижение уровня вакансий, хотя он все равно оставался намного выше значений, типичных для «доковидного» периода.

Межстрановой опыт свидетельствует, что в 2020-е гг. рынки труда практически во всем мире столкнулись со сложным переплетением как долгосрочных, так и краткосрочных факторов. По аналогии с понятием естественного уровня безработицы можно, по-видимому, говорить и о естественном уровне вакансий. Из-за пандемии и связанных с ней локдаунов этот естественный уровень вакансий сам по себе сместился вверх, при этом антикризисная денежная накачка экономик спровоцировала его дополнительный подъем. Не стал исключением и российский рынок труда, где на последствия коронакризиса наложились последствия санкционного кризиса: в результате возникла ситуация, при которой дрейф естественного уровня вакансий вверх, вызванный структурной трансформацией экономики, сочетается с превышением этого порога, связанным с ее явным перегревом.

Новый режим рынка труда, скорее всего, закрепится надолго – во всяком случае, пока выход из него не просматривается, рассуждает Капелюшников: это означает, что российской экономике, по-видимому, предстоит существовать в стрессовых условиях острого недостатка трудовых ресурсов продолжительное время, что, скорее всего, станет главным тормозом для ее устойчивого роста в ближайшие десятилетия.