Теория «подталкивания» в эпоху коронавируса
Во время эпидемии социальный капитал подталкивал людей к «правильному» поведению, а политики-популисты, дезинформация в медиа и соцсетях – к «неправильному». Сторонники теории «подталкивания» (nudge – мягкого подталкивания к желаемому поведению) не могли пройти мимо подобного «естественного эксперимента».
Последователи Ричарда Талера, Касса Санстейна, разработавших концепцию nudge, и других поведенческих экономистов использовали коронавирусную эпидемию для исследований и экспериментов, направляющих поведение людей в сторону социально ответственных действий. Одну из таких попыток описывают экономисты Королевского колледжа Лондона. Люди в целом склонны следовать социальным нормам, полагают они, но ошибаются в оценке того, насколько другие готовы делать то же самое. Например, если во время локдауна медиа сообщают о случаях нарушения его правил, то люди думают, что так делают все. Это может совершенно не соответствовать действительности, но новостные сообщения об эксцессах сдвигают представление людей о норме. В такой ситуации информирование людей о том, как надо себя вести, и о том, как ведут себя другие, может оказаться эффективным инструментом коррекции поведения.
Эксперименты, проведенные лондонскими экономистами, показывают, что «подталкивания» работают: люди, прочитавшие рекомендации социально приемлемого поведения и обращения от лица потенциальных жертв коронавируса, выражали более высокую склонность к дистанцированию. Однако спустя неделю-две этот эффект полностью исчезал: воздействие «подталкиваний» оказалось очень недолговечным. Еще одна работа бихевиористов (. pdf) продемонстрировала, что напоминания о необходимости не выходить из дома эффективнее, когда в них указываются последствия нарушения правил дистанцирования для респондентов и членов их семей, чем когда в них содержится призыв к социальной ответственности. Впрочем, и в этом случае большинство получателей поведенческих подсказок предпочитают им не следовать.
Самым мощным из исследований в области поведенческой экономики COVID-19 стала работа, только что выпущенная нобелевскими лауреатами – 2019 Абхиджитом Банерджи, Эстер Дюфло (оба – MIT) и их коллегами. Они провели массированную кампанию в индийском штате Западная Бенгалия (население – 91,3 млн, 68% живут в деревнях, уровень грамотности – 77%). В конце марта – начале апреля экономисты разослали жителям штата 25 млн СМС с линком на 2,5-минутный клип, который записал сам Банерджи, уроженец штата и человек, хорошо в нем известный («пример успеха»).
Во всех вариантах письма Банерджи призывал сразу сообщать о симптомах коронавируса медикам. Плюс к тому в одной версии он призывал к социальному дистанцированию, а в другой обосновывал необходимость гигиенических процедур. В одних вариантах обязательность этих мер аргументировалась необходимостью заботы о себе, в других – социальной ответственностью. Еще была версия, предупреждавшая об опасности остракизма по отношению к заразившимся. В контрольную группу попали 3 млн адресатов, получивших письмо со ссылкой не на ролик Банерджи, а на правительственную информацию о том, как вести себя во время эпидемии.
Результаты эксперимента фиксировались через несколько дней после отправки СМС. Количество обращений к медикам выросло вдвое; количество перемещений между деревнями штата сократилось на 20%; доля населения, прибегающего к мерам гигиены, выросла с 67,5% до 74,5%; эта практика начала распространяться и на тех, кто не получал письма Банерджи. Это хороший результат: к началу эксперимента, в момент национального локдауна, 37% жителей штата, несмотря на ограничение мобильности, утверждали, что за последние два дня бывали в соседних деревнях, а к мытью рук по возвращении домой прибегали только 68%. Это означает, пишут экономисты, что рекомендации медицинских властей Индии большой частью населения игнорируются, забываются, понимаются неправильно, а сами они недостаточно распространяются в сообществе.
Эксперимент Банерджи и Дюфло явно принес пользу не только науке, но и индийскому обществу. Однако в целом напоминания такого рода работают не слишком хорошо. Лучше всего срабатывают те из них, что подчеркивали опасность нарушения норм социального дистанцирования для самого получателя писем и его семьи, чем те, что «взывали к совести». Как показал проведенный в Дании эксперимент, сильнее всего напоминания влияли на поведение «групп риска», а на поведение остальных людей – слабо. Одна из причин – в том, что люди, не обладающие научными знаниями об эпидемии, в принципе не обращали никакого внимания на информацию, которая помогла бы развеять их заблуждения.
«Подталкивания» могут быть не только специальными, но и невольными; не только «правильными», но и «неправильными». Пример такого ложного стимула – объявить о введении локдауна на слишком короткий период. В этом случае по его окончании люди, настроившиеся на короткое ограничение своей мобильности, неохотно соглашались продлить самоизоляцию, когда власти объявляли о такой необходимости.
Восприятие риска и фатализм
Поведение людей во время эпидемии во многом определяется восприятием ими рисков. Из поведенческой экономики давно известно, что риски люди воспринимают неправильно, сильно ошибаясь в оценке частотности тех или иных событий. Можно ли влиять на восприятие? Например, может ли оказаться эффективной попытка слегка «припугнуть» население, с тем чтобы повысить оценку им рисков и стимулировать более ответственное поведение? Чтобы ответить на эти вопросы, в конце марта был проведен онлайн-эксперимент, в котором участвовало 3610 человек из Великобритании и США.
Участников просили ответить на вопрос, сколько человек в среднем заражает один заболевший коронавирусом. Средний ответ поразил исследователей: 28 (в реальности – от 1 до 6). Люди очень сильно переоценивают скорость распространения вируса, как и вообще вероятность событий, которые находятся вне их контроля, и рисков, с которыми они не знакомы. Очень сильно переоценивалась и вероятность умереть в случае, если ты заболел. Респонденты в среднем оценили ее в 10,8%, в то время как оценки исследователей в конце марта находились в диапазоне 1,8–3,4% (когда стало понятно, что многие переносят вирус бессимптомно, оценки снизились примерно втрое).
Затем части испытуемых со ссылкой на экспертов было сказано, что в среднем один зараженный передает вирус двоим, а другой части – что пятерым. Контрольная группа не получила новой информации. После этого многие участники эксперимента адаптировали свою оценку скорости распространения инфекции в соответствии с услышанным. Но не все. Многие продолжали верить, что каждый заразившийся передает вирус более чем шестерым. В группе, которой было сказано, что в среднем заражается 5 человек, таких было 46%, а в группе, получившей информацию, что заражаются двое, – 61%.
Но самое удивительное, что испытуемые не становились более осторожными в зависимости от своей убежденности в более высокой скорости распространения вируса. Наоборот, убежденность, что в среднем один заразившийся заражает на одного человека больше, вела к снижению на 0,5% вероятности, что испытуемый будет избегать людей, для которых вирус представляет наибольшую угрозу, и к снижению на 0,26% вероятности, что он будет часто мыть руки.
Логику фаталистов авторы исследования реконструируют так: чем выше заразность вируса, тем выше вероятность заболеть даже при соблюдении мер социального дистанцирования. Значит, выгоды от соблюдения этих правил малы и следовать им не стоит. В согласии с этой реконструкцией люди, убежденные в большей заразности вируса, проявляли меньше оптимизма в отношении своей возможности не заболеть. Фатализм, следствием которого становится несоблюдение мер дистанцирования, может обходиться обществу очень дорого. Если учесть, что в среднем до начала эксперимента люди переоценивали скорость распространения вируса на 20 человек в расчете на одного заразившегося, обеспечение их более точной информацией может значительно повысить вероятность соблюдения ими социального дистанцирования.
Несколько иначе работает осознание высоких рисков в этнически гетерогенных сообществах. В таких городах, как показывал знаменитый экономист Альберто Алесина, социальный капитал ниже, чем в гомогенных, ниже уровень участия людей в управлении городами, людям труднее договориться друг с другом, совместные действия затруднены. Можно было бы ожидать, что люди в таких городах будут хуже соблюдать социальное дистанцирование. Но из статьи Георгия Егорова (Школа менеджмента Келлога), Рубена Ениколопова (РЭШ), Алексея Макарина (Институт экономики и финансов Эйнауди) и Марии Петровой (Институт политэкономии и госуправления в Барселоне) следует, что в случае COVID-19 действует другой механизм.
В момент, когда число зараженных еще невелико, решение людей оставаться дома связано с их оценкой того, сделают ли то же самое те, кто заболел. Но в этнически гетерогенных сообществах люди больше беспокоятся о членах своих этнических групп, чем о людях других национальностей. В таких городах многие не ждут, что «чужаки» будут соблюдать правила самоизоляции, и поэтому сами более энергично самоизолируются, не дожидаясь, пока эпидемия наберет обороты. В городах, где сильнее развита ксенофобия, дистанцирование оказывается еще более сильным. Социальное дистанцирование в этом случае становится результатом не более высокого социального капитала, а скорее повышенных страхов, что другие не будут дистанцироваться. В этом случае восприятие повышенных рисков ведет не к фатализму, а к большим мерам предосторожности. Эту логику экономисты подтвердили на примере и американских, и российских городов.
