Пока развитые страны продвигали климатическую повестку как идеологическую, Глобальный Юг активно инвестировал в возобновляемую энергетику и новые технологические рынки. Но оба «мира» продолжают энергопереход. Что это означает для России, обсудили участники Финансового конгресса.
  |   Эконс

У темы изменения климата есть две особенности. Первая в том, что в долгосрочной перспективе климатические риски, как правило, всеми признаются, но в краткосрочной – всегда есть более важные проблемы. Вторая особенность в том, что от климатических изменений страны страдают по-разному. И те из них, которые уже ощущают на себе эти изменения, – это страны, которые меньше всего могут повлиять на активизацию глобальных усилий по предотвращению глобального потепления, потому что это небольшие бедные страны. «Я сейчас работаю в МВФ и постоянно слышу про небольшие островные государства, про государства, которые близко к экватору, про их проблемы засух, наводнений, ураганов. Влияние на людей, на их жизнь, на благосостояние очень существенное», – поделилась Ксения Юдаева, исполнительный директор МВФ от России, модератор сессии Финансового конгресса Банка России, посвященной переходным климатическим рискам.

Первую особенность подтвердило и проведенное в начале сессии голосование среди аудитории (см. скрин ниже): главными проблемами на горизонте двух лет слушатели сессии назвали замедление экономического роста и высокую инфляцию. А на горизонте 10 лет на первый план вышла угроза падения спроса на углеводороды – основы российского экспорта – в связи с развитием альтернативной энергетики; значительным риском было признано также ужесточение климатической политики в мире. «Похоже, что Китай уже прошел максимум потребления ископаемого топлива. Если во всем мире эта точка еще не так близка и может прийтись на 2030-е годы, то в Китае это, вероятно, уже произошло, и для России это фактор, который безусловно нужно принимать во внимание», – отметила Юдаева.

Что происходит в мире зеленых технологий сейчас и как это повлияет на экономику России в уже совсем недалеком будущем, обсудили спикеры сессии. «Эконс» публикует выдержки из дискуссии.


Игорь Макаров, заведующий Лабораторией экономики изменения климата, руководитель департамента мировой экономики факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ:

  • В России в течение очень долгого времени климатическая повестка воспринималась как повестка западная. Отчасти это было справедливо, потому что западные страны действительно первыми стали активно бороться с изменением климата. Однако последние лет пять эта активность смещается в сторону незападных стран.

  • Главный двигатель энергоперехода сегодня – это Китай. Темпы роста возобновляемой энергетики и смежных технологий, в том числе электромобилей, там просто беспрецедентные. Но важнее, что Китай осуществляет и беспрецедентно комплексную политику в этой сфере. Это не просто введение цены на углерод в виде системы торговли выбросами, но и одновременно административные планы по сокращению выбросов на уровне всех провинций, всех ключевых отраслей, и очень активная промышленная политика: собственно, возобновляемая энергетика, электромобили – это часть промышленной политики Китая, который вкладывает в это огромные средства. Гигантский масштаб позволяет снизить себестоимость, за счет чего Китай доминирует на этих рынках по всему миру, одновременно контролирует всю цепочку добавленной стоимости через контроль над добычей, а в большей степени над переработкой критических металлов и минералов. И активно продвигает эти технологии по всему миру.

  • В странах Глобального Юга на инвестиции в зеленую энергетику приходится 87% энергетических инвестиций. Это гораздо больше, чем в среднем по миру – примерно 60%. Уже 17% стран Глобального Юга обошли страны Запада по доле возобновляемых источников энергии (ВИЭ) в производстве электроэнергии. 21% стран Глобального Юга обошли страны Запада по электрификации – она критически важна, не меньше, чем замещение ископаемого топлива, потому что встраивает в энергопереход сектора, которые в нем отсутствовали, в частности транспорт. Это гигантский рынок, на котором многие страны Глобального Юга уже впереди Запада. Им необходима энергия, спрос на нее растет, ископаемого топлива у них нет, и вполне логичная стратегия – развивать зеленые технологии. Одновременно Запад ограничивает свои рынки для китайского экспорта зеленых технологий. И куда они идут? В страны Глобального Юга, где относительно дешево внедряются. Конечно, это оказывает влияние на спрос на ископаемое топливо, что имеет огромное значение для России.

  • Многие считают, что в США климатическая повестка умерла при Трампе. Это большое упрощение. Президент не оказывает существенного влияния на развитие энергетики в США. При первом сроке Трампа, несмотря на его защиту угольной отрасли, угольные электростанции выбывали максимальными темпами за всю историю США. А при Байдене, который, наоборот, обещал спасать климат, добыча нефти и газа росла максимальными темпами. В США очень многое осуществляется на уровне штатов, и они очень разные. Порядка 20 штатов уже объявили о приверженности Парижскому соглашению и совершенно независимо от президентской администрации продолжат развивать зеленые технологии. Еще порядка 20 штатов, наоборот, создали анти-ESG-альянс несколько лет назад, тоже совершенно независимо от президентской администрации. В США доля ВИЭ продолжит медленно расти, и это заданная траектория, которая слабо зависит от того, кто сидит в кресле президента.

  • В Европе происходит снижение внимания к вопросам изменения климата. Европа, которая первая начала движение в сторону развития ВИЭ, в настоящий момент проигрывает конкуренцию на этом поле, в первую очередь Китаю.


Алексей Мирошниченко, первый заместитель председателя ВЭБ.РФ:

  • Европа проигрывает конкуренцию в ВИЭ, потому что изначально рассматривала эти вопросы как идеологическое движение, а не как гонку за снижение опексов (OpEx – Operating Expenditure, операционные расходы) и пыталась, не считая деньги, «сделать красиво». К сожалению, такие проекты всегда проигрывают. Идеологическая «риторика Греты Тунберг» поблекла, и остались только деньги. Европа начала больше использовать уголь и не то чтобы отказалась от газа, а просто начала закупать его в США. Почему? Потому что выгоднее. А Китай не просто боролся за снижение затрат, он еще и сделал инвестиционные проекты, которые теперь отбивает, продавая свои технологии на Глобальный Юг.

  • Если считать деньги, то есть стоимость одного киловатта, то в России я знаю только один проект альтернативной – солнечной – энергетики, который выгоднее ископаемого топлива, и это без учета стоимости инфраструктуры. Чем южнее, тем выгоднее ВИЭ, и чем дальше от природных ископаемых источников, тем дороже генерация на сжигаемом топливе. И если для Глобального Юга ВИЭ очевидно экономически выгодны, то для России пока кажется более выгодной газификация.

  • Наша проблема не в климатическом риске – наша проблема в снижении экспорта энергоносителей, важнейшего экспортного товара. И мне кажется очень показательным результат опроса, который был вначале, потому что, по-моему, формулировка о риске снижения экономического роста – это очень точная формулировка риска для нашей страны на горизонте ближайших лет. И ответ на проблему – не в климате, а в ненефтегазовом экспорте. Если забыть про климатическую идеологию и посчитать деньги, то вот конкретно для российской экономики они в том, чтобы увеличивать ее темп роста и наращивать долю ненефтегазового экспорта.


Ян Черепанов, руководитель аналитического отдела Ассоциации развития возобновляемой энергетики:

  • Если посмотреть на вводимый мегаватт новой мощности в мире, то с 90%-ной вероятностью это будет мегаватт ВИЭ, и эта вероятность с каждым годом повышается. В 2023 г. было введено 484 гигаватта, это примерно 5% от совокупной установленной мощности электростанций в мире, а по итогам 2024 г. эта величина составила уже 585 гигаватт. Рост мощностей феноменальный, и тренд на развитие возобновляемой энергетики только ускоряется. По структуре порядка 77% занимает солнечная энергетика, это определяющая технология.

  • В структуре показателя себестоимости производства электроэнергии у ВИЭ наибольшая составляющая, обеспечивающая возврат капитальных затрат. Это делает банковский сектор одним из интересантов увеличения доли ВИЭ в мире и в энергобалансе, потому что составляющая, обеспечивающая возврат капитальных затрат, это хлеб банковского сектора. Банки – союзники энергоперехода. И для России это должно быть особенно важно, поскольку наше регулирование электроэнергетическое выгодно отличается от других стран.

  • С одной стороны, масштабы ВИЭ в России – всего 6,6 гигаватта, это ни в какое сравнение не идет даже с одним годовым приростом в Китае, где мощность ВИЭ уже превысила тепловую и достигла уже где-то порядка 45% совокупной мировой мощности. Но, с другой стороны, это более триллиона рублей, уже проинвестированных в строительство генерации, новых производств, развитие технологий. Уже есть фундамент, основа для того, чтобы получать эффект масштаба.

  • Если посмотреть с точки зрения банков на то, как и за счет чего окупаются ВИЭ, – они строятся по так называемым договорам о предоставлении мощности, которые предполагают, что инвестор ВИЭ в каком-то смысле кредитует весь энергорынок в форме предоставления генерирующего объекта. И весь рынок, вся экономика в течение определенного периода времени этот «кредит» возвращает по доходности, привязанной к ставке кривой бескупонной доходности 10-летних гособлигаций. Это можно рассматривать как своего рода очень надежную облигацию, единственный риск по которой – технический, что будет нарушен срок ввода в эксплуатацию или что-то нештатное произойдет на объекте. В этом смысле ВИЭ-активы в России – и будущие, и те, что есть сейчас, – могут быть основой для развития новых финансовых инструментов, чтобы привлекать и инвестиции, и заемное финансирование в проекты развития ВИЭ.


Максим Морозов, заместитель директора департамента финансовой стабильности Банка России:

  • Позицию Банка России можно сформулировать очень кратко: климатические риски являются системными рисками для российской экономики и финансового сектора. Как видно из опроса, и мы разделяем эту точку зрения, климатические риски значимы и могут реализоваться в средне- и долгосрочной перспективе. Самое главное – не пропустить тот момент, когда среднесрочная перспектива станет краткосрочной.

  • Россия – один из лидеров в мире по объему выбросов парниковых газов. Кроме того, две трети нашего экспорта – это углеводороды и товары с высокой углеродной емкостью. Все это обуславливает то, что переходные климатические риски крайне актуальны для России. Однако баланс переходных рисков и их драйверов в последние годы существенно изменился. Когда мы готовили консультативный доклад в 2020 г., основным источником переходных рисков была политика крупнейших развитых стран, в первую очередь Евросоюза и США. Энергопереход активно стимулировался государствами через регуляторику, экономическое стимулирование, как, например, Inflation Reduction Act США. Много обсуждался пограничный корректирующий углеродный механизм в Евросоюзе и, в частности, его влияние на российских экспортеров. Инвесторы и клиенты крупнейших компаний также задавали повышенные требования к продукции, к тому, как компании должны раскрывать информацию, и к углеродному следу. Вопросы климата на тот период имели ярко выраженный моральный императив, хотя сейчас акции Греты Тунберг, наверное, уже мало кто помнит. Поэтому, как было сказано, тема климата воспринималась как навязанная западными странами повестка. У этого, кстати, было достаточно очевидное экономическое объяснение: альтернативная энергетика и сокращение выбросов не были экономически выгодными. Однако ситуация существенно изменилась.

  • Во-первых, технологии стали значительно дешевле и рентабельнее. Стоимость электроэнергии на крупных солнечных и ветряных электростанциях за 10 лет упала на 60–90%. Это позволяет альтернативной энергетике конкурировать с традиционными электростанциями. По оценкам Международного энергетического агентства, в 2024 г. вложения в чистую энергетику почти в два раза превысили инвестиции в проекты, связанные с ископаемым топливом. Второй важный тренд, о котором уже сказали, – Китай становится глобальным лидером энергоперехода и новых технологий. Сейчас Китай вводит порядка 60% всех новых мощностей на возобновляемой энергетике. Доля электромобилей в прошлом году превысила 50% в продажах автомобилей в Китае. Это существенно снижает спрос на традиционные энергоресурсы. Например, по оценкам Международного энергетического агентства, если тренды сохранятся, то электромобилизация может потенциально вытеснить около 5% суточного спроса на нефть уже к концу 2020-х годов. Это сокращение возможностей экспорта ископаемых энергоресурсов, и этот риск частично уже реализуется.

  • Помимо того, что пик спроса на нефть может быть достигнут раньше, чем прогнозировалось, регуляторные требования Китая рано или поздно затронут наших экспортеров. Пограничный корректирующий углеродный механизм может быть введен в Китае в достаточно близкой перспективе.

  • Для российской финансовой системы климатическая повестка – это не просто внешняя повестка. В 2023 г. мы проводили стресс-тест методом top-down, когда сами делали оценки, и в прошлом году подтвердили его результаты уже вместе с финансовыми институтами. При отсутствии проактивных действий со стороны крупнейших заемщиков у трети компаний проблемы с финансовым положением могут возникнуть уже в середине 2030-х годов. А с учетом того, что повестка сейчас ускоряется, это может произойти и несколько раньше.

  • Вместе с тем изменения в мировой экономике создают не только риски, но и возможности для российской экономики. Это и спрос на критические минералы, это и развитие атомной энергетики, в том числе малых модульных реакторов. На наш взгляд, переходные климатические риски должны перестать восприниматься исключительно как некая внешняя повестка или внешняя угроза, а должны стать импульсом для модернизации и укрепления экономики.


Игорь Макаров:

  • В целом переходные риски для России можно разделить на три группы. Это риски для экспорта углеводородов, риски для экспорта углеродоемкой продукции и риски технологические.

  • Мы в прошлом году построили сценарии того, как будут развиваться спрос на углеводороды в мире и российский экспорт. Рассмотрели три сценария. Первый – это business as usual, когда только текущие меры политики будут применены и никаких новых не будет. Второй – если все страны выполнят то, что пообещали к 2030 г. в рамках Парижского соглашения. И сценарий «2 градуса», то есть достижения цели Парижского соглашения. Для каждого сценария мы рассмотрели еще два варианта, условно назвав их «примирение» и «конфронтация». Примирение – это если с 2030 г. российские углеводороды возвращаются в Европу и в другие недружественные страны. А вариант конфронтации – это, наоборот, полный отказ от российских углеводородов в недружественных странах. Из всех шести комбинаций сценариев только в сценарии business as usual в варианте примирения российский экспорт углеводородов возвращается на средний уровень 2019–2021 гг. Можете оценить, насколько вероятен этот сценарий в настоящий момент. К тому же возврат к уровню 2019–2021 гг. – это, наверное, не то, что может рассматриваться как головокружительный успех. И ни в одном сценарии российский экспорт и вообще углеводороды больше не выступают драйвером российской экономики.

  • С Китаем связан другой тип рисков – для российского углеродоемкого экспорта. В Китае уже установлены цели по сокращению углеродоемкости всех основных ключевых секторов, в том числе по металлам, по продукции химической промышленности. И сейчас создается система бенчмаркинга на уровне товаров. Это вообще новое слово в климатическом регулировании – регулирование на уровне товаров. Очень велика вероятность, что к 2030 г. те же самые бенчмарки будут применены и по отношению к импорту. То есть если углеродоемкость продукта не соотносится с некоторой нормой, которая установлена в Китае, то вход на рынок Китая для этого продукта будет закрыт.

  • И, наконец, технологические риски. Развитие возобновляемой энергетики порождает гигантский технологический рынок, и он больше, чем развитие ВИЭ как таковых. Электромобили, тепловые насосы, накопители – этот технологический рынок уже в три раза больше, чем рынок собственно оборудования для ВИЭ. К 2035 г. будет в восемь раз больше. И на этом гигантском рынке Россия практически отсутствует. Вот это риск. И те же самые риски встают и в традиционных отраслях, где современные технологии базируются на электрификации. Это риски того, как мы будем выглядеть в мире через 10–15 лет. Мне кажется, что с учетом мер политики импортозамещения, которые сейчас очень активно в России проводятся, есть возможности некоторого развития зеленых технологий. Мы не должны замещать уже имеющиеся зарубежные технологии отечественными аналогами. Мы должны развивать новые технологии.