Будущее банковского регулирования
Одна из сессий первого дня Международного финансового конгресса (МФК), который Банк России проводит с 28 июня по 2 июля, была посвящена тому, как меняется представление о рисках банковского сектора и как, в соответствии с этими представлениями, должно перестроиться его регулирование. На заданный в начале сессии вопрос модератора – директора департамента банковского регулирования Банка России Алексея Лобанова – о том, что будет являться основной проблемой для российских банков в сфере регулирования в ближайшие несколько лет, большинство участников сессии (43%) выбрали непрофильную деятельность кредитных организаций – которая набирает обороты на фоне снижения процентных доходов банковского сектора.
«Эконс» приводит выдержки из дискуссии.
Алексей Лобанов, директор департамента банковского регулирования Банка России:
– Принятое в ноябре 2020 г. Базельским комитетом по банковскому надзору решение остановить работу над стандартами, входившими в пакет «Базеля III», означает завершение 10 лет реформы мировой финансовой архитектуры и открывает новую эпоху банковского регулирования.
В диалектике Гегеля любое развитие проходит три этапа: все начинается с тезиса, который, развиваясь, приходит к своему отрицанию, а это отрицание испытывает отрицание самого себя, превращаясь в новый тезис, который, может, похож на исходный, но отличается качественно иным уровнем развития или понимания.
Если применить этот метод к развитию регулирования, мы увидим интересную картину развития регулятивного мышления.
В 1980-х годах появился «Базель I», который был основан на идее стандартизации регулирования, концепции единого подхода для всех банков. Отрицанием ее стало движение в сторону использования внутренних моделей в банках, их признание в целях применения в регулировании – это движение началось в середине 1990-х и продолжалось до середины 2000-х, кульминацией процесса было принятие «Базеля II». Глобальный финансовый кризис нарушил движение в эту сторону и вызвал регулирование антициклическое, жесткое, которое было нацелено на скорейшее закрытие проблем, выявленных во время кризиса, – пакет стандартов «Базеля III» был принят в первые несколько лет после кризиса. То, что происходило начиная с 2014 г., часто называют словами «Базель три с половиной», «Базель три плюс», иногда даже «Базель VI», и можно было бы охарактеризовать этот этап как использование внутренних моделей, но более унифицированных, стандартизированных, с ограниченными возможностями для банков применять свои суждения и внутренние оценки в целях регулирования и расчета нормативов достаточности капитала.
Сам стандарт «Базеля III», который был окончательно утвержден Базельским комитетом по банковскому надзору несколько лет назад, далек от полного внедрения даже в странах – участниках Базельского соглашения. Но сейчас очевидно, что повестка будущей работы международных регуляторов поменялась.
Дирк Холландер, старший партнер Zeb Consulting:
– В западных странах также идет дискуссия на тему того, достиг ли «Базель» своей цели. Что было достигнуто? В апреле 2020 г. наблюдался огромный дефицит ликвидности, а в следующие месяцы – массивные колебания на рынке, и если бы это было в 2006–2007 гг., банки наверняка бы получили чувствительный удар. Но за последние 10–12 лет балансы стали устойчивее, буферы капитала увеличились. То, что европейские банки прошли через кризис, – частично функция этих балансов и ситуации с банковским капиталом. То есть, с одной стороны, миссия выполнена, с точки зрения достижения более высокой устойчивости банковского сектора. Но создание этих «страховочных сетей» в секторе стоит денег, и производительность европейского банковского сектора гораздо ниже американского или российского, это дорого стоит и усложняет управление.
Достаточно ли этого на будущее, с учетом всех новых рисков, – точно нет. Возможно, было бы хорошо, если бы сейчас мы сместили внимание с «назадсмотрящего» регулирования, построенного вокруг «проставления флажков» на требованиях к капиталу. Надо сделать шаг назад, может, отказаться от излишней техничности и перевести фокус на впередсмотрящие сценарии.
Максим Кондратенко, член правления Банка ВТБ:
– Управление рисками требует сбалансированного подхода. Отдавая дань актуальным трендам, нельзя забывать про базовые вещи – «гигиенический минимум», – без систематического внимания к которым могут наступить катастрофические последствия. Климат, пандемия, cybercrime – все это может и должно быть учтено банками в рамках традиционного управления рисками. Например, киберпреступления хорошо ложатся в процедуру управления операционными рисками, и на покрытие таких рисков выделяется капитал.
Пандемия, безусловно, стрессовая и новая ситуация, при этом вряд ли банки ее рассматривали в системах стресс-сценариев, но сценарии обеспечения непрерывности деятельности обычно тестируют гораздо более сильное негативное воздействие на баланс банка, на заемщиков и кредитный портфель. Задача стресс-тестирования в том, чтобы банки имели достаточный запас капитала, чтобы выстоять и защитить интересы стейкхолдеров. Климатические риски, в том числе ограничения, которые накладываются на компании коричневых отраслей, должны учитываться при анализе финансовых моделей таких клиентов при оценке кредитного риска.
Рашид Лассуэд, глобальный руководитель по финансовой инженерии и рискам, Bloomberg:
– Пандемия – это один из «черных лебедей», неожиданных событий. И у нас нет супервизии таких рисков, моделей, которые бы учитывали будущие пандемии. То же самое с климатическими и киберрисками, они не все время на радарах. Хотя вот в Майами рухнуло здание. Метеорологи знают о том, что Майами как город подвержен влиянию поднимающегося уровня моря. И исследование несколько лет назад показывало, что это здание опускалось на 2 мм в год в землю. И если ты смотришь на это, то есть на физический риск и инвестиционный риск, сложность в том, что надо найти единый подход, который позволил бы переводить климатические события в макрориск и риски портфеля микроуровня.
Алексей Лобанов:
– Наши банки всегда имели возможность получения чистого процентного дохода, потому что уровень процентных ставок в России выше, чем на Западе. Но в их портфелях высока концентрация кредитов нескольким отраслям и крупнейшим компаниям, и диверсификация риска ведет к тому, что прибыльность банков будет снижаться. Поэтому они жестко конкурируют за непроцентный доход – достаточно посмотреть на экосистемы. И более жесткое регулирование риска концентрации, например посредством внедрения базельского норматива крупных кредитных рисков, может еще в большей степени побудить банки устремиться в эту сферу максимизации дохода от небанковских видов деятельности.
Максим Кондратенко:
– По сути, Базельское регулирование направлено на ограничение концентрации в кредитных портфелях банков – 25% от капитала банка, 15% для глобальных системно значимых. Это уже внедрено в практику российской банковской системы и большинства стран, и вряд ли эти ограничения могут быть причиной возрастающего тренда на развитие смежных услуг и продуктов. Что касается небанковского бизнеса банков, экосистемы позволяют банкам предоставлять более комплексные услуги клиентам, тем самым наращивая клиентскую базу, повышая рентабельность. Поэтому, не оспаривая идею о необходимости регулирования таких операций, думаю, что эти ограничения должны учитывать эффективность таких вложений. Для регуляторов это непростая задача, и мировой практики тут тоже нет.
