Провал рациональности, посткризисная осторожность прогнозистов и еще один способ вычислить рецессию
Восточная и Западная Германия дали экономистам обширный материал для исследований: естественный эксперимент показывает, как единожды пережитый резкий рост цен на востоке страны до сих пор сказывается на инфляционных ожиданиях и экономическом поведении жителей региона. Жизненный опыт сказывается и на исследованиях экономистов: после кризиса они стали осторожнее в прогнозах. Приходится иметь дело с десятками показателей, предсказывающих рецессию: как выбрать главный или учесть их все? В очередном выпуске рубрики «Научная повестка» – о наиболее интересных последних научных исследованиях.
Ценовой шок на всю жизнь
Эксперименты в экономической науке проводятся с 1950-х гг., и инициаторами часто становятся ученые из смежных с экономикой областей: психологи, инженеры, теоретики организаций. Эксперименты позволяют изолировать причину и следствие в контролируемой среде. Позднее в экономике появляются и полевые эксперименты: в них испытуемые из контрольной и экспериментальной групп живут своей жизнью в реальности, а не в стенах лаборатории, но ученые могут наблюдать различия в поведении двух групп.
Но именно в макроэкономике эксперименты практически невозможны: любое воздействие должно быть направлено на достаточно большую группу людей, что будет иметь далеко идущие последствия. Поэтому макроэкономисты обращаются к естественным экспериментам – историческим эпизодам, которые создают наблюдаемую, квазислучайную вариацию в воздействии определенного фактора.
Одним из самых часто изучаемых естественных экспериментов является разделение Германии в 1949 г. и ее воссоединение в 1989 г. Однородная группа людей была разделена на две части, которые 40 лет жили в различных политических и экономических системах. Вариация в части того, жить ли при социализме или капитализме, квазислучайна в том смысле, что большинство людей ее не выбирали. Исследований на немецком материале много. Например, они показывают, что восточные немцы в среднем лучше относятся к коммунистическим идеям, больше сберегают (что согласуется с моделью жизненного цикла – их богатство на момент воссоединения было гораздо ниже), более склонны одобрять вмешательство государства в экономику, реже получают высшее образование.
Ольга Гольдфайн-Франк (Франкфуртский университет) и Йоханнес Вольфарт (Копенгагенский университет) обратили внимание на еще одно различие между двумя частями Германии: фактическая инфляция в ГДР всегда была близка к нулю, а в ФРГ цены изменялись свободно, так что инфляция достигала в отдельные годы 7%. Как «витрина социализма» ГДР получала помощь от СССР, в то же время особые связи с ФРГ позволяли импортировать оттуда товары и поддерживать высокий внешний долг. Такое положение сделало ГДР единственной социалистической экономикой с реальной ценовой стабильностью, без скрытой инфляции.
За политическим объединением двух стран последовало объединение их валют в дойчемарку, что вызвало инфляционный шок в ГДР. В 1991 г., в первые месяцы после объединения, инфляция в ГДР достигала 24%, за 1992 г. она составила 13,4%. Так несколько поколений восточных немцев, всю жизнь живших при неизменных ценах, столкнулись с их неожиданным ростом. Инфляция на западе и востоке Германии сравнялась лишь к 1994 г., к 2000 г. сходятся также потребительские корзины.
Хотя инфляция в двух частях Германии уже давно одинакова, инфляционные ожидания восточных немцев десятилетия спустя после объединения страны на 1 п.п. выше, чем инфляционные ожидания западных немцев. Эффект становится еще сильнее, если смотреть только на тех людей, кто живет в 10–40 км по разные стороны от бывшей границы ГДР и ФРГ. При этом даже в западной Германии ожидают инфляцию на 1,5 п.п. более высокой, чем она оказывается на самом деле. Разброс инфляционных ожиданий также выше в восточной Германии.
Инфляционные ожидания в опросах объясняют экономические решения в реальной жизни. Более высокие инфляционные ожидания означают, что финансовые инструменты с фиксированной номинальной доходностью менее привлекательны и более привлекательно брать в долг. И действительно: облигации занимают гораздо меньшую долю в финансовых портфелях восточных немцев, и они чаще берут потребительские кредиты.
Авторы пытаются встроить шок от резкого роста инфляции в стандартную модель инфляционных ожиданий на основе опыта (см. врез), но им это не удается: восточные немцы ведут себя так, как если бы в ГДР каждый год инфляция для них составляла 5%, а не 0%.
Дело не в неправильной статистике. Завышенные инфляционные ожидания объясняет открытый психологами Даниэлем Канеманом и Амосом Тверски провал рациональности, известный как эвристика доступности. Это способ оценить частоту или вероятность события по тому, как легко вспоминаются аналогичные примеры.
Люди обращают внимание на редкие, но эмоционально окрашенные события: поэтому люди боятся акул, а к безопасности на дороге относятся несерьезно, хотя вероятность попасть в автокатастрофу в тысячу раз выше, чем быть съеденным акулой.
Модель инфляционных ожиданий на основе прошлого и недавнего опыта используется центробанками для того, чтобы понять, как будут изменяться инфляционные ожидания в зависимости от возрастного состава населения в будущем. Работа Гольдфайн-Франк и Вольфарта указывает на то, что модель следует дополнить особыми факторами – резкими шоками инфляции в прошлом, которые оказывают непропорционально большое влияние на инфляционные ожидания людей сегодня.
Осторожность экономистов
В конце 2008 г. во время своего визита в Лондонскую школу экономики королева Англии Елизавета II спросила экономистов, почему никто из них не предсказал Великую рецессию. Легче всего ответить, что неблагоприятные шоки таких масштабов фундаментально непредсказуемы, это редкие «черные лебеди». Но вероятность таких событий экономисты явно недооценивали. Общее настроение до рецессии 2009 г. хорошо выразил Роберт Лукас, заявивший в 2003 г., что «проблема предотвращения экономических депрессий решена, и по существу, решена уже как несколько десятилетий».
Йорг Депке и Карстен Мюллер (Университет Мерзебурга) вместе с Ульрихом Фритше (Университет Гамбурга) исследуют, как изменились прогнозы экономистов после Великой рецессии. С одной стороны, изменилась сама экономика. В развитых странах все чаще возникает проблема нулевой нижней границы для краткосрочной номинальной процентной ставки, что заставляет центробанки использовать неконвенциональные меры и изменяет их функцию реакции (и ее оценку экономистами). Экономическая активность медленнее восстанавливается после Великой рецессии по сравнению с другими периодами спада.
С другой стороны, экономисты пересматривают свои прогнозные модели. Прогнозы экономики хуже описываются рациональными ожиданиями и лучше – поведенческими моделями формирования ожиданий или адаптивным обучением. Также стал более строгим подход к неопределенности и оценке ошибок прогноза. Наконец, весьма вероятно, что функция потерь у прогнозистов стала более асимметричной: возможно, до Великой рецессии все были настроены оптимистично, а после – наоборот. В атмосфере всеобщего пессимизма не так страшно ошибиться, занизив прогноз, как иметь чрезмерно оптимистичные ожидания.
Авторы изучили прогнозы реального ВВП и инфляции в Германии, которые в 1971–2017 гг. делали 14 различных организаций, как международных (МВФ, ОЭСР, Еврокомиссия), так и немецких (экономические институты в Берлине, Галле, Эссене, Киле и Мюнхене). До кризиса большинство прогнозистов переоценивало будущий экономический рост, после кризиса большинство стало недооценивать его, но величина ошибки была небольшой. В целом и количественный, и качественный анализ прогнозов роста и инфляции показал, что значительных изменений в точности прогноза до и после кризиса не произошло, но поведение прогнозистов изменилось вместе с их функцией потерь: после Великой рецессии выросли издержки прогнозирования слишком высокого экономического роста и слишком низкой инфляции.
Прогнозы экономистов публикуются в газетных статьях и влияют на ожидания населения о будущей инфляции и безработице. Если все экономическое сообщество стало более осторожным в прогнозировании будущего экономического роста, у стимулирующей экономической политики появляется дополнительный барьер, который придется преодолеть.
Как прогнозировать рецессию в меняющемся мире
Продолжается поиск надежных индикаторов будущей рецессии. Например, экономист ФРС Клаудия Сам предложила индикатор, который предсказывает рецессию, если текущий уровень безработицы США превышает на 0,5 п.п. свой 12-месячный минимум. Другой способ – посмотреть на доходности долгосрочного и краткосрочного долга: за последние 40 лет инверсия доходностей 3-месячных и 10-летних бумаг предшествовала семи рецессиям в США из семи. Есть множество других индикаторов, в том числе показатели фондового рынка, рынка жилья, а также оценки настроений участников рынка, и логично, что смотреть надо на все.
Проблема в том, чтобы «взвесить» все показания, особенно тогда, когда они все говорят разное.
Стандартный подход предполагает, что индикаторам присваиваются веса, но они фиксируются, а предсказательная сила индикаторов может меняться во времени – как в зависимости от фазы делового цикла, так и в долгосрочном периоде. На разных горизонтах предсказательная сила индикаторов тоже будет различаться: например, на горизонте полутора лет рецессию лучше всего предсказывают процентные ставки, а на горизонте квартала стоит смотреть на показатель PMI.
Хван Ен Джин (корейский Университет Ханян) предлагает более гибкую модель для прогнозирования рецессий. Он начинает с большого количества индикаторов, среди которых спред между доходностями краткосрочных и долгосрочных облигаций Казначейства США, краткосрочная номинальная процентная ставка, индекс S&P 500, показатели денежной массы, показатели жилищного рынка, индикаторы потребительских настроений и рынка труда. В каждом периоде модель учитывает не все индикаторы, а лишь их подмножество, наиболее полезное для прогнозирования рецессии. В следующем периоде изменятся и отобранные индикаторы, и степень, в которой они увеличивают вероятность рецессии в модели. Такой процесс называется динамическим выбором модели (DMS).
Альтернативная процедура динамического усреднения моделей (DMA) строит предсказания на основе различных подмножеств индикаторов, а затем усредняет их по оптимально выбранным вероятностям.
Прогнозирование рецессий отдельными индикаторами приводит к большому числу ложноположительных результатов – то есть прогнозируются подъемы и спады там, где их на самом деле не было. Процедура DMA, напротив, прогнозирует рецессии очень точно, особенно на горизонте года-полутора. Какой-то отдельный индикатор может неплохо прогнозировать рецессии на определенном горизонте и в определенный период. Но предложенный Хваном метод оказывается точнее, чем наилучший из отдельных индикаторов, на любом прогнозном горизонте от 0 до 18 месяцев.
Модели такого типа вряд ли будут использоваться участниками рынка, для которых полезнее простые правила на основе одного индикатора. Но для центральных банков и экономических министерств динамическое усреднение моделей может стать формой тонкой настройки в оценке вероятности рецессии.
