Инфляционные ожидания: экономический и социальный феномен

Инфляционные ожидания – один из ключевых факторов, который учитывают центральные банки в своей денежно-кредитной политике. Оказывая влияние на решения людей в финансово-экономической сфере – например, в отношении покупок и сбережений, – инфляционные ожидания тем самым могут влиять на саму инфляцию и на экономику в целом.

Помимо экономического феномена, инфляционные ожидания представляют собой еще один – социальный, выступая одним из индикаторов общественных настроений. Что влияет на инфляционные ожидания и их изменение, как и чем они различаются у разных групп людей, как их оценивать и анализировать, обсудили участники конференции «Измерение инфляционных ожиданий населения в Банке России. 15 лет мониторинга: итоги и развитие», которая прошла в начале декабря 2024 г. в Банке России.

В декабре 2009 г. Банк России совместно с Фондом «Общественное мнение» провел первый социологический опрос по измерению инфляционных ожиданий. С 2013 г. результаты опросов регулярно публикуются на сайте Банка России. С 2014 г. такие опросы проводятся ежемесячно.

Про инфляционные ожидания можно говорить не только в значимые даты вроде 15-летия с начала измерений, а в любой день – настолько они важны, подчеркнул Алексей Заботкин, заместитель председателя Банка России. Текущая динамика инфляции и ожидания относительно будущего роста цен тесно взаимосвязаны и влияют друг на друга: инфляция влияет на ожидания, а ожидания – на инфляцию. Однако это не проблема курицы и яйца, пояснил Заботкин. Об этом взаимовлиянии правильнее всего думать в терминах, которые использовал профессор Томас Сарджент (он, наряду с Робертом Лукасом, – основоположник «революции рациональных ожиданий»): поскольку в экономике действуют экономические агенты, которые формируют ожидания в отношении будущего, то будущее и настоящее определяются одновременно. Другими словами, в экономике ожидания по поводу будущего формируют решения сегодня и сегодняшнюю реальность.

Поскольку люди ежедневно наблюдают цены и имеют хорошую память, инфляционные ожидания очень сильно влияют на доверие к тому, насколько в целом экономическая политика, которая проводится, обеспечивает развитие экономики и предсказуемость завтрашнего дня. Поэтому ключевой способ добиться того, чтобы инфляционные ожидания были низкими и слабо реагировали на всплески инфляции, которые создаются внешними шоками, – это в течение многих лет доказывать населению и бизнесу, что власти стоят на страже ценовой стабильности и инфляция будет низкой.

Результаты этого хорошо видны на примере постпандемической глобальной волны инфляции, сравнил Заботкин. В развитых странах, которые уже порядка 30 лет таргетируют инфляцию и добились за этот период убедительных результатов, инфляционные ожидания быстро снижаются, и инфляционная волна практически схлынула за два года. А развивающиеся страны, имеющие, напротив, опыт высокой и волатильной инфляции за последние десятилетия, сейчас повторно сталкиваются с усилением инфляционного давления. Если случай России тут стоит особняком в связи с геополитической ситуацией, то, например, в Бразилии, которая имела систематически высокую инфляцию в 2000–2010-х гг., центробанку после серии снижений ставки в 2023–2024 гг. сейчас снова пришлось перейти к ужесточению денежно-кредитной политики, потому что инфляция снова начала расти.

Экономическая переменная

Волна интереса к инфляционным ожиданиям возникла в 1960-х гг. в связи с тем, что прежние представления о взаимодействии макроэкономических переменных перестали работать, рассказал профессор Российской экономической школы Олег Шибанов. Еще десятилетием ранее была обнаружена устойчивая связь между инфляцией и безработицей: например, если в экономике перегрев и безработица крайне низкая, то инфляция, скорее всего, будет высокой, и наоборот – если уровень безработицы относительно высок, то инфляция будет относительно низкой. Однако во второй половине 1960-х рост безработицы стал сопровождаться ростом инфляции. Возникло явление, известное как стагфляция: когда спад производства вызывает не понижение цен, а их рост.

Тогда экономисты в очередной раз задумались, насколько макроэкономические закономерности могут или не могут сохраняться в меняющейся среде, и поняли, что про ожидания людей и компаний нужно думать гораздо больше, чем про текущие показатели инфляции, безработицы и других переменных. Хотя инфляционные ожидания измерялись и до этого, этим занимались отдельные энтузиасты (см. врез). Более-менее стандартизированные опросники, например опросник Мичиганского университета, собирающий данные об ожиданиях домохозяйств ежемесячно, возникли в конце 1970-х. Центральные банки идею измерения и учета инфляционных ожиданий подхватили несколько позже, уже после периода Великой инфляции 1970-х (следствием которой стало появление режима таргетирования инфляции как противоядия от повторения ситуации того периода).

Для экономической науки инфляционные ожидания – одна из ключевых переменных, отметил Шибанов. Например, ожидания ускорения роста цен влияют на переговоры о зарплатах: когда человек думает, что инфляция будет очень высокой, и, более того, видит, что предыдущая инфляция, по его мнению, также была высокой, он будет договариваться о повышении заработка. Рост зарплат переносится компаниями в цены на их продукцию. Быстрое повышение цен фирмами может приводить к снижению потребления и, соответственно, спроса в экономике.

Поэтому инфляционные ожидания в современном мире «входят в состав» макроэкономических моделей, использующихся как для оценки, так и для прогноза состояния экономики. В том, чьи ожидания измерять – населения, бизнеса, рынков, – есть варианты, но сама концепция инфляционных ожиданий и их влияния остается неизменно важной, подчеркнул Шибанов.

Социальный индикатор

Если экономисты рассматривают инфляционные ожидания в контексте экономической активности, то для социологов этот феномен связан в основном с восприятием, рассказал президент Фонда «Общественное мнение» (ФОМ) Александр Ослон. Инфляционные ожидания – это восприятие цен, и составить представление о ценах людям довольно просто – для этого не надо быть специалистом. В этом смысле цены можно сравнить с погодой – люди воспринимают инфляцию как некое свойство экономической атмосферы.

Во-первых, как и погода, цены – фактор, доступный для наблюдения каждому, достаточно выглянуть в окно или же пойти в магазин. Во-вторых, как и в случае с погодой, люди обращают на цены большое внимание. И в-третьих, делают такие же простые выводы. Погода либо хорошая, либо плохая. А цены говорят о том, спокойным или тревожным будет завтрашний день.

Цены – один из ключевых факторов, который влияет на социальную тревожность. В состоянии тревожности весь мир воспринимается иначе, высокая тревога вызывает необходимость фокусироваться на вопросах, на которые в спокойном состоянии человек не обращает внимания.

Если цены повышаются и человек это чувствует, его тревога нарастает и он ищет причины. И люди обычно объясняют причины ощущаемых ими ухудшений тоже довольно просто: либо это влияние некой абстрактной непреодолимой силы и надо к ней просто адаптироваться, либо же в этом кто-то виноват и этого кого-то нужно найти. В такой ситуации люди обычно смотрят «наверх», и если видят вину власти в том, что происходит и вызывает тревогу, то отношение к власти ухудшается.

Существует четкая корреляция, отметил Ослон: повышение цен, дошедшее до того, что тревога переходит определенный порог, вызывает снижение рейтингов и президента, и правительства. Если же случается «что-то плохое», за что перекладывания вины «наверх» не происходит, то рейтинги власти не падают даже в ухудшающихся экономических условиях.

Именно поэтому инфляционные ожидания – очень важный социальный и социально-политический индикатор, а не только экономический, указывает Ослон: «Это показатель состояния нашего общества».

В России миллионы людей до сих пор носят в себе испуг, вызванный произошедшей в 1992 г. либерализацией цен. В советское время цены были фиксированы, что было одной из причин постоянного дефицита товаров. «Цены отпустили 2 января 1992 г., и когда после новогодних праздников люди пришли в магазины, товаров там почти не было, а цены выросли так, что все сразу поняли, что революция произошла. До этого она происходила только в головах, не вызывая тревоги – наоборот, были позитивные ожидания от будущего», – рассказал Ослон. В 1992 г. уровень инфляции составил 2500%, это был социальный и культурный шок. С этого момента представления о будущем радикально изменились.

Пережитый в первой половине 1990-х испуг остался в памяти россиян, и с тех пор колебания цен воскрешают его очень быстро. При следующих шоках (1998, 2008, 2015, 2022 гг.) скачки цен были гораздо меньше, но страх моментально возвращается, отмечает глава ФОМ.

Примерно до 2010 г. слово «инфляция» фактически не существовало в обиходе россиян – люди оперировали понятием «цены». И социологи не использовали понятие «инфляция» в своих первых опросах.

Опросы Банка России и ФОМ об инфляционных ожиданиях начинались не с чистого листа: им предшествовал анализ данных фокус-групп и имеющегося международного опыта, в том числе опыта других центральных банков, но при этом анкеты составлялись с учетом российской социокультурной реальности. Опросы проводятся лично по месту жительства респондентов (в квартире или частном доме), в не менее чем 105 населенных пунктах 55 субъектов РФ, репрезентативная выборка представляет все население в возрасте от 18 лет и старше.

Из-за того, что инфляция воспринимается как явление неизбежное, как воздух, который «есть всегда», механизмы адаптации к ней в основном пассивные: в первую очередь это экономия и сокращение потребления, поделилась советник руководителя Службы по защите прав потребителей и обеспечению доступности финансовых услуг Банка России Людмила Преснякова (до перехода в Банк России она много лет проработала в ФОМ, занимаясь в том числе проектом по измерению инфляционных ожиданий). Более активные способы адаптации, например, те же переговоры о зарплате – релевантная ситуация для развитых экономик, но в России этот способ работает далеко не на всех рынках, указывает она.

В качестве признака роста цен люди в первую очередь ориентируются на личный опыт – на то, что они видят в магазинах. Рост цен на продукты – самый главный фактор. Также сигналом будущего роста инфляции воспринимается индексация зарплат и пенсий.

Большинство людей строят свой прогноз инфляции, опираясь на текущую ситуацию. Но в то же время в кризисных ситуациях, несмотря на резкий рост наблюдаемой инфляции, ожидаемая инфляция уже не взлетает так же высоко, отмечает Преснякова. «Существует определенный уровень доверия, у людей есть ощущение, что всплеск цен будет купирован», – говорит она.

За последние 10 лет представления россиян о возможности сдерживать инфляцию существенно изменились. Если в июне 2014 г. невозможным это считали 50%, а возможным – 34%, то к июлю 2024 г. пропорция стала ровно обратной: 51% уверен, что инфляцию можно сдерживать, и 34% – что нет (остальная доля ответов – 16% и 15% соответственно в 2014 и 2024 гг. – приходится на затруднившихся с ответом). 

Разнородность инфляционных ожиданий

Российское общество сильно фрагментировано, в том числе и по инфляционным ожиданиям, которые разные у разных групп населения, рассказала Людмила Преснякова. Например, у имеющих сбережения инфляционные ожидания ниже, чем у не имеющих. Сегодня «сберегатели» – это чаще всего молодые люди (до 30 лет), высокообразованные, с высоким доходом, проживающие в крупных городах (то есть самая ресурсная и молодая часть населения), хотя примерно до 2018 г. самой сберегающей частью населения были пенсионеры.

А вот у тех, кто имеет и кто не имеет кредитов, особенной разницы в инфляционных ожиданиях нет. Это можно интерпретировать как позитивный фактор – показатель некоторого спокойствия для текущего состояния российского кредитного рынка, считает Преснякова.

У самой пожилой группы (старше 60 лет) одни из самых высоких инфляционных ожиданий, что может быть связано как с фактической инфляцией для этой группы (то есть со структурой ее потребительской корзины), так и с «остаточными шоками» – пережитым опытом постоянных кризисов. Из-за этого у старшего поколения нет особенных оснований доверять будущему.

Еще один критерий расхождений в инфляционных ожиданиях – тип занятости. У тех, кто работает на себя (самозанятых и предпринимателей), – самые низкие инфляционные ожидания, что может быть связано с тем, что у них выше доходы, а также их большей включенностью в прогнозирование инфляции из-за необходимости выстраивать бизнес-планы. Инфляционные ожидания различаются также у жителей разных типов поселений: у жителей села они достаточно низкие, у москвичей – почти на уровне медианы, у жителей городов-миллионников – самые высокие. Возможно, это обусловлено тем, что в мегаполисах сейчас сложности с доходами. Сравнивая с исследованием десятилетней давности, можно сказать, что и поколенческий, и возрастной разрыв в инфляционных ожиданиях остается фактически неизменным, говорит Преснякова, а картина ожиданий по типу занятости и географии может меняться.

Исследования за последние несколько лет показывают, что разнородность инфляционных ожиданий и то, как они распределены, может приводить к дополнительным издержкам от инфляции и влиять на восприятие денежно-кредитной политики. Однако с точки зрения ее реализации, поскольку деньги в экономике одинаковые, для центрального банка важно влиять на то, что происходит в среднем, объяснил Заботкин. Когда центральный банк говорит об инфляционных ожиданиях, это относится к ожиданиям всех экономических агентов – и домохозяйств, и бизнеса, и государственного сектора, и общее ощущение того, как будет меняться уровень цен, складывается из всех гранулярных данных.

Вызов для социологов

Измерение инфляционных ожиданий – нетривиальная задача для социологов. Обыватель не мыслит о ценах так, как профессиональный экономист, готовый оперировать конкретными цифрами и взаимосвязями. Инфляционные ожидания невозможно измерить с помощью одного вопроса: социологи применяют «целую батарею» вопросов.

Для того чтобы понять, как респондент воспринимает задаваемые ему вопросы, проводится когнитивное тестирование – пилотаж анкеты. Этот методологический этап важен самим исследователям, чтобы понимать, как респонденты мыслят и как потом анализировать полученные от них данные, рассказала независимый исследователь, социолог-методолог Ксения Мануильская.

Дело не в том, как сформулирован вопрос, а в том, на какой вопрос ответит респондент, то есть о чем именно он подумает, что вспомнит, когда отвечает. Практика показывает: когда обывателя спрашивают, на сколько вырастут цены, первый импульс для него – выплеснуть эмоции, и он может сразу же ответить, что они вырастут в два раза. Однако если задавать дополнительные вопросы (например, «А почему вы так подумали?»), как правило, человек дает более рациональную оценку. Поэтому значение имеет и последовательность вопросов: сначала задаются более простые и более общие вопросы.

Самое главное, что нужно иметь в виду при опросе об инфляционных ожиданиях, – это то, что деньги – особенная тема для респондентов, и каждый разговор об этом всегда получается сложным и ресурсоемким для интервьюера, отмечает Роман Бумагин, руководитель группы партнерских коммуникаций ФОМ. Разговор с респондентом о деньгах предполагает атмосферу доверия, и интервьюеру во время опроса нужно создать эту атмосферу за очень короткое время, душевно «вложиться» в связь с респондентом, убедиться, что он понял, о чем его спрашивают, а также убедиться, что и сам интервьюер понял, что респондент хотел сказать. Интервьюеров, работающих с опросами инфляционных ожиданий, можно назвать «элитой», поскольку они умеют быстро и успешно наладить доверительные отношения с респондентами, говорит Бумагин. Психологически это довольно затратно: если в других опросах интервьюер заполняет 10–12 анкет в день, то в опросах инфляционных ожиданий такое же количество анкет заполняется только за 2–3 дня.

Одно из проявлений изменений в жизни общества состоит в том, насколько труднее социологам становится измерять инфляционные ожидания, обсуждать вопросы, связанные с деньгами, добавил Александр Ослон. Сейчас люди напуганы мошенниками, а также – разъяснительной работой о вреде мошенников, и начинают пугаться любых разговоров «про деньги». Поскольку эти опросы проводятся в режиме личного интервью и невозможны по телефону, все раздражение респондентов выливается на интервьюеров, рассказал Ослон: «Люди все хуже и хуже идут на контакт». Это новое явление, и его тоже надо иметь в виду, так как данные об инфляционных ожиданиях очень важны и должны быть достоверны.

Ожидания для исследователей

Инфляционные ожидания – чрезвычайно важная тема для экономистов и ставит множество вопросов для исследователей, но главный исследовательский вопрос – когда происходит заякоривание инфляционных ожиданий и как его достичь, рассказала начальник отдела развития коммуникации департамента денежно-кредитной политики Банка России Алина Евстигнеева. Одна из наиболее обсуждаемых академических работ на эту тему – исследование профессора Лондонской школы экономики и политических наук Рикардо Рейса. На основе изучения динамики инфляционных ожиданий в США во время Великой инфляции 1970-х гг. Рейс пришел к выводу, что у инфляционных ожиданий есть три «агрегатных состояния».

Первое состояние – «твердое тело», когда инфляционные ожидания жестко заякорены у цели по инфляции. Второе состояние – «жидкое», в котором инфляционные ожидания «дрейфуют» вблизи цели по инфляции. Наконец, третье состояние инфляционных ожиданий – «газообразное», когда они находятся «где-то в облаках» и ни к каким реальным переменным не привязаны. В России инфляционные ожидания остаются незаякоренными, констатирует Евстигнеева. В «твердом состоянии» они не наблюдались никогда, в приближающемся к таргету – находились в 2017–2021 гг.

Еще один важный вывод Рейса: заякоренные инфляционные ожидания могут разъякориться в результате примерно 3–5 лет постоянных шоков, когда инфляция существенно превосходит таргет. А для того чтобы инфляционные ожидания вновь стали заякоренными, требуется в два раза больше времени устойчиво низкой инфляции, то есть 6–10 лет.

Существует несколько основных групп гипотез, от чего зависят инфляционные ожидания. Во-первых, это информационные шоки и новостной фон: инфляционные ожидания настолько сильно коррелируют с негативным новостным фоном, что, похоже, представляют собой выражение людьми того, как они в целом воспринимают ситуацию в экономике, считает Евстигнеева. Во-вторых – товары-маркеры: товары, изменения цен на которые сильнее всего замечают потребители. В-третьих – влияние центрального банка, в частности его коммуникация.

За последние годы исследователи Банка России проверили некоторые гипотезы. Так, в середине 2024 г. они провели качественное исследование, в котором попросили людей порассуждать на тему товаров-маркеров. Исследований о товарах-маркерах за последние десятилетия очень много: одной из причин Великой инфляции 1970-х стал нефтяной кризис, который привел к резкому росту цен на бензин, и резкое подорожание бензина, в свою очередь, вызвало рост инфляционных ожиданий людей – экономисты это заметили и с тех пор стараются выделить такие товары-маркеры, рассказала Евстигнеева. Однако в проведенном исследователями Банка России в этом году опросе оказалось, что люди рассуждают в категориях не отдельных товаров, а «корзины»: оценивают рост цен по среднему чеку на набор товаров, приобретаемых в магазине. Это очень похоже на то, как инфляцию измеряют статистические службы – оценивая индекс потребительских цен на основе потребительской корзины.

На данные об инфляционных ожиданиях можно смотреть в том числе как на прокси доверия к центральному банку: если люди доверяют регулятору, они верят, что инфляция будет находиться вблизи обозначенной им цели, и, соответственно, их инфляционные ожидания будут заякорены. Если это прокси доверия, то на него будет влиять коммуникация центрального банка. Более того, сам опрос по инфляционным ожиданиям – это тоже коммуникация: он показывает, что центральный банк придает очень важное значение информации, получаемой непосредственно от людей, и тому, как они ощущают и воспринимают цены, заключила Евстигнеева.