Конец глобализации и его последствия

«Глобализация почти мертва, и свободная торговля почти мертва. <…> И я не думаю, что они вернутся», – так Моррис Чанг, «отец» тайваньской индустрии полупроводников, основатель TSMC – ведущего мирового производителя чипов, – прокомментировал в конце прошлого года открытие первого завода TSMC в Аризоне. Принятый в 2022 г. в США «закон о чипах» (Chips and Science Act) призван побудить крупнейших производителей полупроводников из Тайваня и Южной Кореи (на долю этих стран приходится более 80% глобального рынка чипов) открывать производства на территории США – чтобы в том числе «укрепить национальную безопасность» США и помочь американскому обществу и бизнесу «выиграть гонку за XXI век».

«Похороны» глобализации продолжаются уже более десяти лет, со времен глобального финансового кризиса, после которого мировая торговля росла медленнее, чем мировой ВВП, впервые с конца 1980-х. После этого глобализации пришлось пережить удары в виде Брекзита, торговой войны США и Китая, пандемии. Однако, размышляя о будущем глобализации, многие экономисты призывали не торопиться с выводами о ее «кончине», характеризуя происходящее не как разворот тренда, а как естественное замедление после периода гиперглобализации – «слоубализацию» (от slow – «медленно» и globalization – «глобализация»), или даже как глобализацию нового типа – с упором на более тесные внутрирегиональные торгово-производственные связи. Например, профессор Йельского университета Пинелопи Голдберг, один из ведущих мировых экспертов по мировой торговле, в статье 2019 г. проанализировала, что убедительных доказательств деглобализации не наблюдается, а в работе 2021 г. совместно с соавторами доказала, что запретительные тарифы, которые взаимно ввели США и Китай, увеличили экспорт других стран, то есть, как ни парадоксально, способствовали глобализации.

Об этих работах напоминает сама Голдберг в своем новом исследовании, выполненном совместно с Тристаном Ридом, экономистом Всемирного банка, где в 2018–2020 гг. Голдберг была главным экономистом: теперь есть основания полагать, что мир вступает в новую эру деглобализации, приходят к выводу Голдберг и Рид. Мощной силой деглобализации стал не экономический, а политический фактор – соображения национальной безопасности, которые выступили обоснованием новой политики френдшоринга и торговых ограничений.

Переход в эпоху, когда будущее торговли и глобализации определяется политическими мотивами, а не рыночными силами, может дать выигрыш определенным отраслям в некоторых странах. Но он, вероятнее всего, замедлит рост глобальной экономики и затормозит технологический прогресс, предупреждают авторы.

Индикаторы глобализации: экономика

Особенность нынешней ситуации в том, что традиционные показатели, которыми пользуются экономисты для «измерения» глобализации, – объемы международной торговли, приток капитала, трудовая миграция – пока показывают лишь замедление глобализации, но не разворот тренда, отмечают Голдберг и Рид.

Например, соотношение мировой торговли к ВВП после пандемического падения снова резко выросло, хотя и не достигло ни уровня, предшествовавшего пандемии, ни тем более максимумов, предшествовавших кризису 2008 г. При этом такие крупные экономики, как Китай и Индия, сокращают экспорт в соотношении с ВВП, а такая крупная экономика, как Германия, – увеличивает, в США же этот показатель относительно стабилен последние 40 лет, а в остальных странах в целом он после пандемии достиг рекордного значения в 35% по сравнению с чуть более 10% в 1989 г.

Импорт промежуточной продукции в соотношении к ВВП (еще один показатель, который указывает на степень экономической интеграции и участие стран в глобальных производственно-сбытовых цепочках) показывает, что три крупнейшие экономики мира – США, Германия и Китай – стали меньше на него полагаться; но в большинстве других стран он растет.

Другой показатель – накопленный объем прямых иностранных инвестиций – также ничего не говорит о деглобализации на рынках капитала. В США и большинстве других стран он находится на максимуме с 1989 г. Данные о трудовой миграции также не показывают значительных изменений и не говорят в пользу деглобализации. 

Из всего этого можно сделать два вывода, пишут Голдберг и Рид. Первый: ясно, что после мирового финансового кризиса экспансия торговли замедлилась, но этого не скажешь о трендах на рынке капитала и рынке труда. Торможение же глобальной торговли выглядит естественным процессом после ее быстрого роста, отчасти отражающего расширение внутренних рынков двух крупных и в прошлом бедных экономик – Китая и Индии: другими словами, можно говорить, опять же, о замедлении, но не о развороте глобализации. Все вместе эти индикаторы заставляют предположить, что с точки зрения экономических показателей разговоры о деглобализации преждевременны.

Второй вывод – в том, что в отдельных странах тренды существенно различаются: в то время как две крупнейшие экономики мира, США и Китай, сокращают свою зависимость от глобальных рынков, остальные страны этого не делают.

Однако экономические показатели с задержкой реагируют на изменения в политике. В последние годы политическая ситуация и отношение к глобализации в обществе, особенно в крупнейших экономиках, кардинально изменились.

Индикаторы деглобализации: политика

На пике пандемии временная нехватка персональных средств защиты заставила мир заговорить о ненадежности глобальных цепочек поставок и необходимости повысить устойчивость экономик за счет переориентации на внутреннее производство – т.н. оншоринг (перенос производств из-за рубежа на национальный рынок). Начало военного конфликта России и Украины в 2022 г. показало, насколько опасна зависимость от ставших «недружественными» импортеров, приводят в пример Голдберг и Рид энергетическую зависимость Европы от России, переосмысленную после энергетического кризиса 2022 г.; и как уязвима глобальная система поставок, основанная на гиперспециализации производства. Так в мировой практике возник френдшоринг – выстраивание производственно-сбытовых цепочек со странами – политическими союзниками.

Еще один индикатор – общественные настроения. Данные шести опросов Pew Global Attitudes, проводившихся в 2002–2018 гг. в пяти развитых экономиках – США, Германии, Франции, Великобритании и Италии, показывают, что весь этот период большинство людей продолжало считать, что торговля несет экономике выигрыш. Но с 2020 г. в американских СМИ участилось упоминание выражения «национальная безопасность», которое сегодня встречается в новостях даже чаще, чем после террористических атак 11 сентября 2001 г. Упоминание слов «оншоринг» или «решоринг» стало возрастать с 2010 г. – исходя из чего можно предположить, что скептицизм в отношении глобализации стал нарастать еще до избрания в 2016 г. президентом Дональда Трампа – в период этого президентства частота использования подобных терминов в прессе «взлетела до небес», проанализировали исследователи.

Глубокие изменения в политической среде и в отношении общества к торговле с другими странами – по крайней мере в США – могут быть предвестниками переломного момента в судьбе глобализации. Озабоченность вопросами национальной безопасности, убеждения, что торговлю следует развивать только с «друзьями», отличаются от прежней обеспокоенности негативным влиянием глобализации на низкоквалифицированных работников развитых стран, отмечают Голдберг и Рид: происхождение нынешних тревог связано больше с геополитикой, чем с экономикой. Соответственно, мир может вступить в эпоху, когда будущее торговли и глобализации определяется политическими мотивами, а не рыночными.

Последствия деглобализации

Переход к «торговле по дружбе» хотя и может повышать устойчивость к геополитическим шокам, одновременно снижает устойчивость к шокам, не связанным с политикой, отмечают исследователи.

Так, например, в первом квартале 2022 г. США закупали в «недружественном» Китае более 70% всего импорта защитных масок. На «недружественные» страны у США также приходилось около 80% всего импорта аккумуляторов для электромобилей, больше половины ввоза полупроводниковых чипов и около пятой части всех закупок пенициллина («врагов» и «друзей» Америки Голдберг и Рид определяли исходя из того, считает ли их таковыми более половины респондентов последнего опроса, проводившегося среди американцев в 2017 г. британской исследовательской компанией YouGov).

Импорт защитных масок из Китая помог повысить устойчивость экономики США во время пандемии, тот же эффект дали «недружественные» поставки аккумуляторов для электромобилей, зависимость от поставок которых приблизилась в начале 2022 г. к пиковому значению.

Зависимость от «недружественных» поставщиков – только один из факторов, влияющих на устойчивость цепочек поставок. Высокая зависимость от «дружественных» продавцов того или иного товара означает более высокую подверженность рискам со стороны предложения, которые не связаны с политикой, например риски природного катаклизма, пишут авторы. Концентрация поставок будет означать меньше альтернатив в случае, если поставщик не сможет удовлетворить спрос.

Кроме того, сама по себе концепция «дружественности» относительно неустойчива. По иронии судьбы две страны, которые США считает сегодня «дружественными», – Германия и Япония – в годы Второй мировой войны были ее врагами, отмечают Голдберг и Рид. В случае с США ключевые рынки импорта высоко концентрированы и сейчас в основном представлены «друзьями». С одной стороны, это защищает от геополитических рисков – но в настоящем. В будущем же отношения могут измениться, рассуждают исследователи.

Вне зависимости от того, что кто-либо сегодня думает о глобализации, существует консенсус, что она существенно повлияла на рост мировой экономики и сокращение бедности и неравенства в мире, пишут Голдберг и Рид.

В краткосрочной и среднесрочной перспективе последствия деглобализации будут малозаметны, поскольку процесс перехода глобальной экономики в новое состояние займет время. Кроме того, пока степень интегрированности стран в мировую экономику остается по историческим меркам экстремально высокой – глобальные цепочки поставок охватывают весь мир. Переход к новой мировой экономической системе, которая будет все больше полагаться на двусторонние и региональные соглашения, может создать ряд преимуществ для отдельных отраслей, но в долгосрочной перспективе будет иметь негативные последствия для: 1) устойчивости экономик к шокам, 2) инноваций и долгосрочного роста, 3) инфляции, 4) межстранового и 5) внутристранового неравенства и, наконец, 6) мирного сосуществования, перечисляют исследователи.

Устойчивость к шокам. Пока общепринятого и всеобъемлющего определения устойчивости не существует, а эмпирические данные говорят о том, что международная торговля может как ослаблять (как в случае с европейским энергокризисом после начала российской спецоперации в Украине), так и поддерживать устойчивость (как в случае с поставками защитных масок из Китая в США во время пандемии). Но если тот или иной сектор не имеет высокой зависимости от одной страны-экспортера, международная торговля все же усиливает, а не подавляет устойчивость. Поэтому маловероятно, что тренд на торговые ограничения будет способствовать экономической устойчивости, пишут Голдберг и Рид.

Эффективность, инновации и долгосрочный рост. Многие особенности современной модели международной торговли, в том числе гиперспециализация, связи между фирмами и обмен технологиями за последние 30 лет внесли огромный вклад в экономический рост и технологический прогресс. Учитывая, что структура современного производства очень сложна и предполагает использование многочисленных компонентов, которые выпускаются многочисленными производителями во всем мире, перевод производств на национальный уровень представляет собой поистине титаническую задачу. Даже если эти усилия не обернутся провалом, они займут много лет. Но с учетом того, что самые «сложные» сектора, как правило, являются драйверами инноваций и экономического роста, переход на новую модель, скорее всего, приведет к замедлению глобальной экономики.

Инфляция. Один из выигрышей, который мир получил с переходом на открытую торговлю, – снижение потребительских цен. Импортные поставки позволяли фирмам сокращать затраты и получать больше прибыли, а международная конкуренция – держать цены на достаточно низком уровне. Если новая эра избавит товарные рынки и рынки труда от такой конкуренции, стоимость товаров и оплата труда вырастут.

Внутристрановое неравенство. Одной из заявленных целей нового подхода к глобализации в США была защита американских работников, но этот шаг необязательно сократит неравенство. Оно зависит от множества факторов –  политических, социальных и экономических, и одни могут нивелировать другие. Например, с начала 2021 по конец 2022 г. номинальные недельные зарплаты в США выросли на 10%, но из-за инфляции, которая составила за этот период 14%, в реальном выражении зарплаты снизились на 4%. То есть изменения торговой политики «не перекрыли» влияния ускоренной инфляции и пока что не дали американскому работнику никакого выигрыша.

Глобальное неравенство. В последние три десятилетия мир стал свидетелем снижения бедности и межстранового неравенства, в основном благодаря росту экономик стран Восточной Азии. Хотя вклад в этот процесс внесло множество факторов, важную роль в этом сыграло открытие границ и рост международной торговли. Такой прогресс вряд ли возможен в мире, где страны, особенно развитые, «огораживаются» от остальных. Вклад в уже начавшийся рост дивергенции доходов между развитыми и развивающимися странами может внести и политика, направленная на борьбу с изменением климата. Сотрудничество развитых стран с такими странами, как Индия, уровень выбросов которых высок, может быть затруднено из-за «карательных» климатических тарифов.

Мирное сосуществование. Один из сильнейших мотивов свободной торговли – вера в то, что она способствует миру и политической стабильности. Предшественник Европейского экономического сообщества – Европейское объединение угля и стали, например, было создано в начале 1950-х с целью сделать войну между давними противниками, Францией и Германией, невозможной.

В одной из наиболее авторитетных работ по теме взаимосвязи войн и торговли, выполненной учеными Парижской школы экономики Филиппом Мартеном, Тьерри Майером и Матиасом Тенигом, утверждается, что подобная вера справедлива лишь отчасти и зависит от того, является ли торговля двусторонней или многосторонней. Двусторонняя торговля увеличивает альтернативные издержки стран от потери торговых связей друг с другом и тем самым делает конфликт между ними менее вероятным. Однако мультилатерализм (многосторонняя торговля) снижает зависимость одной страны от любой другой и, следовательно, стоимость конфликта между ними, тем самым повышая его вероятность. Военный конфликт в Украине и опора России на Китай, чтобы пережить вызванные санкциями Запада сбои в торговле, соответствуют этой парадигме, пишут Голдберг и Рид. С другой стороны, отмечают они, можно возразить, что именно трещины в мировой торговле в конечном итоге способствовали этому конфликту: стоит задаться вопросом, был бы Китай готов стать спасательным кругом для России, если бы его экономические отношения с Западом не ухудшились так сильно за последние годы.

Период 1930-х характеризовался резким переходом от многосторонней торговли к торговле внутри империй или сфер влияния: например, в 1929 г. на Британскую империю приходилось 30% импорта Великобритании, а к 1938 г. – 42%. Ухудшение экономических отношений и протекционистская политика того времени способствовали падению международной торговли. А оно, в свою очередь, как считается, создало благодатную почву для причин, приведших ко Второй мировой войне. «Меняющийся характер глобализации в последние пять лет имеет жуткое сходство с тем временем», – заключают Голдберг и Рид.