Как кризисы меняют мозг
Экономические кризисы воздействуют на поведение людей еще долгое время после того, как завершились, – экономисты называют это «рубцеванием убеждений»: если человек пережил какое-то серьезное негативное событие, его убежденность в том, что оно может повториться в любой момент, возрастает, и это влияет на его дальнейшие решения. Например, поколение американцев, пережившее биржевой крах 1929 г. и последовавшую за ним Великую депрессию 1930-х гг., фактически вcю оставшуюся жизнь демонстрировало более низкую готовность к риску и меньше инвестировало в фондовый рынок. Глобальный кризис 2008–2009 гг., начавшийся с обвала рынка жилья, привел к тому, что поколения, заставшие этот кризис в юности и ставшие свидетелями того, как старшие пытаются справиться с семейной финансовой катастрофой, теперь откладывают покупку собственного жилья и предпочитают подольше оставаться в родительском доме.
Помочь лучше разобраться в том, как эффект личного опыта влияет на формирование убеждений, могут нейронауки, считает профессор экономики и финансов Калифорнийского университета в Беркли Ульрика Мальмендир, специализирующаяся на поведенческой экономике (см. врез). Пережитые человеком события «перестраивают» его мозг, влияя на синапсы, формирующие нейронные связи, и человек начинает в прямом смысле «думать по-другому». Таким образом кризисы даже после того, как закончились, продолжают влиять на представления людей и тем самым на принимаемые ими экономические и финансовые решения, рассказала Мальмендир в подкасте VoxTalks Economics портала VoxEU.org о своей новой работе, содержащей обзор исследований о том, как личный опыт влияет на решения людей и в итоге на всю экономику. «Эконс» приводит выдержки из ее выступления и исследований.
«Мозг, зависимый от использования»
– Обычно экономисты мало задумываются о том, как опыт меняет отношение к риску, – предполагается, что мы рождаемся с определенным набором предпочтений к риску и, несмотря на различные переживания, остаемся теми же самыми людьми с теми же предпочтениями. Однако некоторые конкретные события в нашей жизни влияют на нас особенно сильно. Например, ипотечный кризис изменил отношение людей к жилью, а гиперинфляция в Германии в 1920-х гг. заставила немцев весь век бояться роста цен. Или возьмем пандемию коронавируса: если во время этого кризиса вы потеряли работу, то с большой долей вероятности можно предсказать, что это повлияет на ваше дальнейшее отношение к поиску работы и потребительское поведение. (В работе, выполненной совместно с Лесли Шэн Шэнь из ФРС, Мальмендир показала, что ранний опыт безработицы человека влияет на его последующий уровень потребления: те, кто в молодости пережил личную безработицу или ее высокий уровень в стране либо на местном уровне, в последующем меньше тратят и больше копят, поскольку верят, что ситуация может снова повториться; и напротив – не имевшие подобного опыта в возрасте до 30 лет склонны к «перепотреблению» и рассчитывают расплатиться за него будущими доходами. – Прим. «Эконс».)
Все больше экономистов в своих исследованиях отмечают наличие у людей когнитивного искажения, подразумевающего, что при принятии решений люди придают больше значения событиям, которые произошли недавно, – это так называемый эффект недавнего (recency bias). Однако он не исключает другого эффекта – что достаточно крупные события и переживания, случившиеся в более отдаленном прошлом, по-прежнему продолжают влиять на нас. На самом деле оба этих эффекта хорошо сочетаются. Исследования о влиянии жизненного опыта, проведенные мной и другими исследователями, доказывают, что все события в нашей жизни оказывают на нас продолжительное влияние.
Я не нейробиолог, не нейропсихолог и даже не нейроэкономист, я не из тех ученых, которые исследуют людей на МРТ. Но нейронауки, общение с учеными-когнитивистами, нейропсихиатрами стали источником вдохновения для моих исследований: это общение дало понимание, что мы должны думать о мозге как о том «центре», где формируются наши убеждения и где каким-то образом коренятся наши предпочтения. Психиатры называют мозг «органом, зависимым от использования»: на протяжении всей жизни мы продолжаем формировать новые синапсы, укреплять одни нейронные связи и переставать пользоваться другими.
Однако нейронные связи – то, что никак не вяжется с довольно статичной моделью человека, общепринятой в экономической науке. Конечно, люди могут обновлять свои убеждения, но в экономических моделях это больше похоже на то, что вводится новая информация в систему, которая сама по себе не меняется. Однако на деле эта «система» обрабатывает полученную информацию предвзято, так как мы чрезмерно реагируем на моменты, с которыми у нас связан личный опыт. И то, что я почерпнула из нейронаук, – это идея о том, что по мере нашего развития «система» перенастраивается и наше «hardware-оборудование» меняется. Личный опыт, так же как и обучение, меняет силу нейронных связей и настраивает структуру мозга в зависимости от этого полученного опыта – это то, что имеется в виду под «мозгом, зависимым от использования».
Некоторые «входящие» обрабатываются очень быстро и моментально ассоциируются с другими данными. Например, у «детей Великой депрессии», ставших поколением «патологических сберегателей», все, что связано с фондовым рынком, фактически всю дальнейшую жизнь, на протяжении десятилетий, ассоциировалось со страхом, страданиями, потерями и всевозможным негативом, и в результате у таких людей возникало устойчивое нежелание инвестировать в фондовый рынок. А, например, во время пандемии коронавируса фондовый рынок очень быстро справился с кризисом, и мы не можем прогнозировать, что люди будут его «бояться».
Нейронауки очень быстро развиваются, и, конечно, нужно быть очень осторожными с выводами, особенно когда речь идет о том, чтобы с помощью нейронаук объяснить конкретный выбор, который люди делают в реальной жизни. Однако результаты исследований в этой области могут быть полезны экономистам для того, чтобы лучше понимать, каким образом формируются убеждения.
Когда вы переживаете финансовую травму, вы перестраиваетесь, и этот пережитый опыт влияет на вас даже после того, как он больше не применим.
Ульрика Мальмендир в комментарии для Newsweek, 2020 г.
Подход, который может помочь сделать более глубокие выводы по сравнению с традиционными экономическими моделями, мне кажется, готов к использованию во всех областях экономики. Он подтверждает, что личная история имеет значительную прогностическую силу для будущих решений.
Сегодня экономисты пытаются объяснить, сколько человек сделает сбережений или какую карьеру или образование выберет, учитывая набор демографических и экономических показателей, описывающих этого человека, – его доход, образование, семейное положение и т.д. Однако допустим, мы с вами решаем, поступать ли в университет, и наше финансовое и семейное положение одинаково. Кажется, и выбор наш будет одинаковым. Но, например, я происхожу из семьи рабочих, в которой никто не учился в университете, а вы – из аристократов, родились с серебряной ложкой во рту. И принимаемое нами решение, вполне вероятно, будет учитывать наш жизненный опыт (исследования показывают, что образование родителей оказывает сильное влияние на уровень образования, получаемый детьми: дети, выросшие в семьях, где у родителей есть высшее образование, чаще поступают в университет и реже его бросают в сравнении со сверстниками, чьи родители не имеют высшего образования. – Прим. «Эконс»). В наши дни, когда у исследователей так много доступных данных, стало намного проще собирать это «прошлое» и анализировать его, делая прогнозы о выборе карьеры или о потенциальных доходах.
Знания vs. опыт
– Эффект опыта применим ко всем, независимо от уровня финансовой грамотности, знаний, образования; он влияет даже на высокообразованных и хорошо информированных экспертов, таких как руководители центральных банков или финансовые аналитики. Другими словами, выбор поведения, основанный на опыте, – это не вопрос интеллекта, это результат биологических процессов, в частности, в нашем мозге.
Например, в одном из исследований 2013 г. на широкой выборке населения США мы обнаружили, что опыт высокой инфляции действительно надолго формирует страхи и ожидания будущего роста цен (авторы показали, что у возрастных когорт, переживших высокую инфляцию 1970-х, до сих пор наблюдаются более высокие инфляционные ожидания, чем у не имевших такого опыта более молодых поколений. – Прим. «Эконс»). А в более поздней статье мы сосредоточились уже на топ-менеджерах ФРС США – членах Комитета по операциям на открытом рынке (FOMC), и оказалось, что их взгляды на инфляцию точно так же обусловлены личным жизненным опытом ( исследование показало, что члены FOMC, которые выросли в период относительно более высокой инфляции, чаще были сторонниками жестких антиинфляционных мер, или «ястребами», тогда как те, чей личный опыт связан с относительно низкой инфляцией, чаще занимали «голубиную» (мягкую) позицию. – Прим. «Эконс»).
Так что я твердо убеждена, что на всех нас влияет личный опыт, «перенастраивающий» наш мозг, и этот эффект не может быть полностью устранен с помощью образования. На мое обращение с личными финансами, кстати, тоже влияет опыт пережитого финансового кризиса.
Конечно, финансовое образование, финансовая грамотность, умение обрабатывать всю доступную информацию крайне важны – но в процессе обучения следует иметь в виду наличие ограничений в виде «эффекта опыта», чтобы иметь возможность их преодолеть. Например, если люди пережили финансовый кризис и затем боятся инвестировать в фондовый рынок, то можно подумать, что проблему можно решить просто путем объяснения им преимуществ диверсифицированных портфелей и повышением уровня финансовой грамотности. Но в этом и состоит ограничение. На самом деле тому, кто пережил негативный опыт на фондовом рынке, нужно дать возможность получить другой – позитивный – опыт, чтобы вернуть его на рынок.
Меня очень интересует, как «перенастроился» наш мозг под влиянием пандемии коронавируса. И мне особенно интересно понять, как изменились «настройки» у детей школьного возраста и молодежи, только поступающей в университеты, – тех, кто может стать «COVID-поколением». Думаю, для них жизнь, которую они знали, полностью перевернулась: социальное взаимодействие, процесс организации обучения, подход к новым интересам и включение их в свою жизнь – все это серьезно изменилось в пандемию, изменив и восприятие детей того, что такое дружба, что такое общество, как должно быть устроено обучение. Я думаю, что это будет влиять на нашу жизнь многие годы и десятилетия.
