Культурные установки и традиции могут существенно влиять на принимаемые людьми экономические решения. Склонность больше доверять тем, кто придерживается сходных культурных традиций, влияет на кредитование правительств международными банками. Рейтинговые агентства с большей вероятностью присваивают более высокие суверенные рейтинги странам, близким в культурном отношении, при этом языковое сходство служит ключевым фактором. Культурные предубеждения влияют на объем торговли и инвестиций между странами. Более высокий уровень двустороннего доверия между странами связан с более высокими инвестициями венчурных компаний, несмотря на отрицательную связь с эффективностью таких инвестиций.
Разные культурные нормы могут проявляться и в финансовом поведении домохозяйств, живущих в одном регионе, показали в своем недавнем исследовании экономисты Банка Италии, центрального банка Норвегии и Левенского католического университета. Они проанализировали поведение домохозяйств в Южном Тироле, двуязычной провинции на севере Италии, где проживает население с германскими и итальянскими корнями, во время кризиса суверенного долга Италии в 2011 г., ставшего частью более широкого европейского долгового кризиса 2011–2013 гг.
Южный Тироль – одна из любимых «естественных лабораторий» для исследователей, изучающих влияние культурных различий на экономические и финансовые решения. Это бывший австрийский регион, который век назад стал итальянским: после Первой мировой войны по Сен-Жерменскому мирному договору 1919 г. новообразованная Австрия как один из правопреемников Австро-Венгрии, потерпевшей поражение (в составе Четверного союза с Германской и Османской империями и Царством Болгария), уступила Южный Тироль Италии. В то время 75% населения Южного Тироля говорили по-немецки, 10% по-итальянски, остальные – на прочих языках бывшей империи. В 1923 г. правительство инициировало «итальянизацию» Южного Тироля, большинство немецких школ было закрыто, а итальянский язык объявлен единственным официальным языком. После Второй мировой «итальянизация» была отменена, школы восстановлены, официальными языками стали немецкий и итальянский, а с 1972 г. провинция получила автономный статус, который позволил сохранить культуру как немецкоязычным, так и италоязычным сообществам. В 2011 г. 69% из полумиллионного населения Южного Тироля идентифицировали себя как немецкоязычных, 26% – как италоязычных. Обе культурные группы имеют общее католическое вероисповедание и живут «вперемешку» в одних и тех же муниципалитетах.
При различиях культур немецкие и итальянские сообщества Южного Тироля существуют в одинаковых экономических и институциональных условиях, что и делает эту провинцию идеальной площадкой по исследованию влияния культуры на экономическое поведение.
Культура, лингвистика и отношение к долгу
Домохозяйства в Италии традиционно инвестируют преимущественно в облигации, выпущенные как правительством, так и частным сектором. Однако, как оказалось, между двумя языковыми группами домохозяйств Южного Тироля наблюдаются существенные различия в отношении к вложениям в государственные облигации Италии: немецкоязычные жители менее склонны инвестировать в них, чем италоязычные, выяснили авторы исследования.
Различия в инвестиционном поведении домохозяйств Южного Тироля основаны на различном восприятии риска гособлигаций Италии, а на восприятие риска, в свою очередь, влияет глубоко укоренившееся в культуре – и проявляющееся в языке – отношение к долгу, объясняют исследователи.
В немецком языке «долг» обозначается словом Schuld, которое также может означать «проступок» или «вину», подразумевая моральное бремя. Это резко контрастирует с намного более нейтральным итальянским debito, происходящим от латинского debere и означающим просто «задолжать что-либо». Лингвистическое различие влияет на восприятие долга: в немецкоязычных сообществах долг обычно воспринимается негативно, тогда как в италоязычных к нему относятся довольно нейтрально. Как показало одно из исследований на данных фирм Южного Тироля, менеджеры итальянского происхождения в большей степени, чем менеджеры-немцы, склонны к долговому финансированию деятельности, а также к кредитованию своих контрагентов.
Кроме того, в немецком и итальянском языках по-разному образуется будущее время: в немецком можно использовать одну и ту же форму глагола в настоящем и будущем времени, итальянский же имеет четкое разграничение между формами глаголов настоящего и будущего времени. Для носителей языков, в которых будущее время образуется другой формой глагола, будущее выглядит более отдаленным, что снижает мотивацию их носителей сберегать деньги, показывают исследования о связи между языком и экономическим поведением. Немецкоязычные сообщества, напротив, демонстрируют более сильную склонность к накоплениям и более неприязненно относятся к чрезмерному потреблению и к «близоруким» решениям, оперирующим потребностями сегодняшнего дня без оглядки на будущее. Лингвистическая особенность немецкого языка часто связывается с неприятием немцами высокого государственного долга (1, 2).
В своей работе исследователи проанализировали сведения о финансовых инвестициях домохозяйств в Южном Тироле, собранные с использованием надзорных данных Банка Италии. Чтобы изолировать влияние кризиса суверенного долга Италии от других значительных финансовых событий, выборка охватывает период с января 2010 г., после мирового финансового кризиса, до июня 2012 г. (за месяц до знаменитого заявления главы ЕЦБ Марио Драги о готовности ЕЦБ активно скупать долги проблемных стран еврозоны, что считается переломным моментом в европейском долговом кризисе).
Авторы определили преобладающую культуру среди клиентов местных банков, рассчитав для каждого банка индекс «немецкости» (germanicity) на основе статданных о доле немецко- и италоговорящих жителей муниципалитетов, в которых проживают клиенты банка. Кроме того, исследователи учитывали, имеет ли банк немецкое название. Затем они сопоставили «немецкость» банка и объем итальянских государственных облигаций (Buoni del Tesoro Poliennal, BTP), которые держат клиенты банка.
На протяжении всего периода выборки банки с преимущественно немецкоязычной клиентурой постоянно держали меньшую, чем «итальянские» банки, долю BTP в соотношении с общим объемом активов на хранении. Эта разница в доле владения государственными облигациями увеличилась почти на 40% после начала долгового кризиса Италии, которое было ознаменовано уведомлением Moody's о потенциальном понижении рейтинга итальянского суверенного долга в июне 2011 г. и существенным ростом доходности 10-летних облигаций.
«Близорукое» поведение, ведущее к высокому уровню госдолга, то есть к постоянному превышению расходов над доходами на протяжении многих лет, вероятно, воспринималось немецкоязычной общиной Южного Тироля более негативно, чем италоязычной, отмечают исследователи. Это культурно обусловленное неприятие долга усилилось в контексте европейского долгового кризиса.
Север против юга
Итальянский кризис 2011 г. представлял серьезную угрозу для еврозоны из-за большой экономики Италии. Этот кризис, являющийся частью более широкого европейского долгового кризиса 2011–2013 гг., спровоцированного высокими госдолгом и дефицитом бюджета преимущественно южных стран Европы, высветил разрыв между севером и югом в экономических показателях, породив напряженность между государствами – членами ЕС.
Эта напряженность усугублялась нарративом о «северных святых и южных грешниках»: во время кризиса истории, связанные со стереотипами о ленивых жителях южноевропейских стран, которых вынуждены спасать более ответственные северяне, часто возникали в североевропейских СМИ и политических дискуссиях. Влиятельные немецкоязычные СМИ подчеркивали морально предосудительное положение, в котором оказались многие суверенные страны с большой задолженностью. В Германии преобладало мнение, что ответственность за урегулирование долга лежит исключительно на должнике.
Аналогично, краткосрочная ориентация правительств стран Южной Европы в бюджетном планировании часто фигурировала в историях о долговом кризисе евро. «В долгосрочной перспективе вы не сможете жить не по средствам», – выразила свое мнение о «близоруком поведении» Ангела Меркель, один из самых влиятельных немецкоязычных политических лидеров. Bild, крупнейший таблоид Германии, заявил: «Греция, а также Испания и Португалия должны осознать, что тяжелая работа – то есть суровая экономия денег – предшествует сиесте». Подобный дискурс сопровождался программами жесткой бюджетной консолидации и политическими конфликтами (политика жесткой экономии – austerity – впоследствии была признана ошибочной и «неудачным экспериментом над народами Европы», поскольку не привела к ожидаемому росту экономики, тогда как сокращение социальных расходов негативно повлияло на здоровье людей). Инвестиционные аналитики из североевропейских стран во время кризиса давали значительно больше негативных рекомендаций по акциям южноевропейских компаний.
Анализ инвестиционного поведения двух культурно разных групп, связанных с противоположными сторонами кризиса, но живущих в одном регионе, помогает понять причины раскола между севером и югом внутри ЕС, вызванного разными взглядами на управление государственным долгом, отмечают авторы. Такие культурные различия, проявляясь на уровне страны, могут вести к конфликтам и усугубить политические и финансовые кризисы, если не будут надлежащим образом учтены в государственной политике и коммуникации в неспокойные времена. Это может быть особенно актуально для стран и экономических союзов, где сосуществуют несколько культур, заключают исследователи.
